Кутерьма в Мэйси[30] во время рождественской распродажи была еще более эффектной. Множество людей, группами и поодиночке, наводнили магазин в час пик. Никто не выглядел как демонстрант, их легко было принять за обычных покупателей, администраторов или персонал. Они деловито перетаскивали товары с места на место, пачкали их, приводили в негодность, крали и просто бросали. Полуголодные псы и кошки были выпущены на волю в продуктовом отделе. Перепуганный канюк летал по отделу фарфора, разбивая на лету залежи этой дурацкой посуды, а продавщицы в истерике прятались от него или, наоборот, пытались поймать. Добропорядочные покупатели запутывались во флагах и транспарантах и на выходе задерживались администрацией и жестоко избивались полицией. Несусветный хаос Оглядываясь назад, уже можно сказать, что в то время зимой 196768 гг. атмосфера повсюду в Штатах начинала меняться. Что раньше бурлило только в подполье, теперь вылезало на поверхность. Как заметил где-то Берроуз, если хлещет и вываливается наружу, то этого достаточно, чтобы санитара стошнило. Еще 18 месяцев назад о таком можно было только мечтать. Это вам не домохозяйки из пригородов, практикующиеся в тире, и не менты, патрулирующие каждую электричку. Америка на грани развала, каких не было с конца Средневековья. И этот мир распадается, как карточный домик, давя все на своем пути: полярная ночь и огонь.
Договоримся о терминах «авангард», «молодежное восстание» и прочих. Политическое фиаско декабрьских демонстраций на Уайтхолл[31] не только доказывает тщетность массовых выступлений, но и делает очевидным, что их бесполезность нельзя сводить лишь к их тактике. Новые левые были сведены до нуля. Тогда же была явлена вся беспочвенность претенциозности авангардной субкультуры. Нельзя даже говорить о нигилизме или, там, о скуке всего этого. Вообще не о чем говорить. Просто еще один товар потребления как сирень или гренки. И все мы знаем о последних днях наркосреды о закате венценосных посланцев TWA[32]-знахарей, алкашей-бихевиористов, торчков, ждущих своего часа в аэропорту Калькутты, легкие наркотики заполонили собой все; затем амфетамины, аресты и первые убийства на Западном побережье все подсаживаются на СПИД и почти все прошли через ЛСД
Цивилизация рушится, как дом Ашеров[33], и ее замедленное падение концентрирует весь жизненный опыт на одном: «Потому что, когда смэк растекается по венам, Мне становится на все наплевать, На все напряги в этом городе, На всех безумных политиков, На всех ругающихся друг с другом, На валяющиеся повсюду трупы»[34]. Сосредоточение такого реальность, имеющая свою прописку в ГЕТТО. Гетто это всегда неоднозначный и в то же время четко объяснимый феномен. В своем отрицательном смысле он означает разложение. Это не передвижная экспериментальная станция, не анклав, не Танжер[35] и не Биг Сур[36]. Это ад. Одно окно, одна дверь, четыре стены. Тупик. Гетто это место, куда ты попадаешь, когда больше ничего не остается, когда некуда идти. Тюрьма без решеток. Громадная психушка, которой уже не замечаешь. Закулисье и бесконечная ночь. Невроз, косность. Разверзнувшаяся бездна И кошмар, кошмар
Однако в это самое время мятежи становятся проблемой сознания, организации и использования городского пространства. Одиночки объединяются в толпу, толпу отчаявшихся и разозлившихся, перманентно ежедневно увеличивающуюся, которую нельзя просто так арестовать за тунеядство. И в их требованиях звучат призывы о своих территориях, о натуральном обмене и даже, как это ни странно, о первых шагах в сторону революционной концепции города, о совместной жизни о Рае, строящемся вопреки Аду. Геттоизация молодых белых деклассированных элементов предоставила Black Mask возможность подхватить знамя этого качественно иного бунта, теперь, впервые за эти пять лет прорезавшегося, бунта без имени, «молодежный», «люмпеновский» зовите как хотите. Наконец-то этот бунт стал реальным: Нижний Ист-Сайд в начале 68-го был потенциальным революционным СООБЩЕСТВОМ
Основная часть BLACK MASK, у которых центр управления был размытым и абстрактным, а журнал упраздненным, реорганизовались в ячейку СДО (!) ЛИЦОМ К СТЕНЕ, УБЛЮДОК И К МУСОРНОМУ БАКУ первое, во что они вгрызлись, была Мусорная стачка Нижнего Ист-Сайда. Гигантские, кишащие крысами кучи гнилого мусора оказались, метафорически, удачной находкой: никто, кроме них, не мог и не хотел марать руки. Они были не только приставлены к стене, они были буквально выброшены на помойку. От улицы к улице они шли, поджигая валяющиеся груды мусора, бухая и танцуя вокруг них; а когда приезжали пожарные (тогда же проходила всеобщая забастовка пожарных), то Motherfuckers забирались на крыши (а крыши, как и канализация, это свободные зоны), бросались оттуда булыжниками, кирпичами и тем, что было под рукой, крича: «Штрейкбрехеры». Немытые, нечесаные, танцующие, поющие, бьющие в барабаны, они переносили кучи грязи в метро и донесли их наконец до лощеного Рокфеллер-Плаза[37]
Основная часть BLACK MASK, у которых центр управления был размытым и абстрактным, а журнал упраздненным, реорганизовались в ячейку СДО (!) ЛИЦОМ К СТЕНЕ, УБЛЮДОК И К МУСОРНОМУ БАКУ первое, во что они вгрызлись, была Мусорная стачка Нижнего Ист-Сайда. Гигантские, кишащие крысами кучи гнилого мусора оказались, метафорически, удачной находкой: никто, кроме них, не мог и не хотел марать руки. Они были не только приставлены к стене, они были буквально выброшены на помойку. От улицы к улице они шли, поджигая валяющиеся груды мусора, бухая и танцуя вокруг них; а когда приезжали пожарные (тогда же проходила всеобщая забастовка пожарных), то Motherfuckers забирались на крыши (а крыши, как и канализация, это свободные зоны), бросались оттуда булыжниками, кирпичами и тем, что было под рукой, крича: «Штрейкбрехеры». Немытые, нечесаные, танцующие, поющие, бьющие в барабаны, они переносили кучи грязи в метро и донесли их наконец до лощеного Рокфеллер-Плаза[37]
Они были блестящим катализатором и быстро набирали очки, постоянно и многообразно действуя, ломая в корне свой стиль. Они выкидывали сотни хохм, оборачивавшихся сердечным кризом для трущоб, которых шарахало из рутинной утомленности окраин до настоящего центра андеграунда эмоционального, активного, общего. Таким образом, шла борьба с предрассудками и пропагандой, борьба гораздо более целенаправленная, чем до сих пор. Они служили атмосферными помехами: революционные приемы призваны обострить противоречия между тем, что люди будто бы чувствуют, и тем, что они чувствуют на самом деле, чтобы вывернуть наизнанку все условности и стереотипы любой деятельности. Они «стреляли» (холостыми, увы) в «поэта» Кеннета Коча[38], читавшего в местной церквушке для своей «паствы» Они раздавали в коммюнити каждому по унитазу и устраивали популярные shit-in[39] на St.Marks Place[40] до тех пор, пока толпа разъяренных и стыдливых легавых-протестантов не заявилась и не раскрошила на кусочки эти унитазы своими дубинками. Они устраивали воинствующие демонстрации на пороге полицейских участков всякий раз, когда кого-нибудь арестовывали за наркоту (тем самым давая возможность местным драгдилерам поближе познакомиться с потенциальной клиентурой). Они проникали на кухни самых фешенебельных кафе и добавляли в самые дорогие напитки и блюда наркотики, рвотное, снотворное, галлюциногены короче, все, что можно и что может насолить.
Они возглавили первый настоящий городской бунт хиппи (во время которого они прорвались через преграду из ментов к полицейской машине, куда уже засадили одного из Motherfuckers, вытащили его и смылись) Они подначили около четырехсот dropouts из Нижнего Ист-Сайда оккупировать Музей современного искусства во время выставки «Дада, сюрреализм и их наследие» (в виде наследия там выставлялись какие-то горшки, Раушенберг и т. д.). Наглые, неопрятные и неприятные обитатели трущоб орали матом, уродовали фасады, забивали косяки, безобразничали в Первую Ночь[41], вступали в стычки с копами Они печатали приглашения больших трущобных магазинов о бесплатных раздачах бери-сколько-унесешь в условленное время и сами подавали всем пример
Они слыли каратистами и совершенствовали свою уличную тактику по руководству для национальной гвардии «Как вести себя во время гражданских беспорядков» (где обращали особенное внимание на «спустить немецких овчарок с привязанными ручными гранатами»). Страшны они были в действии: молнией пронзали толпу демонстрантов, били стекла, переворачивали мусорные баки и дорожные знаки, жгли все, что могло гореть, устраивали заторы на перекрестках, сводя на нет стандартные ментовские разгоны митингующих, и дрались с ними врукопашную один на один. Они применяли карате, умело пользовались ножами, били наотмашь мотоциклетными цепями, обмотанными вокруг запястья, кричали: ЛИЦОМ К СТЕНЕ, УБЛЮДОК Они характеризовали свою подвижную уличную герилью как ЛИЦОМ К СВИНЬЕ, или ЕСЛИ ДЕЛАЕШЬ ДВА ШАГА НАЗАД, НА КАЖДЫЙ ТВОЙ ШАГ ВПЕРЕД Я ПОВОРАЧИВАЮСЬ И ИДУ ОБРАТНО.
Вообще, основное, что они делали, ставили себя под удар; и они искали тех, кто поддержит их в этом. В стремлении создать зачаточное сообщество им хотелось объединить все дно Нижнего Ист-Сайда, которое они подкармливали в своей бесплатной столовке «Крысиная нора», созданной не по подобию диггерской[42], которая давно уже зарекомендовала себя «Армией спасения хиппи», а как общая координация и точка пересечения Motherfuckers (около 30 постоянных и около 300 примыкающих) и тех, кто хочет присоединиться. Мы потеряли навык захвата территорий. Перестали нападать на систему разобщения, которая есть основа иерархической власти, вертикальную систему, чья конструкция держится на нашем разъединении и пронизывает структуру городов. Исходя из этого, они старались подпитывать воинственность люмпенов и научить их сопротивляться при аресте. Они пытались проникнуть в местные системы социального обеспечения, чтобы использовать их как укрытие от все увеличивавшихся нападок и изнутри расшатывать и разоблачать их репрессивную сущность. Они впутывались в тяжбы с арендами помещений, что выражалось в коллективном отказе вносить плату и в идее уличного и жилищного комитета. Они помогали организовывать ночлежки. Они упорно пытались пробить стену того, что же не считать преступлением: право не голодать, не иметь недостатка в медицинской помощи и других вещах первой необходимости Здесь, как и везде, естественная самозащита обусловлена явной угрозой агрессии