Сопротивляешься патамушто! хохочет Трикстер из кресла, высверливая во мне дырку своими хризолитами. А ты не сопротивляйся. Иди давай. Заколебала спотыкаться. Королеву верни и иди дальше.
Итак, мне девятнадцать. Я непростая уральская девчонка, подбиваю подружек рвануть в Москву. Просто идем на вокзал и покупаем билеты, по-моему, на первый проходящий. Плацкарт, разумеется. Откуда деньги на билеты? Не помню! Думаю, все-таки у родителей брала
Стоп, Артур поднимает указательный палец, куда делся пединститут?
Семен Семеныч! Как удобно было забыть. Ведь там была профукана моя первая зарплата! Папа меня туда «поступал», на иняз. Так сказать, по своим переводческим стопам. Когда я с треском не поступила, он устроил меня туда же на работу машинисткой на кафедру каких-то языков. Там я повыстукивала по клавишам методички месяцок и свалила. Ни трудовую не забрала, ни зарплату. Вроде я выше всего этого вашего бренного, низменного, бездуховного и антитворческого! Отцу звонили раз двести упрашивали: я должна получить деньги и забрать трудовую. Нет! Алина уже тусовалась на журфаке. С журфаковками потом в первопрестольную и свалила.
Красотка, чо.
Не мешай ей. Что дальше было?
Не нужно же уже расшифровывать, где чья реплика, да?
И вот я в Москве! На что живу? Взрослые любовники и мамины переводы по двести долларов ежемесячно. Судьба заносит меня в писательскую тусовку. Российские фантасты и литкритики. И тут я признаюсь этой братии, что с детства пишу стихи и рассказы. «Ну-ка, дай-ка почитать-ка», говорит мне Андрей Щербак-Жуков. После этого я чуть было не поступаю во ВГИК. Но не поступаю. Зато попадаю через его знакомых в редакцию одного из первых в стране глянцевых журналов «Дилижанс» и делаю для них интервью с музыкантами. Интервью публикуют. «Алина, приходи за гонораром!» Что-то около ста долларов, кажется, было. Ага, в долларах платили. Что сделала Алина? Она забыла! Я так и не пришла за деньгами! Опять! И первый свой гонорар не получила, так же как и первую зарплату в «педе». Хотя через Андрея мне несколько раз передавали настойчивое предложение забрать свои деньги!
Ну как так можно?!
Слышу нарастающий писк. Скручиваю внутреннюю мать обратно на ноль, но возмущение не утихает. Вот за это мне и было стыдно
Или ты думала, что стыдно?
Нет, Трикстер Перед собой мне за это до сих пор стыдно. Причем я же совсем забыла про иняз Теперь мне дважды стыдно.
Хватит, Артур хлопает в ладоши. Давай третий эпизод, и будем перезагружаться. НТВ. Девяносто пятый год. Или девяносто четвертый Вспоминай.
Кошмар какой-то Еще и это! Все та же Москва, все тогда же. Решила я найти работу. Я же журфаковка, значит, можно попробовать что-то еще в СМИ. Уже не помню, через каких знакомых меня выводят на продюсера какой-то программы на суперканале НТВ. Мы встречаемся у метро «Полянка» (не спрашивайте, почему я метро помню, а программу нет). Диалог вышел примерно такой:
У тебя есть опыт на ТВ?
Нет.
Что ты умеешь делать?
Не знаю.
Ну, хорошо Ты приходи, какое-то время с кассетами побегаешь от монтажки до эфирки, а там решим.
Я?! С кассетами побегаю? Через много-много лет я сама брала таких стажеров. Их называли «подаваны». Когда телевизионное производство перешло в цифру и вместо кассет из монтажек в эфирки летали файлы по сети, «подаваны» превратились в расшифровщиков Но не суть. Тогда, в мои гордые девятнадцать, с моим-то фантастическим карьерным ростом от машинистки в пединституте до интервьюера в глянце, разве я могла так низко пасть? Бегать с кассетами?! Да ну что вы!.. Алина с высоко задранным подбородком отказалась от этого «унизительного предложения».
Ду-у-у-у-р-а-а-а! Какая же ты ду-у-у-у-р-а-а-а!!! Это был цвет и расцвет всего российского телевидения! Ты могла бы работать с Митковой, Шендеровичем, Евгением Киселевым, Леонидом Парфеновым! Тебе предложили работу даже после того, как ты гениально ответила «Не знаю» на вопрос о том, что умеешь делать! Убейся апстену прямо сейчас!
И снова стоп Артур опять уступил кресло Трикстеру. Это кто сейчас кричит?
Мать? Критик? чувствую я себя глупой маленькой девочкой.
О нет Здравствуй, малышка, Артур выглядит неестественно большим.
Как я оказалась под столом?! Ко мне заглядывает Трикстер:
Вот, значит, кто захватил власть над казной? Ничего ж себе поворот Я думал, я всех детей тут знаю.
Она не просто захватила Артур вздергивает брючины и садится передо мной на корточки. Она еще и забыла, куда перепрятала.
Где-то внутри себя я остаюсь нынешней. Пытаюсь понять, почему не Я разговариваю с этим ребенком, на которого сейчас смотрят мои мужики. Почему я сама этот ребенок? Такое уже было однажды, когда мы разбирались с одной моей фобией. И тогда Артур объяснил мне, что эта часть личности не выросла, не прожилась и осталась настолько глубоко, насколько ей показалось это безопасным. Видимо, с этой «казнокрадкой» та же история
Сколько тебе лет? улыбается мне Трикстер.
Пять! почему-то почти злобно и обиженно выкрикиваю я ему в лицо.
Серьезно, понимающе посмеивается Артур.
А ты не смейся! Мне целых пять!
Слушай, вредная какая. Я реально ее не узнаю Трикстер теперь выглядит озадаченным. Мои дети все любят со мной поржать.
С тобой, но не над собой, тихо комментирует Артур. Как тебя зовут?
Свинья! выпаливаю я.
Как?! мужики переглядываются.
Мама называет меня Свинья! продолжаю я выкрикивать со злобой.
И тут пол поплыл под ногами, и стены поехали было такое Было! Но мне было лет девять. Мать пылесосила, а я сидела на кровати и играла рупками, привезенными из Индии. Разглядывала их, звенела ими, красивые они такие мне казались. Мать что-то рассказывала, и я вдруг комментирую:
Мама, какая же ты дура.
Ах, ты свинья! И со всего маху влепила мне оплеуху.
Монетки вылетают у меня из рук, рассыпаются по кровати и даже на пол.
Ты как с матерью разговариваешь?! Маленькая ты дрянь! мать раздраженно собирает деньги с пола и швыряет в меня. Сложила все обратно в чехол, немедленно! И чтобы больше в руки не брала! И повторяет: Свинья
Я не помню, что было дальше. Наверняка я сложила монетки. Они хранились в чехле от очков. Я почему-то это помню. Темно-зеленый такой, пластмассовый, открывался и закрывался на пружинках. А внутри была мягкая тряпочка, в которой эти денежки и жили.
Смешно, но монеты до сих пор сохранились у нас. С 1985 года. Я даже знаю, в какую коробку они переехали И я уже неоднократно брала их в руки и разглядывала А «материнский наказ» выполнила, похоже, по-своему Я не боюсь остаться без денег, прав был Трикстер. Я боюсь брать их в руки. Потому что стану тогда свиньей и все равно все рассыплю
Снова сижу на стуле и смотрю под письменный стол, где сидит «маленькая я». Ее в момент внезапной материнской пощечины швырнуло из девяти лет обратно в пять. Ей было больно и обидно. Нет. Ей было жутко больно. И страшно обидно! И именно тогда она впервые испытала большое-пребольшое чувство. Чувство ненависти. К матери.
Трикстер серьезен, Артур задумчив, я реву. Мне меня невыразимо жалко! Маленькая Алинка упорно сидит под столом и грызет что-то. Артур многозначительно кивает в сторону моих сигарет: мол, вот оно откуда растет. Потом будем с сигаретами разбираться. Сейчас нужно освободить моего внутреннего ребенка. Никто внутри меня не должен называть себя свиньей. Сажусь на пол, пододвигаюсь к себе:
Маленькая, посмотри на меня
Она резко оборачивается, в ее взгляде почти ярость, и меня бросает в дрожь. Я вижу злые слезы, которые она какими-то недетскими усилиями пытается сдержать. Она не заплачет, она так решила. Чтобы не показывать матери, как ей сейчас обидно и больно. «У тебя нет надо мной власти!» Вот что она пытается доказать. Она не заплачет. Не заплачет! Назло! Назло! Ей назло! Всем назло! Не буду плакать! Не заставите! И пусть я свинья! Свиньи не плачут!
Тихо! Я хочу закричать в свою голову: тихо! Душат рыдания. Я не просто знаю, что она чувствует. Я все это чувствую вместе с ней! До сих пор. С 1985 года. Даже чувствую, как больно монеты ударили в лицо. Что мне с этим делать? Что делать с ней?!
«Стань себе идеальной матерью, звучит голос Саши Гранковой в моей голове. Стань себе той матерью, о которой ты мечтала». Я все не понимала как это. И вот он идеальный момент. Я выбираю сделать этого ребенка счастливым. Я сделаю себя счастливой девочкой. Прямо сейчас. Идеальный момент всегда сейчас.
Мужики вдруг встают во весь рост, вытягиваются по стойке смирно. А я уже узнаю эти бордовые рукава и кружевные манжеты. Платье ложится мягкими складками перед девочкой. Она смотрит с удивлением.
Здесь никто тебя не будет ругать, маленькая, говорю я ей. Ты хочешь поплакать? так странно звучит мой голос, такой взрослый Девочка поднимает на меня большие, но уже сухие глаза и мотает головой. Тебе нравится платье?