Взрыватели, наверно, были некой модернизацией артиллерийских. Их предписано было применять для «практических», то есть учебных, не стальных, а цементных бомб. Мы как раз заняты были учебой. Полк получил новые самолеты ДБ-3ф вместо снятых с вооружения ДБ-3 и летному составу надлежало переучиваться. Собственно, это была обычная учеба, чем нескончаемо заняты в армии, «за вычетом боевых действий». На фронте как раз было затишье и полк занялся «учебными полетами с учетом боевого опыта», как гласил приказ из дивизии
И вот о взрывателях Учебные цементные бомбы, эти двадцатипятикилограммовые «гусыни» не взрывались! Уже инженер дивизии строчил рекламацию, уже дивизионное начальство лично проследило за подвеской бомб и установкой взрывателей а воз и ныне там А без взрыва поищи бомбы, оцени меткость бомбометания!..
Я не вооруженник, обычный моторист, превращающийся при надобности в обычно хвостового бортстрелка, сказал инженеру полка по вооружению.
Не надо ставить замедление на взрывателях
Как не надо! По инструкции действуем! Если не понимаешь, молчи Занимайся своим делом! Я же не учу тебя как менять свечи на моторе Или как регулировать уровень в карбюраторе!.. Понимаешь, все рассуждают не армия, а синагога!.. Яйца курицу учат!.. Ни тебе субординации, ни тебе дисциплины, понимаешь
Бедняга инженер выговаривал свою беду я молчал, терпеливо и сочувственно кивал головой. Будто ничего обидного в мой адрес не было в его словах. Уже одно это многословие, забвение хваленых воинских «четкости и лаконизма» говорили о душевном смятении инженера. Не столько взысканий-наказаний, не столько самой смерти на войне боится авиатор, сколько оказаться, в своем родном полку, недотепой и неумехой. Утратить уважение товарищей самое страшное для авиатора. Похоже было, что этот страх уже добрался до горла, до самой души инженера
Если бомбы не рвутся при ударе о землю, или как ты говорил на занятиях, «при встрече с препятствием», стало быть, не взорвутся и в воздухе Зачем же ставить на взрывателях «замедление»? Не лучше ли предельно совместить импульс взрывателя и удар, от которого бомба готова чуть ли ни сама взрываться?
Ты так думаешь? А как же инструкция?
Пошли ее на три буквы Промолчи сделай. Пять минут страха!..
И сделал. И бомбы стали рваться, как им подобает. Все ликовали больше всего, конечно, вооруженники и штурманы. То есть, те, кто готовили и подвешивали бомбы, и те, кто их сбрасывал с самолетов на цель
Ну вот!.. Это другое дело!.. А в чем заковыка была? спросил инженера полка командир полка.
Никаких заковык! Выполняем инструкцию
Командир полка не стал докапываться до того, что глубоко зарыто. Это была не суеверность, а жизненный опыт: зачем наказывать миновавшую провинность? Да и провинность ли здесь?.. «Техника женского рода и, стало быть, всегда непредсказуема». Да и слабость питал он к своему подчиненному хлопотуну-инженеру, облик которого напоминал больше заводского мастера-практика или колхозного бригадира, над которым все подтрунивают, но и без которого никому не обойтись Есть в армии такие, «сугубо штатские», не преображает их военная форма. На строевых смотрах генеральский глаз смутительно спешит скорей их миновать а, если задержался, долго изучает «несоответствие». И вроде бы форма, и вроде бы придраться не к чему а вроде военного нет!.. Но в деле, в работе, то есть на войне, оказывается, что армия на этих «несоответствующих» и «невоенных» держится!..
Правда, так была и похоронена под видом «выполнения инструкции» и моя догадка. Будем скромны. Будем помнить классику: «Восторженных похвал пройдет минутный шум». Или: «Ты сам свой высший суд; всех строже оценить умеешь ты свой труд». Сколько их, таких, и подобных, утешений!
Инженеру по вооружению было за сорок для авиации: перестарок. Как-то мы с ним посидели на пустой бомбовой таре, в ожидании возвращения наших самолетов с боевого задания. Какая-то тревожная невесомость слышится во всем теле в эти минуты. «Вернутся не вернутся» одна эта мысль только и сверлит мозг. Что мы, технари, без машин, без экипажей?..
Я в штабе за тебя замолвил слово Готовься к следующему вылету Оставили тебя в списке. Понимаешь, желающих полететь стрелками лишек. Летчиков нехватка
Я промолчал. Не моральная компенсация ли за мою скромность по поводу взрывателей? Да нет вроде Мы давно в приятельских отношениях. Пусть он старший техник-лейтенант, а я всего старший сержант Покурим, посидим молча вместе. А то о чем-то поговорим таком, что не ведает наше тревожное «вернутся не вернутся».
Кончится война демобилизуюсь Мне бы по возрасту уже пару больших звезд носить, а вот все еще старлей заговорил инженер Я ведь и в самом деле инженер. Штатский! Не пропаду на гражданке! А то армия как женщина Насильно мил не будешь. А почему одного любит, а другого нет пойди спроси у нее!
Инженер плюнул на окурок, усмехнулся и тщательно, вращая ногу, втоптал его в землю. Он, видимо, счел неполной свою исповедь. Задумался, потом добавил, доверительно обернув ко мне свое бледно-желтое, в первых морщинах, лицо.
Выскакиваю!.. Не любит этого армия! А, признаться, люблю больше бомбовое вооружение Надежней, эффектней Да ведь мы так и называемся: бомбардировочная, стратегическая Стрелковое вооружение так себе. Аккомпанемент, не больше Я, знаешь ли, был старлеем еще до войны! Разжаловали. Потом до капитана дошел опять разжаловали!
Это было новостью для меня. Тишайшего нрава человек, весь в службе своей и вдруг: дважды разжалованный Такое услышишь от редкого летчика-лихача, который все же заставит себя назвать летчиком-асом! И то сказать больше в истребителях такие.
Я был весь любопытство. Выждав с достоинством, инженер принялся рассказывать
Еще до войны, в Белоруссии стояли Все каша да макароны. Мясные, конечно, блюда Аэродром возле реки Вилия. Рыбки ребятам захотелось. Сел я в лодку отвез пару бомбочек в середину кричу хлопцам: «тяни!» Меня к берегу а река как ухнет да таким смерчем в небо метнулась. А внизу, по течению наши: с бреднями Хороша была рыбка! Но вот незадача. Рыбачья артель план не выполнила, стали искать Дохлой много брюшком кверху. Начальство, то да сё Подать Ляпкина-Тяпкина Разжаловали
Потом во второй раз. Уже война шла. Полеты днем и ночью. Лётный состав хоронить не успеваем. А тут мороз под сорок. Ёлки-моталки долбим земной шар, искры под ломами, а ямки все нет. Земля, что ДОТ!.. Вот я и предложил бомбочкой. Людей пожалел. Мыслимый ли труд!
Да вот пожадничал Надо было одну да поменьше А я две пятидесятикилограммовые тушки. Те, что на центроплан вешаем. Опять переборщил. Все кладбище оградки, кресты, гробы все к богу, в небо метнулись. То небо против земли, а то земля дала небу сдачи Такая, стало быть, молитва
Ну, и мне от бога, знать, досталось на орехи. Во время войны с религией, с попами политика была. Лучше не связывайся! Опять разжаловали Вот и вся моя карьера
А чем на гражданке, после войны, промышлять будешь? Как без бомбочек любимых жить-то будешь?
Хорошо жить буду! В гробу я их видел эти бомбочки Ну их! Я ведь химик. Когда-то на Кемеровском химкомбинате работал В лаборатории. Тишина! Радио выключал, чтоб услышать, когда колбочки закипают Люблю тишину!
Тишина, ты лучшее, из всего, что слышал
Инженер удивленно на меня посмотрел. Что-то, мол, непонятно вдруг заговорил я. Я заметил: «Пастернак! Поэзия!» И он тут же закивал головой. Мол, сразу все понятно стало. То есть, мол, поэзии ей так и положено быть непонятной. Даже таинственной. Чтоб уважали.
И словно почувствовав эту тайну поэзии, смежил14 веки, помолчал. Но, видимо, счел все непозволительными отвлечениями на войне, вдруг распрямился и зашарил в брючном кармашке у пояса. Он достал свою «луковицу» «Кировские», Первого Госчасзавода. Только было собрался затревожиться как до слуха, с Запада донесся гул моторов, ежесекундно нарастая. Это была первая радость и она, точно посадочный прожектор ночью, полоснула по невзрачному лицу инженера. Первая, главная, радость, за которой еще стояло и последнее сомнение: все ли экипажи возвращаются. «Один Два!.. Три!!!» оба вслух считали мы. Все звено возвращалось целым из боевого задания. Мы кинулись в объятия друг друга, радуясь, как дети, и что-то невообразимое выделывая ногами.
Механики спешили к самолетным стоянкам.
Морось
Уже вторые сутки моросит дождь, в столовой запотели окна, допоздна горит утром свет, а все равно в зале сумрачно и уныло. Обычно после завтрака все разбредались гулять, а теперь всё чаще остаются за столиками с неубранной посудой, вяло о чем-то беседуют с теми, с кем сидят за одним столиком в столовой.
Администрация обдумчиво расписывает каждый новый заезд, стараясь, чтоб за каждым столом пришлось по двое мужчин и по две женщины. Хочешь не хочешь изволь по возможности ухаживать за своими закрепленными дамами, разговаривай, передай горчицу или соль: веди себя подобающе