Они подливали масла в огонь обычных трущобных передряг об использовании вроде бы общественных мест: те превращались в поля боевых действий, в зоны, где нельзя было сохранять нейтралитет. Настоящая дружба познается на полях сражения. Как раз в то время начались атаки на Филлмор Ист[43]: толпы длинноволосых негодяев регулярно прорывались внутрь, используя место как центр сообщества со свободными пищей и выпивкой, музыкой, танцами, кайфом, тактическими обсуждениями, организацией, уроками карате и т. д. Между собой они называли клуб «Складом». Более того, их установка на бескорыстие в отдельно взятом месте, далекая от того, чтобы выглядеть неоправданной и поставить их в безвыходное положение, реально, хотя и поверхностно, но все же была доведена до общественного мнения. Становилось очевидным, что гетто превращались в жизненно важные центры этого нездорового и обреченного общества. Аферисты, опустившиеся представители среднего класса, преступные гопнические банды все вдруг посмотрели иначе на свою среду обитания. Стали налаживаться связи между ранее разрозненными сообществами по всей стране, началось объединение белых группировок с негритянскими: вдруг оказалось, что у них общие интересы. Дошло до того, что Элдридж Кливер[44] предложил стать вице-президентом «Черных пантер» одному из Motherfuckers.
«Политика дерьмо, чувак» последовал беспристрастный отказ. Анархия вскрыла ее грязную сущность за век до третьего мира. А Люцифер, Князь Света, знал это испокон веков.
Им также удалось помутить воду в одном из главных источников угнетения гетто, питающем многие тамошние организации, в школьной и университетской системе. Они систематически доводили до полного невменоза всевозможные сходки СДО, например, всеми правдами-неправдами, но пошуршали на вконец обюрокраченной нью-йоркской забастовке учителей. Оба раза они применяли тактику, схожую с той, что была у Дуррути[45]: сотрудничать с теми, с кем не противно, а затем оставлять им самим претворять свои планы в жизнь. Знаменитым стало их вмешательство в захват студентами Колумбийского университета[46]. При вырубленном электричестве несколько оголтелых радиоманьяков устроили-таки свое вещание. Успешным было и подключение местных негритянских и пуэрто-американских молодежных банд, а также вынос проблемы за границы тривиального академического контекста. Последней каплей оказалось предложение во время столкновений с полицией украсить баррикады отборными образчиками из университетской коллекции керамики и полотен старых мастеров (газетные заголовки пестрели: «Полицейский уничтожает произведение искусства!»), введшее в ступор самих бунтовщиков
Но самым, пожалуй, радикальным в их летней практике 1968 г. года оказалось пока неуверенное, но продолжающееся движение в сторону нового самовыражения в искусстве и политике их новый революционный язык. Первым делом, они стали писать на языке улиц. Что несколькими месяцами ранее выглядело как: «Нищета, против которой непрерывно борется человек, не есть недостаток в материальных ценностях; в промышленно развитых странах материальная нужда скрывает под собой нищету самого бытия», теперь выражается так: «Ваше сообщество олицетворяет смерть. Вы едите мертвую пищу. Вы проживаете мертвые жизни. Вы трахаете мертвых баб. Все, связанное с вами, мертво Мы боремся за настоящую жизнь» Из ситуационистского САЛОНА в городское дно. Стиль меняется наряду с его выражением. Скромный, даже местами пуританский, BLACK MASK стал разлетаться засаленными мимеографическими листовками, похабными афишами, постерами, комиксами, лозунгами, аэрозольными граффити, транспарантами, прокламациями, песнями, барабанной дробью. Скульптура, музыка, литература всему нашлось место и для всего нашелся выход. Склизкие хвосты и гигантские следы стали кошмаром трущоб. Змеи, разукрашенные пропагандой по всей длине. Псы и кролики с одинаковыми хвостами И менты, пытающиеся поймать их в сеть Но даже такая распаляющая порнография остается в рамках понятия о «коммуникации». «Обстоятельства таковы, писали Motherfuckers, что начался процесс разделения: на тех, кто хочет продолжать гнуть линию взрывоопасных медиа, и на тех, кто хочет эти медиа взорвать». Для коммуникации, если ее цель быть осмысленной, необходимо оставаться изменчивым взаимодействием людей, диалогом, в то время как все масс-медиа работают в одном направлении. Они только вещают, это шоу, «спектакль, который может лишь быть употреблен пассивным зрителем». Книга, фильм, симфония с ними нельзя разговаривать. Где же здесь коммуникация, если один не может ответить? Это слащавое ничто, товарищ, слащавое ничто. Что представляется коммуникацией, на самом деле является установкой на тотальную некоммуникабельность, пассивность, отчуждение, отвлечение и медиа становятся практическим выражением соучастия в безучастном обществе.
Больше всего лапши вешается, когда начинают утверждать, что коммуникация имеет отношение лишь к беседе. Ничего подобного, она имеет отношение к действию, к совместному действию. Реальная значимость Motherfuckers заключалась в том, что они пытались создать этот новый революционный язык, как когда-то поэзия Лотреамона[47] была языком всех вообще и чувственной речи Беме[48] в частности. Язык как самовыражение всей плоти. Язык как коллективное действие. Вот почему они всегда были в центре восстаний: бунты, наверное, первый существенный прорыв в массовой коммуникации со времен Маркони[49]. Коммуникация это групповой проект и совместное приключение, трудное, опасное и незаконное, бодрящее предвкушение непредвиденного, ситуация, когда результат зависит всецело от силы и отваги чьего-то вмешательства. Бунт, как и любовь, это краткий миг настоящей сюрреальности, когда все на кону, когда стираются прошлое и личное, и им на смену приходят настоящее и общее, а все чувства настроены на игру. Если хочешь найти себя, сначала потеряй И, кажется, лишь насилие способно встряхнуть и вывести из дремотного транса любого нонконформиста: владеющего карате дадаиста, дерущегося в трущобах, достаточно, чтобы деморализовать любого интеллектуала, какими бы Айлерами[50] и Зиммелями[51]он ни был напичкан. «Революция в мечтах, Революция в книгах, Революция в автомобилях, Революция в рекламе, Но повсюду угнетение И твой враг 1 это твоя ЗАДНИЦА. Поднимай ее, пусть это случится ПАССИВНОСТЬ ВОТ НАСТОЯЩИЙ ВРАГ».
С наступлением лета 1968 г. они уже были притчей во языцех в революционном сообществе. Их энтузиазм представлялся всем неповоротливым левакам бредом, всем, но только не оголтелым Черным пантерам слова Хьюи П. Ньютона «если не веришь идущим впереди, считай, что ты труп» передавали из уст в уста, а большинство передряг того времени можно смело записывать в актив Motherfuckers. Они были ответственны не только за периодически возникающие слухи о снайперах-хиппи, отстреливающих ментов с крыш в Нижнем Ист-Сайде, но и за помощь стволами и зажигательной смесью на баррикадах Беркли и Хейт-Эшбери. В сентябре они провели карательную операцию мстя за Чикаго[52], грохнули водопровод в Беркли. Они были теми неизвестными диверсантами, которые уже с января в глухом лесу в глухую ночь подрывали динамитом калифорнийскую энергосеть (электричество это основа настоящей власти, то, что заставляет работать машины без которых ничего никуда черная анархия). Но затем наступил час расплаты за их общеизвестность. «У свиней подобралась большая картотека, получи под дых дубинкой в клубе во время пятничной облавы». Арест члена UP AGAINST THE WALL MOTHERFUCKER за стояние на улице. Обвинение: преступный сговор четвертой степени. Арест девушки за сопротивление его аресту. Арест йиппи[53] за стояние на углу улицы. Обвинение: нарушение общественного порядка. Арест восьмерых на Шестой улице за попытку препятствия движению транспорта после того, как одного из них сбила машина. Арест парня, имевшего при себе барабан, за то, что был с барабаном. Арест парня, оплатившего четыре штрафа, за то, что на своей машине дал задний ход. Обвинение: попытка сбить полицейского. Арест девушки, пытавшейся помочь другим арестованным полиция сильно прессанула Motherfuckers
К концу лета основной их части было предъявлено бесчисленное множество обвинений, подразумевающих сроки от 10 дней до 10 лет. Дальше хуже: добрались и до Бена Мореа, «порезавшего нескольких военнослужащих морских пехотинцев и летчиков, наряду с двадцатью другими добропорядочными жителями Бостона», которые в темном переулке приперли к стенке четырех Motherfuckers, напав на них с кирпичами и дубинками. Суд над ним начался в ноябре и продолжается до сих пор Жуткая паранойя, и нет другой такой паранойи как в Нью-Йорке. Шум, гам, грязь, слепящий неоновый свет, ощущение дикой подставы. Ощущение, что за тобой придут все равно, хочешь за политику, хочешь за траву. Телефон прослушивается, так что все в курсе. Куришь, сидя на толчке, а руки трясутся. Людям даже страшно, что их увидят с тобой на улице. A Motherfuckers шатались по улице и харкали на ментов. Когда на них реально надавили, многие свинтили из Нью-Йорка. Они путешествовали из одного конца Штатов в другой от Аляски до Нью-Мехико и налаживали связи с теми, у кого вписывались. Именно в этот период было положено начало общенациональной сети партизанских групп, что привело к образованию I.W.W.C. (International Werewolf Conspiracy Международное сообщество оборотней) в пику I.W.W.[54], которое сейчас потихоньку разрастается