О чем она говорила? О том, что Марк получил жреческий сан незаслуженно или о чем-то другом? Может она ждала от семьи Анниев не просто благодарности, горячих выражений признательности, а почитания ее как родовой покровительницы, почти богини. Но не дождалась?
Мы, моя милая Домиция, присмотрим ему невесту, продолжала, веселясь, Сабина. Непременно из хорошей семьи, у меня есть одна на примете.
И кто же? с чувством внутренней тревоги поинтересовалась Домиция Луцилла.
Вам надо породниться с Цейониями. У них есть дочь Фабия, она немногим моложе Марка. Семейство это известное, из старой этрусской знати. Из него вышло несколько консулов и легатов, кстати, к ним очень благоволит император.
Почему именно к Цейониям?
Веселое лицо Сабины вмиг стало угрюмым.
Я подозреваю, что у него была связь с одной из женщин дома Цейониев. О, боги, как это отвратительно, мерзко! У них есть старший сын Луций Цейоний Коммод, он был назначен претором, а сейчас находится в одной из наших армий на Рейне. Так вот, мне сообщили, что это, якобы, сын Адриана. Какая грязь!
Я тоже слышала, призналась Домиция, но мне не верится, дорогая Сабина. Это слухи. У императора много недоброжелателей, готовых распространять сплетни по любому поводу.
Ты слишком к нему снисходительна, милочка! хмыкнула Сабина. Так вот, о Фабии. Мы скрепим союз между двумя вашими семьями, объединим богатства, что будет хорошей опорой для Марка в дальнейшем. Скажу тебе по секрету, у меня большие виды на твоего мальчика из него получится прекрасный правитель Рима. Мне все время приходится думать об укреплении династии, если другие об этом совершенно не думают.
Она намекнула на Адриана с презрительной, едва заметной гримасой на лице, потом продолжила:
Поскольку у нас детей нет, то императору придется усыновлять кого-то, кто достаточно близок нашей семьей, как это было с Траяном и самим Адрианом.
Домиция дрогнула лицом. Хотя в душе она и лелеяла надежды на то, что сын займет достойное положение в обществе, соответствующего званию и заслугам семейства Анниев, но император? О, Юпитер! О таком она и не помышляла. Сабина же, довольная произведенным эффектом, добавила:
Я, и это еще один из секретов, подсмотрела гороскоп, составленный Адрианом на Марка. Звезды сходятся на том, что он станет владыкой Рима. Может, не завтра и не через год, но это случится. Ты знаешь, как Адриан верит гороскопам
Об этом наслышан весь Рим.
Я уверена, что он уже выбрал Марка. Осталось только найти ему жену.
Но он еще так молод, не знает жизни пробормотала Домиция, материнское сердце которой, не желало отпускать от себя сына слишком рано.
Прекрати, Домиция! Мы все прошли через это. Во сколько тебя выдали замуж?
В шестнадцать.
А меня в пятнадцать. Ты же знаешь, что браки совершаются не по любви, а из целесообразности. Мы все отдаем ей себя в жертву, зато потом
Сабина повела глазами в сторону рабов и сделала знак рукой. Те перестали махать, медленно отошли в дальний край огромного зала. Сабина и ее приятельница поднялись с ложа.
Марк, обратилась Сабина к мальчику, мы идем в термы. Не хочешь пойти с нами? Сегодня так жарко!
Марк оторвался от чтения, нерешительно посмотрел на мать. Та сделала разрешающий жест рукой, и они все вместе пошли к входу в императорские бани. В большом помещении выложенным черно-белыми напольными плитами, по всему периметру высились колонны из коринфского розового мрамора, а в нишах укрылись скульптуры Венеры и Амура, принявшие легкомысленные позы. В центре находился бассейн, в котором плескалась голубая вода.
Адриан запретил совместное мытье женщин и мужчин, заметила Сабина, игриво улыбаясь, но мы здесь все свои. Не правда ли?
Она скинула тунику, обнажив подтянутое, стройное тело нерожавшей женщины и принялась медленно спускаться по ступенькам в воду. Она чувствовала, что Марк изучает ее взглядом, а потому не торопилась. Домиция тоже последовала ее примеру, впрочем, не сильно смущаясь они привыкли купаться с сыном вместе у себя дома.
Давай же Марк, иди к нам! позвала Сабина, повернувшись к нему в воде так, чтобы он видел ее всю: от грудей до кончиков ног. Не стой как статуя!
Марк разделся и, обернувшись, чтобы отдать одежду рабыне заметил, стоявших неподалеку двух рабов-африканцев уже без опахал. Те, сложив руки на животе, безразлично смотрели перед собой, как два живых истукана, недвижно застывших по приказу повелительницы.
Марк разделся и, обернувшись, чтобы отдать одежду рабыне заметил, стоявших неподалеку двух рабов-африканцев уже без опахал. Те, сложив руки на животе, безразлично смотрели перед собой, как два живых истукана, недвижно застывших по приказу повелительницы.
Философия пса
Вилла родителей, где жил Марк, находилась на Целии неподалеку от дома Регина. Это был один из семи холмов города, который издавна облюбовала римская знать. Район со времен республики стал модным среди патрициев из-за живописности и малонаселенности, здесь не было скученности и толчеи большого города, сюда не доносился гомон и крики толпы, отвратительные запахи римских улиц.
С высоты холма Марк не раз обозревал великолепие мировой столицы: видел гигантский амфитеатр Флавиев, начало форума, упирающегося в Капитолий, новые термы Траяна. Вид Рима, могучего, прекрасного, неудержимо тянущегося вверх, как растет живой организм покоряя вершины и дали, навсегда врезался в его память. Он много раз будет вспоминать свой Целий: теснящиеся на склонах могучие дубы, воздух, полный цветенья весны и юности, теплое солнце над головой.
Прадед Марка Регин рассказывал ему, что на Целии останавливался один из известных римских полководцев, победитель Ганнибала Сципион Африканский со своими когортами. Здесь шествовали триумфаторы, гордящиеся победами во славу Рима, тащившие следом повозки с золотом и пленниками захваченных земель. Прадед старался привить Марку гордость за Рим, а что лучше всего заставляет гордиться как не победы предков?
Целий, Целий, его Марк будет помнить всегда.
Многое связывало его с этим холмом. Здесь, на родительской вилле, он рос под присмотром матери. Отец Анний Вер, в честь которого Марк получил свое имя, умер рано, и он его помнил смутно. Собственно, фрагментов этих воспоминаний было всего два: отец в железных доспехах и пурпурном плаще подле матери, держащий ее за руку, а второй
Отец гуляет по саду возле виллы. Он в белоснежной тоге. Стоит раннее утро и солнечный свет, водопадом стекающий с чистого синего неба, целиком заливает сад. От влажной земли медленно поднимается молочный туман, поглощающий коричневый стволы, зеленые ветки, листья и постепенно скрывающий отца. Его белая тога сливается с белым дымом, как будто фигура Марка Анния Вера удаляется вглубь сада. Марку кажется, что он видит красочную картину, которую заливают молоком. Это делают духи сада назло ему, чтобы скрыть отца. Туман все сильней и выше. Он видит отца по пояс, по грудь, вот остается одна голова, но и та полностью исчезает за плотной пеленой
Тем не менее, Марк чувствовал подспудную благодарность своему родителю за его мужественность, за то, что он любил мать, не обижал ее. Наверное, поэтому она и не вышла замуж, хотя женщины ее круга, оставшись вдовами, недолго хранили верность покойникам. А некоторые разводились и с живущими мужьями, снова выходя замуж по три-четыре раза. Такие поступки в Риме не осуждались, скорее, были привычными.
Здесь в Целии, поскольку прадед не признавал пользы общественных школ, началось домашнее обучение Марка.
Музыку ему преподавал греческий кифаред Андрон, с которым Марк учил еще и геометрию. Музыкант-геометр, что могло быть страннее? Но удивительные люди часто встречались любопытному мальчику. А может он один видел необычное в том, что остальные считали делом обыденным?
А еще Марк учился живописи у другого странного субъекта, тоже грека, Диогнета.
Держи руку мягче, не напрягай кисть! учил тот Марка. Искусство подобно природе: расплывчатые штрихи заменяют четкие линии, пустое пространство заполнено внутренним воздухом. Отсюда и рождается тайна. Посмотри на скульптуры, укрытые тогами, столами или плащами. За мягкими складками угадывается человеческая плоть, живая душа, хотя и облеченная в мрамор. Это тайна оживления непостижимая и вечная, но мы, греки, все-таки предпочитаем обнаженное тело, с красотой которого ничто не может сравниться.
А разве поэт Луцилий не осуждал наготу? поинтересовался Марк, изучавший сатиры Луцилия с грамматиками.
Нагота ничего не скрывает и в этом ее притягательность, заключил Диогнет.
Марк во все глаза смотрел на наставника-грека, впитывал, слушал, наблюдал. Диогнет многому учил его. Он был не таким как грамматики Александр из Котиеи или Тит Прокул. Те заставляли читать литературу, заучивать отрывки из латинских и греческих авторов, произносить вслух пространные им самим сочиненные речи, а потом разбирать. Например, Марку пришлось придумывать текст выступления Катона перед Сенатом. Или некролог спартанскому царю Леониду, погибшему в сражении с персами.