Осторожно, горячо Стихи - Борис Большаков 2 стр.

Однако  однокоренные
во рту слипаются слова:
кругом  большие и больные
искрят созвучья естества.

По ширине  бездонный донор 
в любви  проклятие и дар 
перебирает слово «го́нор»
и  получает «гонора́р».

То кипятком, то сладкой ватой
приходят мысли иногда:
в ком Бога много, тот  богатый,
в ком нет Его, тому  беда.

Безмозглый быт  поймай и вздёрни,
отведай пу́ты и пути́,
найди  в себе  чужие корни,
и  глубоко  свои  пусти

Не сорняком, не жалкой травкой
Не мучай травлей огород,
породу пробуй и  не чавкай,
и  не скупись  на кислород.

Мечта  прозрачно-голубая 
от раздолбая  до столпа́:
но  от «любимая»  в «любая» 
слепая вляпалась тропа

Когда лопата рубит корни,
не видно смысла в доктора́х,
грызи слова, едва в упор не
замечая боль и страх.

Когда про-сти́шия хмельные
ползут по венам, щекоча́,
и  выпадают коренные 
слова  вкуснее калача

На переносице  зарубка 
будь лучше, выше и сильне́й:
особый градус у поступка 
держаться собственных корней.

Надев сверкающие латы,
я выхожу на скотный двор 
не стержневой, не мочковатый 
в глазах, дырявящих забор

Но  мне играть без человека 
не привыкать  готов стишок:
я  корни вкладываю в эко-
логи́чный книжный корешок.

                              <1819.07.19>

Я слышу дождь  смешные плюхи
по крыше  в спешности блохи́
В полно́чных поисках чернухи,
я спотыкаюсь об стихи.

Я  торможу на первоклассных,
на второсортных и больных,
я слышу их, я вижу  ясно 
хвалебных, резких, остальных

В преобладании  болото:
черно́ и тре́снуто стекло
в очках  и видеть неохота,
но любопытство  увлекло
в канавы, ямы, котлованы,
в дома, подвалы, чердаки
Вот  незначительные раны,
вот  зло  зыбучие пески

Я не могу остановиться,
мне всё бросается в глаза:
мне каждый ноль, как единица 
мне единица, как фреза́.

Внутри меня  большая стройка,
снаружи  сажа из трубы:
я дождь прошу: попробуй, смой-ка,
чтоб я  про всё  к утру забыл

Лепнина сыпется с фасада 
мои меняются черты:
устал от копоти и смрада,
и  вот такой неслепоты

Во что-то светлое всмотреться
давно пора  в мои года
Увы, моё смешное сердце
всё чаще смотрит не туда.

Моя ночная оборона,
в атаку плавно перейдя,
уснула в позе эмбриона
под шум осеннего дождя.

                              <06.12.18>

Расцвела на бумаге строка.
Может, кто-нибудь завтра оценит
Знаю, мне никогда не изменит
белизна чернового листка.

Сам дорогу свою выбирал,
сделал, видимо, правильный выбор.
Не прельстил меня странный верлибр.
Проза  тоже не мой идеал.

Снова, душу слезами омыв,
новой строчкой пытаясь согреться,
поджигаю замёрзшее сердце.
Молча жду оглушительный взрыв.

                              <2004  2019>

Лицом к стене
          с закрытыми глазами
глотать извне
          энергию Земли.
Не осуждать
          проваленный экзамен.
Не сетовать,
          что лодка на мели.
И вкривь и вкось
          исхожены леса мои.
А что стряслось?
          Иллюзия хандры.
Сегодня  взлом.
          А завтра 
          то же самое
Стучаться вновь
          в сокрытые миры.

                              <~ 2007>

Я искал вдохновение,
по велению сердца,
по заветам отцов и дедов,
чувствуя себя элитой,
разбивая бетонные плиты,
и граниты грызя

Я пытался понять,
что можно, а что  нельзя,
какие ответы оставили мне пииты?
Чья жизнь не была спокойной и сытой,
кто совершает самоубийство 
по велению сердца
или версии журналиста.

Надломанный, но великий 
задушенный полотенцем,
с головою пробитой.

Я искал вдохновение.
Я читал про ГУЛаг,
Бухенвальд и Освенцим 
до слёз, до мурашек,
до ядовитой слюны,
закусывал Библией
и Бхагавад-Гитой.

Я не хотел войны.

Я факелом Знания
мог развеять невежества тьму,
но шквалистый ветер меня научил
не доверять никому.

Я уходил из дома  по велению сердца 
не всегда возвращался с победой,
иногда  с позором, лежал на полу 
и взгляд бежал по узорам настенных ковров:
я был нездоров. Не спасали
ни водка, ни Веды,
ни мысли от Кастанеды,
ни те, кто самсарился рядом.

Над собой  я  работал вне дома
и  брал себя на дом.

Как мне казалось,
я обладаю особым вкусом,
мечась между Иисусом
и Маркизом де Садом.

Я видел, как строились пирамиды 
любви и добра, и рушились  от обиды,
не дожидаясь утра.

Я видел, как маленький мальчик играл
и летал в облаках, и как становилась узлами
гадюка в его руках. Я протыкал гвоздями
обе стопы, когда на сельских развалинах
искал медь.

Как-то меня две гади  наживы ради 
отравили клофелином, избили гопы
и заели клопы

Я всё хотел знать
и уметь.

Я тоже, как многие нелюбимые мной поэты,
могу не вестись на рифмы и ритм,
но  я  не хочу, я кручу и верчу,
потому, что  умею.

Я буду принципиален,
пусть даже, если верить зелёному змею,
эта планета скоро накроется метеоритом.

Я искал вдохновение, по велению сердца,
я уверен, что это  и есть жизнь.
Я строю свой путь по принципу
«будь, а не кажись».

У меня  средний рост, средний вес
и железная грудь.

У меня не возьмут интервью
ни Познер, ни Дудь. Но мой интерес 
ни о чём не жалеть, пусть ноги пробиты
и срезана медь кем-то другим.

Я наживаюсь более дорогим 
что впишется в будни и сны,
и  не сможет стереться

Я  уже пьян
от дыхания новой волны.

Я отправляюсь за ней
по велению сердца.

                              <23.08.18>

Я искал вдохновение,
по велению сердца,
по заветам отцов и дедов,
чувствуя себя элитой,
разбивая бетонные плиты,
и граниты грызя

Я пытался понять,
что можно, а что  нельзя,
какие ответы оставили мне пииты?
Чья жизнь не была спокойной и сытой,
кто совершает самоубийство 
по велению сердца
или версии журналиста.

Надломанный, но великий 
задушенный полотенцем,
с головою пробитой.

Я искал вдохновение.
Я читал про ГУЛаг,
Бухенвальд и Освенцим 
до слёз, до мурашек,
до ядовитой слюны,
закусывал Библией
и Бхагавад-Гитой.

Я не хотел войны.

Я факелом Знания
мог развеять невежества тьму,
но шквалистый ветер меня научил
не доверять никому.

Я уходил из дома  по велению сердца 
не всегда возвращался с победой,
иногда  с позором, лежал на полу 
и взгляд бежал по узорам настенных ковров:
я был нездоров. Не спасали
ни водка, ни Веды,
ни мысли от Кастанеды,
ни те, кто самсарился рядом.

Над собой  я  работал вне дома
и  брал себя на дом.

Как мне казалось,
я обладаю особым вкусом,
мечась между Иисусом
и Маркизом де Садом.

Я видел, как строились пирамиды 
любви и добра, и рушились  от обиды,
не дожидаясь утра.

Я видел, как маленький мальчик играл
и летал в облаках, и как становилась узлами
гадюка в его руках. Я протыкал гвоздями
обе стопы, когда на сельских развалинах
искал медь.

Как-то меня две гади  наживы ради 
отравили клофелином, избили гопы
и заели клопы

Я всё хотел знать
и уметь.

Я тоже, как многие нелюбимые мной поэты,
могу не вестись на рифмы и ритм,
но  я  не хочу, я кручу и верчу,
потому, что  умею.

Я буду принципиален,
пусть даже, если верить зелёному змею,
эта планета скоро накроется метеоритом.

Я искал вдохновение, по велению сердца,
я уверен, что это  и есть жизнь.
Я строю свой путь по принципу
«будь, а не кажись».

У меня  средний рост, средний вес
и железная грудь.

У меня не возьмут интервью
ни Познер, ни Дудь. Но мой интерес 
ни о чём не жалеть, пусть ноги пробиты
и срезана медь кем-то другим.

Я наживаюсь более дорогим 
что впишется в будни и сны,
и  не сможет стереться

Я  уже пьян
от дыхания новой волны.

Я отправляюсь за ней
по велению сердца.

                              <23.08.18>

Устал
          от выпаса
на лугах
          своих:
и  надо выспаться,
и  дописать
          стих.

Но  унизительно 
          спать и есть,
и  соблазнительно 
          в омут лезть.

Образовательно 
          трогать дно

Я  любознательный.
          Мне  дано:
          Вселенским шпателем
          прятать трещины,
и  быть ломателем
          взгляда женщины,
и  вдохновителем
          детской по́ступи,
объедини́телем
          разной россыпи.

Наги́х и ря́женых,
          в тряпье́ и ла́тах  я 
судьбою глаженных
          и вечно мятых  я 
храню в блокнотике:
          и  точки-чёрточки
на самолётике
          летят из форточки.

Я  мот и жадина,
          лечу и ползаю,
и  что мне дадено 
          я всё использую,
и  отдаю тебе,
          тебе,
          тебе,
          и  вам,
          и  сам 
          уже 
          в тряпье́,
и  сам 
          трещу
          по швам.

                              <03.05.19>

Голый и ряженый,
          мятый и глаженый,
чистый  от Бога,
          от чёрта  загаженный,
сытый по горло,
          голодный до тошного 
будто на свет выползает
          из прошлого,
снова пытаясь
          ловить настоящее
время  не пьющее
          и не курящее,
          время 
железом и матом не крытое,
          время  цветастое,
          не ядовитое.

Странные чувства 
          от жизни ли,
          смерти ли 
эти приветы
          планеты на вертеле,
где человек
          по-любому
          вращается,
и  по-итогам 
          назад возвращается

Вкусы и запахи,
          прикосновения
          Память
          цепляется
          за мгновения
и  повторения
          хочет взволнованно:
так всё и движется 
          закольцованно.

Так жизнь и мается 
          малодовольная 
серая, дымная
          и алкогольная,
больно и скучно,
          лениво и страшно ей:
и  доедается
          позавчерашнее

Песни, стихи
          и подсобница-лекция 
пальцами ткнут,
          но  не сгинет инфекция

          Вот и звучит,
как заданье домашнее:
          надо
          сменить
          эту позу
          вчерашнюю.

Надо готовить
          целебные снадобья,
но и запомнить
          как правило  надобно:
прыгаешь в омут ли,
          путаешь сети ли 
мир равнодушен
          к поэту
          на вертеле.

          Ветер
          листает страницы
          из памяти:
вы не отстанете,
          пеплом не станете

          Тело
          с душой 
          над углями
в условности 
          будут вертеться 
          до полной
          готовности.

                              <2226.07.18>