Это хорошо, что вы живете по закону, но на мои вопросы вам ответить все равно придется. Вы обязаны отвечать, как обязан отвечать каждый, кого вызовет следователь. Сам вызов к следователю не обозначает, что человека считают преступником. Просто вы можете знать, что будет полезно для следствия, терпеливо принялся разъяснять Железманов. Он привык, что люди воспринимают вызов к следователю или в суд как обвинение или оскорбление. Савельев немного остыл, сел на стул и хмуро разрешил:
Ладно, что нужно? Спрашивайте. Только я про эти мешки с крупой, мукой и прочее ничего не знаю.
Скажите, Кокунин Федор Иванович является вашим работником?
Да, он мой торговый представитель.
Что входит в его обязанности?
У него много различных обязанностей, но в основном все сводится к тому, что он должен выполнять мои поручения: заключать сделки по моему распоряжению, отвозить товар в нужное место, вести предварительные переговоры по моему указанию, ну, может, еще какие-то указания я ему давал, сейчас точно не скажу, но в основном это. Словом, он обязан делать то, что я ему скажу. Скажу пол помыть, должен будет и пол помыть.
Без вашего поручения и без вашего ведома Кокунин имеет право заключать какие-либо сделки?
Без моего? Это так, чтобы он сделал, а я не знал, но потом ноги ему за такое самовольство не повыдергивал, а наоборот даже по головке погладил? ехидно хмыкнул Савельев.
Ну, вроде того, согласился следователь.
Нет, таких прав у него не было. Он должен делать только то, что я скажу.
Хорошо. Это мы с вами установили. Теперь такой вопрос: вы давали поручение Федору покупать продукты у Михайлова для трактира в Гавриловке двадцатого ноября?
Нет, не давал. А зачем? На складе в Гавриловке и так продуктов полно было.
То есть получается, что Кокунин самовольно поехал к Михайлову и от вашего имени потребовал отпустить товара на триста сорок пять рублей?
Да, именно так и получается, Савельев несколько успокоился, поняв, что представитель закона верит ему и угроза обвинения в мошенничестве миновала.
Хорошо, а этот Кокунин давно у вас служит?
Так вот уже пятый месяц пошел.
И что можете про него сказать?
Малый он расторопный, но прохиндей порядочный.
Это почему? Ворует? Вы его ловили на воровстве?
А чего мне его ловить? Я и так по глазам вижу, что прохиндей. Уверен, что не раз ко мне кошелек заглядывал.
А что же вы его держали? Чего не уволили? недоуменно вопрошал следователь.
Так, где его взять такого, чтобы не воровал? Все воруют, кто меньше, кто больше. Надо только меру знать, не зарываться. А Федька он человек образованный, училище закончил. Прогонишь его, а потом ищи того, кто хоть немного мозгами ворочать может, не менее недоуменно ответил допрашиваемый.
То есть в целом вы его службой были довольны?
Пока да.
И до двадцатого ноября никаких подобных историй у него не было?
Нет, не было.
А сейчас он где?
Я его в аккурат с двадцатого ноября и не видел. Он и ранее мог исчезнуть на неделю. Я, конечно, ругал его за это, из жалования вычитал, а он клялся, что больше не будет.
Где его искать, знаете?
Нет, он комнату снимает на окраине, если там нет, то я не знаю.
Может, зазноба какая имеется, друзья, родственники?
Да не знаю я ничего. Я же не сторож ему, не родственник. Приглядывать за ним не обязан. Может, и есть какая зазноба, он парень молодой, так что должна быть, только я этим не интересовался. Я могу идти?
Можете, только бумаги подпишите, кивнул головой Петр, пододвигая протокол, чернильницу и ручку.
Савельев подписал документ, с озабоченным видом достал часы, посмотрел время и с видом сильно опаздывающего человека убрал их обратно в кармашек. Солнечный луч блеснул на благородном металле: часы были из серебра.
Допрос дал мало результатов. Следующим собеседником должен был стать унтер-офицер Рыбников, но его допрос следователь отложил на следующий день: присутственное время закончилось, ничего срочного, надо и самому отдохнуть, и самое главное зачем портить вечер унтер-офицеру? Ему тоже завтра на службу, вот пусть и дает показания в служебное время.
Дома после обеда Петр Андреевич присел за стол, чтобы почитать. Тимофей крутился рядом, даже пытался устроиться на столе рядом с керосиновой лампой (так теплее и удобнее наблюдать за хозяином), но Петр решительно ссадил нахальное животное на диван:
Не мешай, неужели не видишь, что я работаю? Или хочешь свернуть на пол лампу, устроить пожар? Хватит того, что ты уже пару раз чернильницы переворачивал.
Тимофей недовольно повел головой: «Ну вот, из-за такой ерунды дуешься. Подумаешь, чернила! Какой от них толк? Что, сметана это? И вообще, спать пора». Последняя мысль была продемонстрирована воочию: кот свернулся спиралькой на диване, положил голову на лапы, обернулся хвостом и начал кемарить. Саму же Петру Андреевичу выспаться в этот день было не суждено. Вначале молодой человек долго ворочался: из-за головы не лез Кокунин с его двумя уголовными делами сразу, а когда сон на мягких лапках стал, наконец, подкрадываться и обволакивать своими объятиями, то в дверь решительно постучали.
«Опять что-то случилось!» подумал Железманов, не сомневаясь, что его сейчас выдернут на место происшествия. За год с небольшим службы он уже привык к таким подъемам, выездам в любую погоду, в любое время года и суток. Как обычно, в таких случаях, выступила Прасковья домашняя работница Железманова. Со свойственным ей темпераментом она начала в очередной раз убеждать визитера, что ночью надо спать, а не шастать по чужим квартирам, не тревожить сон честных людей. Ни Петр, ни визитер, а это был рядовой полиции, даже не пытались возражать. Все равно бесполезно. Переубедить Прасковью в чем-либо было трудно. Петр Андреевич даже не пытался. Он просто не обращал внимание на реплики, молча одевался, а когда выходил из комнаты, мягко и даже заботливо сказал работнице:
Иди спать, Прасковья. Поздно уже. Отдыхать тоже нужно.
Тимофей также не любил такие ночные подъемы: шум, свет лампы мешают спать, а еще он часто засыпал в ногах хозяина, а какой тут сон, если тебя скинули на пол и начали по этому полу ходить!
Не обращая внимания на привычное домашнее неодобрение его приверженности служебному долгу, Петр Андреевич вышел из дома в сопровождении низшего полицейского чина. У дома стояла повозка, и когда следователь и полицейский сели в нее, то страж закона стал докладывать, что час назад в участок пришел мещанин Уваров. Вид его был печален: избитый, в крови, в порванной одежде и страшно напуганный. Поначалу он даже не мог объяснить, что с ним случилось. Только минут через десять, немного успокоившись и выпив воды, он поведал, что стал жертвой ограбления: поздно вечером он подъезжал к Касимову в коляске. Неожиданно из-за кустов появились две страшные фигуры в белых одеяниях. Они избили несчастного и отобрали у него деньги. Сейчас потерпевший сидит в участке и ждет допроса.
Все повторяет «Сила нечистая! Сила нечистая!», добавил полицейский по дороге в участок.
Почему? Он это как-то пояснил?
Нет, просто повторяет, и все.
Он сильно избит? Может, у него так повреждена голова и это вызвало помутнение сознания, он просто бредит? спросил Железманов.
Да вроде не сильно, на ногах держится, но физиономия вся в крови была.
А врача к нему пригласили? Может, это все же бред? Может, с ним сейчас даже говорить нельзя?
Никак нет, ваше благородие. Он вроде не просил и на ногах стоял, ответил низший чин.
А следовало, даже если нападение не вызвало у него помутнение рассудка, то все равно ему помощь нужна, перевязку наверняка сделать надо. Если он весь в крови, то, значит, ранен, а рану обрабатывать надо. Он же за помощью шел, а она в таких случаях должна быть многоплановой: и юридической, и медицинской. Он сейчас в таком шоке, что даже может не сообразить, что ему врач нужен. Надо думать о людях. Мы за это жалование и получаем, чтобы людям помогать, а не просто приказы исполнять, начал бурчать Железманов.
Виноват, ваше благородие, растерянно ответил полицейский.
Тем более что врач живет буквально со мной на одной улице, надо было сразу за ним заехать, а не везти меня в участок, продолжал бурчать следователь. Потом распорядился: Нам тут до участка совсем чуть-чуть осталось, я сам дойду, а вы возвращайтесь назад на Малую Мещанскую и позовите врача.
Полицейский стал разворачивать повозку, и Петр Андреевич пешком направился в участок. Там в первую очередь его взгляд упал на потерпевшего, который сидел в центре комнаты на стуле. Вид у него действительно жалкий: одежда порвана, глаз заплыл, губа рассечена. Кровь ему обтерли, но было видно, что помощь врача будет не лишней. Железманов еще раз высказался по поводу медика: