Утром во сне пришли мама и папа:
Сынок, ты ж ее заделал! Теперь надо жениться!»
***
Иван женился. Но, ничего особенно не изменилось. С утра, а иногда если была ночная смена, то ночью, уходил в депо. Там ему было интересно. А дома нет. Жена была девка неплохая, ужин и завтрак готовила, на обед термосок собирала, но говорить им было особо не о чем. Смотрели телевизор, или что-то по хозяйству делали. Сексом особо не занимались. С ее стороны никогда желания не было, его, конечно, время от времени распирало, тогда он просил:
Тань, а Тань, пошли, что-ли?
Чаще всего она отвечала:
Отстань! Некогда сейчас. Потом уже ночью:
Давай, иди уж.
Молчала, ждала, когда все закончится.
Родились дети мальчик, потом девочка. Ни жизни, ни секса совсем не стало. Дети росли, болели, жена с работы ушла, занималась только детьми, им совсем не занималась. Придет хорошо. Не придет пожалуй, и не заметит.
Иван уже был к тому времени не помощником, а машинистом. Дни шли один за другим. И вдруг! Это было ярким днем на знакомом до мельчайших подробностей перегоне. Состав спускался с него с приличной скоростью. Иван даже не сообразил, что произошло!
Перед ветровым стеклом вынырнула с откоса корова, Он дернул экстренное торможение, но тяжелый состав разве остановить за считанные секунды, Когда корова уже уносила ноги с рельсов, вынырнул мальчишка, видимо гнавшийся за коровой, чтобы остановить ее. Иван зажмурился только и заорал зачем-то:
Назад!
Какой, там «назад»!
Мальчишка, слава богу, почти успел перескочить! Но ноги ему отрезало.
С этого дня водить поезда Иван уже не мог. Два дня он лежал дома, не говорил, не слышал ни чего, на вопрос приходящих в дом после аварии следователей не отвечал.
На третий день молча поднялся, и спросил, как ему найти родителей мальчика. Снял с книжки почти все деньги, взял такси, поехал. Нашел этот дом, стоящий в деревушке, примыкающий к железной дороге, вошел.
Отец, мать, еще какие-то парни, видимо братья, сидели за столом. Он помялся у порога.
Это я его сбил. Хочу чем-то .
Договорить он не успел, Его выволокли во двор, жестоко избили, деньги отобрали. Таксист погрузил его полумертвого в салон.
Из дневника
«Избили меня знатно! И ушли в дом. Не знаю, сколько я лежал на земле, пока не оклемался. Но оклемался. Таксист ждал. Я все же нашел силы опять войти в дом.
Вот что, мужики. Битьем, ноги пацану не вернешь. Ничем не вернешь. Но, я вот что вам скажу. Сколько могу, я соберу деньги на инвалидную коляску. Импортную. Стоит полмиллиона. Я уже начал. И вы собирайте по своим знакомым. В ней у парня будет нормальная жизнь. Как у всех. Это все, что могу.
Стало тихо. Потом старший, видимо отец, спросил:
Ты когда-нибудь, видел полмиллиона? помолчал немного, потом сказал: Соберешь бог простит!
Я и сам не знал, как это сделать. Но вся моя жизнь после этого пошла только для этого паренька. Я его так и не видел. Боялся прийти в больницу того города, где он лежал. А про коляску не я придумал. Попросил Таньку, жену теперь мою, узнать все у хирурга в ее больнице. Вот он и рассказал: до двадцати лет пока парень растет, протезы делать нельзя. Лучше коляска, но необыкновенная. Импортная коляска, вроде как у параолимпийцев с электромотором, крутится во все стороны, ну словом, на ней, как на ногах и на улицу, и в школу, и дома! Но, полмиллиона, да!
В общем, рассказывал долго. Прошел почти год. Я открыл счет, при счете банк создал общественный совет чтобы я их на себя не тратил. Об этом я дал рекламу две зарплаты наших с женой истратил во все газеты и телевидение нашего города. Расчет был простой, в городе нашем пятьдесят тысяч человек. Если каждый даст сто рублей вот уже полмиллиона. Конечно, каждый не даст. Я съездил в Сочи, на базу параолимпийцев. Рассказал свою историю. Главный тренер сказал:
Много не дадим, но сто тысяч выделим из нашего фонда. И бесплатно летом примем на сборы юношеской команды. Пусть посмотрит, как можно жить!
Кое- как, деньги собирались. Но, оказалось, деньги не главное. Главное утереть лицо от плевков!
Вызвали в прокуратуру:
На каком основании собираете деньги?
А на каком надо?
На каком-нибудь, но надо. Заявление медицинской комиссии, ходатайство школы, благотворительной организации. А вы ему кто?
Никто.
Как, никто?!
Чуть в кутузку не упекли! Потом знакомые и незнакомые начали звонить:
Хороший, какой! Нажиться на чужой беде хотел! На машину уже хватило?! А последней доконала жена:
А ты о своих детях подумал?! Полмиллиона уже собрал, нам-то, сколько-нибудь оставил?
Детям, конечно, я не оставил. Ну, и черт с ним! Парень тот живет. Готовиться летом в Сочи поехать! А я его так и не видел.....»
***
Да, после аварии Иван ездить не смог. Ушел в диспетчера. Работа скучная, на одном месте, но а где она веселая? Вся жизнь ради рельсов, запахов машинного масла, голосов диспетчеров из репродукторов. Но жизнь привычная, дом, куда возвращался, привычный, жена привычная, да и дети
Бывали и светлые случаи. Возвращался он с работы через железнодорожные пути, через отстойник для ожидавших своего расписания поездов. Проводницы часто ночевали в таких вагонах. И уже третий вечер, проходя мимо одного из вагонов, видел он эту женщину, вернее, только ее лицо у вагонного столика, смотрящее сквозь мутное окно.
Он улыбался ей, она тоже улыбалась. А стояла осень. И так эта женщина его тронула, одиночество ее что ли, неприкаянность и бездомность, что он набрал букет из кленовых листьев, и проходя мимо ее вагона, постучал в окно.
Это тебе! протянул он букет.
По движению его губ, она догадалась, и дала знак: заходи, мол!
Он подошел к железным ступеням двери вагона. Она открыла дверь.
Чего ты?
Это тебе! повторил он.
Она удивленно ахнула:
Влюбился, что ли?
Ага! радостно закивал он.
Она засмеялась:
Ну, заходи.
Иван, вообще-то шел домой, но ладно, дом подождет, чего он там не видел!
В купе она вытащила бутылку водки, нарезала колбасы, хлеб.
Ну, давай, влюбленный, со свиданьицем?
Немного поговорили, еще раз выпили, но когда Иван стал увлеченно рассказывать о своей работе, она вдруг прервала:
А ты что, меня, правда, любишь?
Ну, да! растерянно ответил он, хотя про любовь он до сих пор не думал.
Знаешь, меня уже давно никто не любил, задумчиво сказала она. Ну, бригадир не в счет! И весело упала на спальную полку, задирая платье, и торопливо снимая колготки вместе с трусами.
Иди сюда! Давай, люби!
Иван от неожиданности растерялся. Но, она уже потянула его на себя, расстегивая на нем ремень брюк. И вдруг Иван с ужасом ощутил, что у него не встает! То ли от стресса, то ли от неожиданности!
Проводница тем временем нащупала, наконец, в его штанах то, ради чего она их снимала!
Эй, ты чего?! поразившись, прикрикнула она на него!
Домой Иван возвращался трясущимся от стыда и позора.
Нет, это не мое! постановил он себе приговор в утешение. Но для проверки, ночью сунулся к жене. С женой получилось.
Из дневника
«Это тонкое смуглое лицо, прикрытое прядями волос, видел я каждый вечер, возвращаясь домой в окне стоящего на путях вагона. Кто она? Почему одна? Почему не уходит домой. Когда начнется рабочий график движения этого пассажирского состава? Я уже придумал ей историю, история эта была о брошенной девушке, о погибшей любви юной проводницы, встретившей в одном из своих пассажиров того, кого искала
Словом, это была красивая история. Но я проходил мимо вагона, а девушка продолжала читать при свете настольной лампы в своем служебном купе.
В этот вечер, я решил набрать осенних кленовых листьев, и, проходя мимо вагона, постучал в ее окно, протянул ей этот букет. Она улыбнулась и откинула верхнюю фрамугу окна, протянула узкую руку, чтобы взять букет.
Спасибо! сказала она
А я стоял, и не знал, что дальше делать.
Пойдемте, погуляем ляпнул я, не придумав ничего лучшего.
Она отрицательно покачала головой.
Но ведь вам скучно!
Скучно, согласилась она.
Тогда в чем дело?
В том, что я боюсь.
Меня?
Да всего. Темнеет. Вечер. Этот прирельсовый тупик. Да какая вам разница. А за букетик спасибо. И она собралась закрывать фрамугу.
Постойте! закричал я. А можно я приглашу вас в кафе!? Здесь на вокзале. Там не страшно. А пока вы будете собираться, я отойду на двадцать метров, туда, на перрон. Там же уже люди!
А зачем вам это? спросила она.
Не знаю! Просто вас уже третий день вижу. Вы мне очень нравитесь. А дальше этого я не думаю!
Пока, уточнила она, улыбнувшись.
Ну да, пока. Но если я о чем-то подумаю потом, вам же никто не мешает сказать мне: «Пошел вон!»
Не мешает. И полиция здесь рядом. Видите, вон там, на перроне отделение полиции.