Погромы в России были и раньше и после. Но Кишиневский погром стал известен во всем мире. Потому что жертвы погрома впервые были сфотографированы и фотографии появились в мировых газетах. Правительство было вынужденно принять меры, почти 300 человек пошли под суд, многих отправили в тюрьму или на каторгу.
Папа остался тогда с отцом и сестрой. А он, Давид, остался в 1938-м только с папой. Первая весточка от мамы пришла через две месяца. Она была в Германии, в женском лагере Лихтенбург. Дед вернулся через месяц из Дахау, это стоило ему всех сбережений и магазинов. Квартиру его уже заняли, и даже семейные фотографии он не смог найти. Он постарел на сто лет и умер очень быстро, хотя папа и Давид заботились о нем как могли. Папа сразу после аншлюса забрал все свои сбережения из банка и велел маме собрать и спрятать все украшения. Он знал, что такое погром, знал, как люди теряют рассудок от вседозволенности, зависти и жадности. Он говорил, что это страшнее опиума, когда люди становятся стаей зверей и упиваются чужой бедой, как крепким вином. Благодаря папе у них первое время были деньги, они могли заплатить тем, кто давал им жилье, могли бы, наверное, даже купить визы и билеты. Папа надеялся вызволить маму, ходил ко всяким важным людям, но никакие деньги не помогли. Тогда он стал искать возможность вывезти Давида.
Уже подъезжая к школе, Давид увидел, что что-то не так. Фонари на улице не горели похоже, весь квартал был без света. Не было света и в школе, все классы распустили.
Только огоньки курящих светились во мраке. Давид не курил, папа говорил, что духовикам курить нельзя, курение вредит дыханию. Хорошо, что у него на велосипеде был динамо-фонарь, а то как бы он смог увидеть Айну? Она растерянно озиралась, но не ушла, значит ждала его.
Давид обрадовался, подкатил к ней, надел шапку на багажник.
Прошу в карету.
Привет Давид. А куда мы поедем?
Гулять! У нас три часа подаренного времени! Вместо уроков законный прогул!
Айна уселась позади него, и он помчал по Кунгстенсгатан. Но когда он остановился перед широким проспектом, она спрыгнула с велосипеда.
Так не годится. Ты вертишь педали, а я сижу и мерзну. Лучше пройти ногами, пока они не заледенели.
Давид посмотрел на маленькую съёжившуюся фигурку. Как же он сам не додумался, ведь уже действительно холодно.
Извини, я не подумал. Пойдем.
Они перешли через дорогу и прошли вперед. Дальше Кунгстенсгатан превращалась в лестницу, а перед ней, с задней стороны Высшей торговой школы, стояли углом два покосившихся деревянных одноэтажных домика.
Ой, удивилась Айна, я таких в городе даже не видела. Как они уцелели? В них живут?
В одном домике горели окна.
Я сам в таком живу.
Давид поставил велосипед за поленницу.
Пошли, он показал на лестницу.
Они поднялись наверх и свернули направо.
Куда мы идем? спросила Айна. Я здесь, наверху, никогда не была.
Согрелась? Сейчас увидишь. Этот парк называется Обсерваторие-лунден. Не бойся, давай руку.
Айну протянула руку, Давид взял ее и почувствовал, как сразу вспотела ладонь. Они вошли в темную аллею и почти на ощупь поднялись на холм. Здесь было светлее, стояла пара фонарей, освещая странное здание с полукруглым выступом, напоминающим алтарную часть в церкви. Завершалась здание металлическим барабаном с балкончиком по кругу.
Это бывшая обсерватория, объяснил Давид Айне. Одна из самых старых в Европе. Здесь стоит телескоп, и в него видно звезды.
Почему бывшая? Уже не смотрят?
Студенты смотрят, наверное. Сама обсерватория переехала в новое здание, а это отдали физическому факультету.
Откуда ты все знаешь?
Читал. Смотри, он показал вниз.
Там темнели крыши и сияли огни проспекта. Они пошли вниз и услышали голоса, на дорожку вышли двое мужчин, у каждого в руке был фонарь-лампион со свечкой внутри.
Кентавр! Айна остановилась заворожённая, когда из мрака вдруг вынырнула скульптура кентавра, освещенная лампионами. Встав на дыбы, он выгибал руками древко лука.
Все-таки не понятно, сказал один из «фонарщиков», почему Художественный совет так протестовал против этой скульптуры?
Во-первых, скульптор женщина. Это раздражает, ответил его спутник. Во-вторых, если ты помнишь их формулировку: кентавр существо, чуждое скандинавской мифологии. Грубо говоря: нечего в нашем городе ставить статую чужеродной твари.
Во-первых, скульптор женщина. Это раздражает, ответил его спутник. Во-вторых, если ты помнишь их формулировку: кентавр существо, чуждое скандинавской мифологии. Грубо говоря: нечего в нашем городе ставить статую чужеродной твари.
Позор, возмутился первый, что мы до сих пор не изжили этот псевдопатриотизм.
Ну, мой дорогой, до этого нам еще скакать не доскакать. Пока наша очаровательная Альва Мюрдаль призывает заботиться о генофонде нации, все, что не отвечает шведским стандартам, будет восприниматься в штыки.
Мужчины прошли дальше, а Айна стояла, задумчиво глядя им вслед.
Как странно они говорили.
Что странного? спросил Давид.
Чужеродная тварь. И про Мюрдаль тоже.
Ты газеты не читаешь?
Нет, только если в школе надо. Лучше книжку
А новости откуда узнаёшь?
У меня радио есть. Там и новости, и музыка, и радиотеатр. У меня и времени нет на газеты. Три вечера школа
А когда нет занятий?
Уроки делаю. Перешиваю, что надо. Иногда в кино хожу.
А давай встретимся в день, когда занятий нет предложил Давид. Можно завтра. Я к шести уже свободен.
Тогда лучше давай в четверг в шесть. А где?
Где скажешь.
На Нюбруплан, у часов.
Побежали?
И, взявшись за руки, они побежали вниз с холма.
Четверг, 24 ноября
Давид уже стоял возле часов и читал газету. Было сыро, даже не дождь, а какая-то морось, окружавшая со всех сторон.
Привет, Давид, окликнула его Айна. Газета была не шведская, что ее удивило.
О, привет, Айна, обрадовался Давид. Пойдем куда-нибудь в кафе?
Я хочу съездить в одно место.
Не промокнем?
Нет, мы поедем на трамвае. Ты не против?
Куда скажешь.
Народу в трамвае было много, но им повезло сесть рядом.
Что это у тебя за газета? Иностранная?
Да, австрийская. Die Presse.
Она на немецком языке?
Конечно.
Я думала, что ты ненавидишь все немецкое. Ну после того, что немцы сделали с евреями
Язык, он же не только для немцев, мне на нем мама пела.
Знаешь, в больнице в Карлстаде была одна девушка, Рут. Она умерла, и остались ее записки, которые она писала в больнице. Сестра Чештин мне их переводила. Мне было почти столько лет, сколько было Рут, когда она попала в лагерь. Я тогда представляла, что стало бы со мной на ее месте. Я бы не выжила, не захотела бы жить, как-нибудь бы покончила с собой.
Думаешь, это просто?
Нет, но можно же было что-то сделать, чтоб тебя застрелили. Это же легче, чем выживать в таких условиях и знать, что тебя все равно уничтожат. Для этого нужно мужество. То, что они выживали и выжили, и было мужество.
Айна замолчала, и Давид тоже молчал, только взял ее за руку крепко-креп ко.
Знаешь, эта Рут, она ненавидела немцев и все немецкое. Она писала, что всех немцев надо посадить в лагеря хотя бы на месяц и мучить, как они мучили евреев. Всех немцев до единого, понимаешь? Детей, стариков.
А тот, кто стал бы их мучить? Он сам бы стал таким. Немцы, конечно, должны ответить за войну. Но я знаю одного старика, он весь мир ненавидит, не только немцев. Потому что все страны виноваты, что такое допустили.
Войн нельзя допускать вообще. Их просто не должно быть. Никаких и никогда. она опять замолчала, она не знала, как сказать это Давиду, но сказать было надо. Потому что обманывать она не могла и скрывать не хотела.
У меня есть знакомая девушка, Инга, в нашем квартале. Она немка. Её отец погиб на войне, мама осталась с тремя детьми, Инга старшая. Она хорошая, она здесь работает и посылает деньги маме. В Германии нет работы. Мы, Айна осторожно посмотрела на Давида, мы дружим. Она, правда, хорошая. Она говорит, что тех, кто развязывает войны, надо судить сразу, до начала войны.
Айна опять замолчала. Потом спросила с опаской:
Тебе неприятно, что я дружу с немкой?
Ну, ответил Давид, если ты с ней дружишь, значит, она того стоит.
Он погладил Айну по мягкой шапочке, как ребенка по головке. Айна засмеялась, и Давид вместе с ней, и опять им было хорошо и весело.
Трамвай проехал уже мимо ратуши.
А куда мы едем? спросил Давид, глянув в окно.
На Эссинге.
На острова? У тебя там кто-то живет?
Жила. Одна знакомая. Она погибла год назад, сегодня годовщина.
Погибла?
Да. Ты слышал про Эссинге-трагедию?
Когда троллейбус столкнулся с машиной и упал с моста? Это было во всех газетах.