Я подошел ближе. Люди прохаживались, подходили и уходили, некоторые передвигали пустые стулья или трогали микрофон. Не садился никто. Наверно, я слишком долго стоял на одном месте, потому что меня толкнули в бок, и старый еврей голосом Цейтлина сказал:
Если хочешь произнести речь, говори. А то слово не воробей: если не вылетит, то задохнется.
Пораженный странной интерпретацией известной поговорки, я неосторожно подошел еще ближе к микрофону, и толпа мгновенно замерла. Сотни глаз обратились ко мне, и мне ничего не оставалось, как спросить у всех сразу:
Кто управляет вами? Какая политическая система в вашем Израиле? Если у вас демократия, то кого вы выбираете в лидеры?
Они стояли и смотрели на меня. Потом начали переговариваться друг с другом, а я лишь улавливал обрывки фраз:
Демократия а что это да, у нас демократия нас демократично выбирают а как это разве мы сами можем кого-то выбрать?.. кого?.. как?..
Послушай-ка, сказал мне старик с голосом Цейтлина. Если у тебя нет дополнений к предвыборной программе, сойди с трибуны. На носу выборы, а ты отнимаешь время.
По-моему, время у них и без того уходило совершенно непроизводительно, но с трибуны я все-таки сошел.
А как у вас в программе насчет Голан? спросил я неизвестно кого.
Голаны нужно отдать, сказал все тот же старичок, но постепенно. Каждый день по десять квадратных метров. И не сирийцам, а американцам. И не отдавать, а продавать. По тысяче шекелей за квадратный метр. Это наше кредо, и мы очень надеемся, что Избиратели поймут нашу позицию. И ты, когда будешь говорить с ними, постарайся донести эту мысль ясно и непредвзято.
Я пообещал донести и эту мысль, как и все прочие, но ничего не мог сказать относительно ясности, поскольку все в моей голове перемешалось. Отошел в сторонку и пожелал оказаться в каком-нибудь нормальном Израиле, должны же быть и такие, где народ хотел бы того же, что и я.
А чего, черт возьми, хотел я сам? К камому Израилю я присоединился бы с легкой душой? К тому, который настолько силен, что может отдать Голаны, зная, что и без них обеспечит свою безопасность? Или к тому, который настолько силен, что ни за что Голаны не отдаст попробуй отними? Или к тому, который отдает Голаны по частям, растягивая удовольствие от переговорного процесса? Или к тому, где нет религиозных, мешающих есть свинину и ездить в субботу на пляж? Или к тому, где религиозные управляют страной, поскольку лучше других знают, каким желал видеть Он свой народ?
Я хотел быть в том Израиле, где родился и к которому привык. Насколько я понимал ситуацию, в виртуальной реальности этого компьютера мой привычный Израиль отсутствовал напрочь. Вместо этого программа, зараженная неизвестным вирусом, создала сотни Израилей столько, сколько партий, движений, мнений и проблем существовало в реальном мире. Каждый Израиль зажил независимой жизнью, придумав себе даже историю. И каждый из Израилей должен был убедить Визеля, Бродецки и прочих лидеров-избирателей, что именно его история самая достойная. Бедные избиратели. Больше всего мне захотелось вернуться в зал во Дворце Наций, где сидели двадцать мужчин и одна женщина, не решившие, за какой народ им голосовать.
Компьютер исполнил мое желание мгновенно.
***
Так что, Павел? спросил Визель. За какой Израиль отдать нам свои голоса? Каким Израилем нам управлять?
Сначала скажи ты, потребовал я. Что станет с теми Израилями, которые не будут избраны? Они что останутся без правительства?
Разумеется, удивился Визель. Если народ не знает, чего хочет, не имеет смысла им управлять.
Да? с сомнением сказал я. В моем мире, я имею в виду вне этого компьютера, народ таки не знает, чего он хочет, потому что сколько людей, столько и мнений. И, тем не менее, этим народом постоянно кто-то управляет
Ясно, прервал меня Бродецки. Давайте заканчивать, господа. За какой Израиль голосуем?
Да каждый за свой, предложил я. Вы, рав Леви, проголосуйте за религиозный Израиль, а вы, господин Харази, за Израиль поселенческий, а вы, господин Визель, за тот Израиль, что готов отдать Голаны, потому что не знает, что с ними делать. Каждому свое, а?
Они переглянулись. Эта мысль им в голову не приходила. Точнее, компьютер почему-то такую модель прежде не рассматривал. Почему бы и нет?
Да каждый за свой, предложил я. Вы, рав Леви, проголосуйте за религиозный Израиль, а вы, господин Харази, за Израиль поселенческий, а вы, господин Визель, за тот Израиль, что готов отдать Голаны, потому что не знает, что с ними делать. Каждому свое, а?
Они переглянулись. Эта мысль им в голову не приходила. Точнее, компьютер почему-то такую модель прежде не рассматривал. Почему бы и нет?
Я почувствовал очередной толчок в бок и обнаружил позади своего стула все того же Цейтлина, сумевшего, видимо, отбиться от охранников.
Хватит, Павел, сказал Цейтлин. Пора возвращаться.
Погодите, возразил я. Я не понял, что станет с теми Израилями, которые не будут избраны.
Пошли, приказал Цейтлин. Объясню потом.
***
Почему-то после пребывания в виртуальной реальности у меня во рту остается привкус паленого провода. Я сидел в кресле и облизывал губы высохшим языком.
Спасибо, Павел, сказал Роман, наливая мне чаю. Ты нам очень помог
Чем? удивился я. Я ведь так ничего и не понял.
Это неважно. Поняли системщики, которые читали в твоем подсознании. Мы нашли путь распространения вируса. И заказчика.
Кто же это? Надо думать, один из этой компании? Не рав Шай, надеюсь?
Не нужно гадать, я все равно не скажу. До выборов месяц, не нужно сейчас никаких скандалов.
А жаль, заявил я. Мне понравилась идея: чтобы не народ выбирал лидеров, а лидеры выбирали себе народ.
Народ у нас один, сказал Роман, а лидеров тьма.
В этом ты ошибаешься, пробормотал я. Народов у нас тьма, и каждым нужно управлять отдельно. Кто сказал, что евреи один народ? Евреи это целая Вселенная, которая, как известно, бесконечна
Бутлер посмотрел на меня сочувствующим взглядом. Совершенно напрасно я немного утомился, но вполне контролировал свои мысли.
Послушай, сказал я. Могу я опять погрузиться в компьютер? Мне как историку очень интересно. У каждого народа свое прошлое! Сколько ассоциаций, сколько линий!
Бутлер покачал головой.
Антивирусная программа уже прошла, сказал он. Теперь там лишь отражение нашей предвыборной кампании. Числа и статистика.
И народ выбирает лидеров, сказал я. Боже, как тривиально
Глава 5 НЕСКОЛЬКО КАПЕЛЬ КРОВИ
У Романа Бутлера, комиссара Тель-Авивской уголовной полиции, есть очень нехорошая черта: он не любит, когда ему мешают работать. В результате я обычно узнаю о его очередном деле из ленты новостей, а репортеры люди свободные и независимые что хотят, то и пишут. Приходится приглашать Романа на чашку кофе в неурочное время (в урочное его не застанешь дома) и выспрашивать подробности для моих исторических хроник. Роман, по его словам, не понимает, для чего в книге по истории государства Израиль нужны рассказы о расследованиях убийств. По-моему, это ясно: если в нормальном еврейском государстве должны быть свои воры, убийцы и проститутки (см. Собрание сочинений Бен-Гуриона), то описание деяний этих достопочтенных граждан есть непременная деталь истории.
И проституток тоже? подозрительно спросил Роман, когда я впервые изложил ему свою точку зрения
Естественно! воскликнул я. Истории интересно все: от парадной речи президента Вейцмана до помады на губах путаны. И кстати, добавил я, для правдивой истории государства необходимо описание трудных полицейских расследований. Для английских историографов будущего романы Агаты Кристи не менее важны, чем речи Уинстона Черчилля!
Понимаю, задумчиво сказал Роман. Ты хочешь присвоить лавры не только Черчилля, но и Кристи
Он так ничего и не понял. Неудивительно, что дело, которое можно распутать за сутки, тянется у него обычно неделю. Убийство Иосифа Гольдфарба осталось бы нераскрытым, если бы в тот вечер Роман не позвал меня к себе на чашку кофе. И правосудие совершило бы жестокую ошибку, осудив невиновного.
Впрочем, по порядку.
***
Во вторник, в 21 час 32 минуты (вы же понимаете, как важна точность в описании следственных действий) Роман позвонил мне и сказал, сдерживая зевоту:
Павел, у меня нет сил подниматься, чтобы выпить твой дрянной кофе. Устал
Это с тобой бывает частенько, вставил я.
Спускайся ко мне, не возражаешь?
Какой детектив захватить? спросил я, предвосхищая просьбу Романа.