Монино детство. Новелла о 80-х - Роман Савин 5 стр.


Он вдруг раздухарился, вскочил со стула, весь затрясся и заорал:

 Гнать! Гнать таких к чертовой матери!

Его пегая грива аж летала по плечам, когда он грозил нам пухлым красным пальцем.

Тут случилось неожиданное. Иркин отец поднялся, подошел к нам и обратился к родителям:

 А где вы были, когда этот уголовник бежал за ребятами? Если виновны, то пусть ответят, а нет, то нечего и сыр-бор разводить.

Светкин отец возразил:

 А почему это вы за них заступаетесь?

 А кто еще за них заступится?  ответил ему дядя Валя.  Налетели на парней. Прокураторы!

Я думал, тут начнется, но в классе повисла тишина.

 Пойдемте, ребята,  сказал нам дядя Валя, и мы вышли коридор.

 Может, к Юре сходим в больницу?  предложил он, и мы с Лехой кивнули.

Когда мы проходили мимо турников, Леха отстал от нас, примкнув к компании старших ребят.

А я, как всегда, полез не в свое дело и, не думая о последствиях, спросил:

 Дядя Валя, а откуда у вас кулон тети Маши?

Иркин отец посерел на глазах.

 Роман, это не имеет значения. Машу уже не вернуть.

В его голосе звучала такая безнадега, что я аж удивился. Действительно, другой человек. И от него сильно разило алкоголем.

Дядя Валя остановился, я тоже.

 Ладно, Роман, я пойду.

 А как же дядя Юра?

 В другой раз.

Я посмотрел ему вслед. Он чем-то напомнил мне Данилу  высокий, сутулый, бредущий куда-то.

И все-таки, откуда у него кулон?

Конкурс

Изольда вошла в класс с какой-то важной женщиной.

 Знакомьтесь, ребята, это Маргарита Ефремовна из гороно.

 Здравствуйте, Маргарита Ефремовна!  познакомились мы хором, поражаясь ее исполинской груди, которая могла бы вскормить не только всех младенцев СССР, но и половину стран Варшавского договора.

 Ребята, у Маргариты Ефремовны есть для вас важное сообщение!  объявила Изольда.

 Дорогие ученики!  торжественно начала Маргарита Ефремовна.  Мы проводим конкурс на лучшее сочинение о том, как Советский Союз борется за мир во всем мире, а США, наоборот, разжигают гонку вооружений. Кто хочет принять участие?

В классе поднялись две руки: отличниц Ирки и Светки. Изольда удивленно вскинула брови.

 И все? Разве вы не комсомольцы?

Ирка повернулась ко мне.

 Ромик, давай с нами!

Я дернулся, чтобы поднять руку, но Леха, сидящий у меня за спиной, долбанул мне по стулу.

 Монин, ты же все время пишешь Крыловой стишки? Зачем таланту пропадать?  сказала Изольда не то с издевкой, не то желая меня подбодрить.

Мы с Иркой были готовы провалиться сквозь землю. Ирка застыла на месте, словно обращенная в камень Медузой Горгоной, и у нее покраснела даже шея.

 Монин, ну!  не унималась Изольда.

 Конечно, Изольда Васильевна!

***

 «Конечно, Изольда Васильевна»,  травил меня Леха, когда мы шли из школы.

 Леха, а может, я сам хочу?

 Чего ты хочешь?

 Написать сочинение. Может, мне грамоту дадут,  привел я слабый, но все-таки аргумент,  да и вообще прикольно.

 Прикольно будет, когда все гороно будет уссываться над твоими каракулями.

Мой почерк действительно был как у курицы лапой, но что-то меня задело.

 Спорим, что мое сочинение будет лучшим!

 А спорим!

 На что?

 На желание!

 Идет!!

***

Когда я пришел домой, то сразу же сел за письменный стол. Я хотел доказать Лехе, да и всем, что я тоже чего-то стою.

Вот тетрадка и ручка. Мне никто не мешает. Но, как на зло, слова не шли в голову.

Мне нравилось сочинять стишки об Изольде и наших одноклассниках, но сейчас нужно было сочинить на заказ, и у меня отключился мозг. Вот еще и пакет лежит из коварной Америки  фирменный, прочный, а на Крысином видаке мы без конца пересматривали американские фильмы.

Я подошел к окну и увидел, как Ирка с отцом сели в «копейку» и куда-то поехали.

 Интересно, куда это они?  подумал я, почему-то вспомнив про внезапно найденный кулон Иркиной мамы и странное поведение ее отца.

Ко мне зашел Леха.

 Здоров, Достоевский! Пойдем в качалку.

В слезах, как баба

Я вернулся домой часов в девять. Рассерженный отец ходил по кухне кругами и курил. Как обычно, началось:

 Где шлялся?

 У Иры был.

 Знаю я, где ты был. Опять по стройке лазил?

 Нет, мы говорили с дядей Валей о геологии.

Отец рассвирепел.

 Знаю я, где ты был. Опять по стройке лазил?

 Нет, мы говорили с дядей Валей о геологии.

Отец рассвирепел.

 Знаю я этого чистоплюя. Все порядочного из себя строит. Ничего, скоро все всплывет.

 Что всплывет-то?

 Видел я его тогда! Как он от гаражей шел. Весь в слезах, как баба.

 В тот вечер, когда дядю Юру звезданули?

Отец ничего не ответил и, прикурив от сигареты еще одну, вышел на балкон.

Я не хотел с ним дальше разговаривать и спустился к Ирке. Дверь долго не открывали. Наконец она приоткрылась на цепочке и показалось недовольное лицо Иркиной бабки:

 Здравствуйте, а Ира дома?

 Здравствуй, Роман. Они с папой уехали.

 Куда?! Надолго?

 Я не знаю. Взяли и уехали,  и захлопнула дверь.

У нас же контрольная по алгебре на носу! Да и сочинение о коварной Америке нужно сдать! Я позвонил снова.

 А когда Ира вернется? У нас же контрольная скоро!

 Когда надо, тогда и вернется.

И как хлопнет дверью!

Не веря в происходящее, я сначала зашел к Чижику, а потом мы вместе поднялись к Лехе.

 Пацаны, что происходит?  спросил я, рассказав ребятам, что Ирка взяла и уехала.

Леха и Чижик были в таком же замешательстве.

 Как, вообще, можно свалить и к друзьям не зайти?  сказал с раздражением Леха.

 И, главное, почему?  подхватил Чижик.

Меня подмывало рассказать им о кулоне Иркиной мамы и словах моего отца, но я сдержался и прикинулся шлангом, надеясь, что они не почувствуют, что я от них что-то скрываю.

Новенькая

Прошло несколько недель. От Ирки вестей не было. Изольда сообщила нам, что Крыловы переехали в Прибалтику. Я хранил молчание и терзался мыслями об Ирке, но сделать ничего не мог.

А еще у нас появилась новенькая: Аня Высоцкая. Ее мама вышла замуж за директора ювелирного салона «Рубин», и они переехали из Ленинграда. Чтобы разбавить нашу шайку, Чижика от меня отсадили, и его место за партой заняла Аня.

На первой же перемене Крыса решил приобщить Аню к подмосковной культуре.

 Высоцкая, сыграем в сифака?

Аня, выросшая на Невском среди атлантов и кариатид, с интересом спросила.

 Это вроде «Что? Где? Когда?»

 Лучше!  воскликнул Крыса, с нетерпением потирая ладошки.

Он метнулся к умывальнику, достал половую тряпку, намочил ее, немного отжал и внезапно швырнул в изумленную Аню.

 Ты  сифак!

Бедная Аня смотрела неверящими глазами то на мокрую блузку, то на мерзкую тряпку, которую она все-таки поймала, но, увы, поздно.

Я забрал тряпку и метнул ее прямо в счастливую рожу Крысы.

 Ты сифак!

Крыса взвизгнул, вытер ладонью фейс и, выпучив от удивления глаза, указал мне на окно.

 Моня, смотри!

Только я повернул голову, как получил тряпкой по шее.

 Моня  сифак, ха-ха-ха!!

В общем, мы с Аней быстро сдружились, и я с замиранием сердца наблюдал, как наш замечательный город преподносит утонченной девушке из Ленинграда все новые потрясения.

Аня была умна, красива и очень самостоятельна. Она ни перед кем не лебезила, но в то же время не строила из себя принцессу. Учеба давалась ей легко, и она сама предлагала нам остаться после уроков или пойти к ней домой, чтобы вместе делать домашку.

Аня словно появилась, чтобы заменить Ирку, и, наверное, поэтому Леха и Чижик сразу ее невзлюбили, а мою с ней дружбу восприняли как предательство.

И вот еще одна вещь: Аня написала сочинение о коварной Америке за один вечер, а я мучился-мучился и сдал какую-то бурду. Из трех сочинений  моего, Светкиного и Аниного  выбрали сочинение Ани и зачитали его перед всем классом. Ее сочинение действительно было лучшим. Даже Ирка бы так не написала.

 Ребята! Вы все должны равняться на Аню! Вот как нужно!  объявила Изольда.

Это и стало последней каплей.

Эх, Леха!

Во дворе школы нас с Аней поджидали Леха и Чижик.

 Друзей на бабу променял?  прошипел Леха.

 Сам ты баба.

 Ага, а почему ты мой портфель не носишь?

Аня забрала у меня свой портфель.

 Леша, так лучше?  спросила она.

 Будет лучше, когда ты вернешься к себе в Урюпинск, а Моня вернется к своим друзьям.

 Я, кстати, из Ленинграда,  уточнила Аня.

Леха ее как будто не слышал.

 Ты Высоцкая? Значит жидовка?

В Лехину рожу сначала полетел мой портфель, а потом мы схлестнулись, каждый за свое: Леха за обиду, а я за Аню, к которой уже испытывал чувства большие, чем просто дружба.

Назад Дальше