И в этот момент Маша впервые почувствовала по-настоящему, как ЭТО возникает в ней. Сначала огнём обжигает кожу, потом холодом накатывает волна где-то в области сердца, она разливается внутри, сначала теплеет, а потом начинает палить. В голове вдруг сжимается, а потом выстреливает пружина, и тогда с глаз, как будто падают шоры, и мир становится другим. В этом мире она уже не Маша с чёрными, длинными косицами, а воительница, колдунья в длинном, серебристом платье, с распущенными чёрными волосами до пят, всесильная, непобедимая, страшная. И тогда перед ней расступаются горы, высыхают реки, падают ниц леса..
Маша, почти не понимая, что делает положила обе руки, объятые пламенем, на голову Кольки и спокойно смотрела, как занялись желто-красным огнём его кучеряшки, как он начал дёргаться, как будто через него пропустили ток, как медленно кровь начала покидать его тело, превратив кожу в серый лёд, как он начал оседать на пол, мягко, плавно, вроде из него разом вытащили все кости.
Маша. Что ты делаешь?
Визгливый крик Марины замер, оборвавшись на полуслове, Луша накрепко зажала ей рот и придавила к стене. Сестры, как в жутком сне смотрели Маша полностью закрыла бездыханного парня водопадом иссиня-черных волос, раскрыла руки, словно огромные крылья, что-то говорила, быстро, утробно, непонятно. Потом встала на колени и, вдруг, повалилась на пол рядом с Колькой, скрутилась в клубок, поджав ноги и забилась, затрепетала, как птица, попавшая в силки.
Стой, Марин. Не лезь. Нельзя.
Еще через минуту, Колька порозовел, открыл глаза и вдруг прямо, явно узнавая, уставился на Марину. Та оторвалась от Луши, медленно пошла к парню, попыталась его поднять, и он встал. Сначала на колени, потом поднялся, обнял Маринку за плечи, припал и что-то говорил тихонько, повторял «Мама, мама мама»
Луша присела рядом с дочерью, приподняла её голову, заставила сесть, заплела ей волосы в одну толстую косу, обтерла платком вспотевшее лицо. Маша потихоньку пришла в себя, встала. Потом они втроём уложили Кольку спать у парня не было сил даже снять рубаху и пошли вниз, на кухню, поставили чайник.
И пока закипал чайник, Луша принесла из комнаты фото старое, потрескавшиеся, жёлтое. С него улыбалась Маша, и её за плечи обнимал молодой, плечистый, статный мужик дед Аким..
Мам. Откуда там я? Это же старая фотография, люди какие-то незнакомые
Луша внимательно разглядывала фото, гладила пальцем лица, потом подняла на дочь глаза, полные слез.
Это, девочка, не ты. Это бабка твоя, и прадед. Кровь наша родная. Спрячь фото у себя. Помни их. Бабушку свою особо. Да она и не даст тебе, вижу, себя забыть. Не даст
Димка слушал, что рассказывает Маша внимательно, молча. Они остались в классе последними, завтра уже новогодний вечер, а осталось дорисовать стенгазету, лучше Димки в классе никто не рисовал. За окном валил снег, тяжёлые, здоровенные хлопья ляпали по волглой, отмякшей земле, такая оттепель была редкостью перед Новым годом. Димка вырисовывал елку, а Маша старательно обводила фотографии одноклассников белым карандашом (на фоне темно-синего неба получалось очень красиво) и говорила, говорила. Наконец Димка поднял голову, ласково глянул на Машу, улыбнулся.
Я, Машунь, мало верю в эти штуки. Никак, сын учёного. Сам хочу в небо, летать буду, вот как мне верить в чудеса небесные? Небо покорять надо. Выдумщица ты.
Я и сама не верю, Димк. Сама хочу в медицинский идти, на курсы в райцентр собираюсь. А тут такое..
Вот и забудь. Придумала ты все, фантазия у тебя такая, сильная. Пройдёт.
Маша кивнула согласно, взяла нож и начала точить свой белый карандаш, но в этот момент кто-то постучал в окно. Димка глянул, оторпело постоял и пошёл открывать дверь
Маш, мать домой зовет. Ужинать ждут тебя, второй раз кашу в печь ставили. Пошли. Димка, хочешь с нами?
На пороге, ясно и светло глядя на ребят голубыми глазами, улыбаясь радостно, стоял Колька. Он держал в руках авоську, из которой торчал селедочный хвост и кулёк с печеньем. Немую сцену он нарушил, схватив Машу за руку и потянув её в сторону раздевалки
В магазин вон ходил. Успел, ура. А то б мать заругалась
Глава 6. Снегурка
Луша с трудом открыла дверь сарая, ещё до сих пор не потемневшие, хорошо оструганные Андреем, доски от тридцатиградусного мороза аж пели на разные голоса, облако пара вырвалось из натопленного нутра, и инеем осело на пушинках тёплого козьего платка, превратив его из серого, скучного в белый, снежный. Луша корову жалела, сарай подтапливала в холода, и хорошо кормленная, с гладкими боками Даренка благодарила её, как могла и молоко было сладкое,, жирное и телок Мишаня здоровый, мощный, сильный. Хозяйство у них с Маринкой было справное, работали не покладая рук, а теперь ещё и дети помогали и Маша и Колька труда не жалели, не ленились, порядок любили и поддерживали. Но все равно, отсутствие мужской руки чувствовалось, то там сломается, то там отвалится, Колька хоть и старался, но все равно ж мальчишка. Сестры не жаловались, жили дружно, вот только Луша Забыть Андрея она никак не могла, сжалась вся внутри, окаменела, осыпалась душа золой в прогоревшем очаге, да и очаг остыл совсем. Если бы не дочь, легла бы она тогда рядом с Андрюшей своим, руки сложила, глаза закрыла сыпьте земельку и на меня, люди, не пошевелюсь, слова не скажу. Тогда она и петлю вешала и с обрыва хотела в омут, но останавливалась вовремя, на кого дочь оставить? Так и жила. Как во сне.
Луша поставила ведро с молоком на снег, выпрямилась, подставила лицо солнышку, несмотря на мороз, оно грело ласково, и иней на платке и завитках её золотых волос заискрился, оттаял и превратился с миллионы капелек, в каждой из которых отразилось маленькое, белое солнце.
Девушка. Я Лукерью Степановну ищу. У неё дочка Маша, черненькая такая, с косами. Я сюда попал?
Луша прервала грустный поток своих мыслей, подставила узкую ладошку лодочкой, чтобы солнце не мешало рассмотреть гостя, но свет резал глаза. Тогда она взяла ведро, пошла навстречу голосу. И тут кто-то сильный забрал у неё ношу. Луша, развернувшись против солнца, почти столкнулась с мужиком лицом к лицу, отпрянула и, наконец, разглядела кто пришёл. На узкой, прокопанной в высоких сугробах тропинке, смешно оставив в сторону руку с ведром, стоял невысокий, крепкий мужичок в нарядной, модной рыжей дубленке, мохнатом шарфе и смешной кепке с круглым козырьком, из под которой выглядывала солнечная, под цвет дублёнки, прядь . У гостя была настолько сияющая, белозубая, молодая улыбка, что Луша неожиданно для себя улыбнулась в ответ и, вдруг, сама не понимая почему, смутилась.
Это я. Здравствуйте.
Мужичок ещё шире улыбнулся, глаза у него оказались серые, лучистые, и очень добрые, как большого, преданного пса.
Надо же. Не думал, что вы такая молодая. Да ещё и красивая, глаз не оторвать. Я к вам. Меня зовут Вадим
Он помолчал секунду и добавил, порозовев, от чего его смуглая, загорелая кожа стала мальчишеской
Владимирович. Можно просто Вадим. Я отец Дмитрия, одноклассника вашей Маши. В дом пустите?
Луша пошла вперёд, с трудом разминулась с Вадимом, от чего тот покачнулся и плеснул молоком из ведра на снег, вздохнула чуть горький мужской аромат смеси табака, кожи и ещё чего-то незнакомого, открыла дверь в сени и посторонилась, пропуская его вперёд.
Мам, ты где? Я собралась, глянь, а? Красиво?
Луша с удовольствием смотрела на дочь, крутящуюся перед зеркалом. Хрупкая фигурка, плотно затянутая в талии в шёлковое платье с серебринкой, которое расширялось колоколом и мягкими складками стекало к узким щиколоткам стройных ножек в туфельках на невысоком каблучке рюмочкой. Косы Маша связала на затылке затейливым узлом, от его тяжести её красивая голова держалась излишне прямо, и от этого дочка смотрелась гордячкой. Луша прослезилась, дрожашими руками достала пакет с подарком, потом подумала, сняла с вешалки свою шубку, отдала дочери. И когда Маша повернулась к ней перед выходом, в белой шапочке, с белоснежные шарфиком, от цвета которого её нежная кожа казалось прозрачной настоящая Снегурочка, у Луши снова заныло в груди. Только не болезненно, как раньше, а сладко, трепетно.
Мам. Димкин папа приходил? Он тебя про травы местные спросить хотел, ты же знаешь все. Ты ему помоги, он работу пишет. Поможешь?
Луша кивнула головой дочери и снова, почему-то, смутилась.
Димка уже полчаса топтался у Машиного двора, в тонких ботинках у него одеревенели ноги, но он не сдавался и уходить не собирался. На бархатном небе уже высыпали огромные звезды, снег сверкал миллионами искр, и мир казался сказочным, нереальным. И когда из ворот вышла девушка с светлой, пушистой шубке, белой шапочке, серебряной юбке, отражающей звёздные лучи, и он утонул в беспросветной глубине её огромных глаз, Димка понял сказка случается..
Глава 7. Школьный вечер
Школьный двор встретил Машу с Димкой шумно играла музыка, ребята хлопали дверями, бегали туда сюда, посредине спортивной площадки была была наряжена огромная елка, разноцветные шары на ней отражали только что вышедшую Луну, и сами казались лУнами. Димка, уже у входа крепко взял Машу за руку, потянул к себе, я тихонько шепнул на ушко: «Слушай, может не пойдём туда, а? Сейчас начнётся, Лизка эта глупая притащится, гадости свои начнёт говорить. Она меня замучала, Маш. То ей контрольную проверь, то бабочку в альбоме помоги нарисовать, а вчера так вообще к нам домой пришла. Сочинение у неё не выходит, видите ли. Прилипала она, не люблю таких. Вяжется»
Маша внимательно посмотрела на Димку, поправила его рыжий вихор, торчащий из-под кепки, укоризненно качнула головой. «Ты, Дим, девочек за глаза не обсуждай. Я тебе тут не советчица, да и слушать не стану. Некрасиво это, душком нехорошим отдаёт. Только не обижайся»
«Да не обсуждаю я никого. Просто идти не хочу, пошли лучше к нам. Там батя телик новый из райцентра привёз, мы с ним тоже елку поставили. Мамку твою возьмём, тётку, брательника. А, Маш?»