Не знаю, пока не считали. Япошки успели забросить в окопы несколько гранат. Есть убитые и раненые, санитары ими занимаются.
Вестовой уполз, Удалов высунулся из окопа.
Как дела, Гриша! окликнул он друга.
Нормально, а у тебя как?
В коробе два диска осталось.
У меня три полных.
Лицо Надеждина было красным и потным, лоб и щёки перемазаны землёй и копотью.
Красивый ты, Гриша, громко рассмеялся Александр. Если бы твоя хохлушка оказалась сейчас рядом, она бы, ей богу, была в восторге от твоей красоты.
Надеждин догадался, почему подтрунивает друг, и совсем машинально потёр ладонью щёку.
Ха-ха! Ещё краше стал. Посмотри на свои руки, чудак!
Видел бы себя, шутник! Рожа, как у шахтёра!
Они оба расхохотались, показывая друг на друга пальцем. Им было весело от того, что благополучно закончился бой, что они остались живыми, могут снова видеть друг друга, говорить и смеяться. В этот момент им вовсе не хотелось думать о предстоящем бое, о возможном ранении или даже гибели. Сейчас друзья радовались подаренному им мигу жизни и от души наслаждались им.
Хочешь сухарь? спросил запасливый Гриша и полез в карман.
Давай, не откажусь.
Держи, Надеждин поднял руку для броска.
Постой, не бросай, ползи лучше ко мне, остановил друга Александр. Погрызём вместе, поболтаем. Самураев пока не видно.
Григорий оглянулся по сторонам, потом выбрался из окопа, и, пригнувшись, переметнулся в просторное укрытие Удалова.
Неплохо ты здесь устроился, отметил Григорий. Залёг, как медведь в берлоге.
Окоп для солдата это, Гриша, походный дом, поучительно сказал Александр. В нём должно быть предусмотрено всё, до последних мелочей. И стол, и кровать, и туалет. Солдат не может знать, сколько времени ему предстоит в нём провести.
Григорий испытующе смотрел на друга, ждал подвоха. Но на лице Александра не было и намёка на насмешку. Хрустнув сухарём, он спросил:
Ты, Санко, дурку гонишь, или как?
Какую дурку, Гриша? Представь себе: идёт затяжной бой головы не поднять, а тебя вдруг приспичило по большому. В твоём узком колодце не присесть, не согнуться. Куда денешься? Выскочишь из окопа и выставишь задницу под пулю неприятеля или навалишь в штаны для позора? в глазах Александра запрыгали чёртики.
Выдумщик, усомнился Григорий. Когда такое может случиться? Да и таких колодцев, о которых ты рассказываешь, никто из солдат не роет. Глупости ты говоришь, Сано.
Ты в своём окопчике предусмотрел, где нужду справлять?
А как же! Подкоп сделал, приямок вырыл. Не один ты такой умный.
Парни помолчали, дожевали сухари.
Когда войне конец, как думаешь? неожиданно спросил Григорий.
Скоро, Гриша, очень скоро. Осталось придавить ногтем японскую вошь ещё пару раз, как сегодня, и не будет эта гнида больше кусаться. Тут до Маньчжурии рукой подать за день добегут до границы.
Хорошо бы, с какой-то непонятной грустью проговорил Надеждин. Только вот настырные эти самураи, смерти не боятся, дерутся отчаянно. За рекой у них собраны большие силы, сопротивляться будут долго.
Фигня всё это, Гриня, весело сказал Александр, легонько ударив друга кулаком в грудь. Сколько бы кобылка не прыгала, а быть ей в хомуте. Попомни мои слова: через месячишко мы с тобой будем сидеть в одном из лучших ресторанов Улан-Удэ и пить водку за победу!
Главное, проскочить бы, да пера не обронить, с грустью промолвил Надеждин. Сколько людей полегло здесь только за несколько часов! А сколько ещё бойцов останется лежать в этой степи?
Что-то ты, дружище, совсем скис, с недовольством заметил Александр. Уж не помирать ли собрался?
Не-е, Сано, на кладбище всегда успеется. Мне ещё нужно хохлушку отыскать, детей ей настрогать, затем состариться, и только после этого думать о смерти, немного повеселев, усмехнулся Григорий.
Друзья балагурили до тех пор, пока не послышалась усилившаяся канонада.
Кажись, погнали японское стадо на нас, проговорил Надеждин, прислушиваясь к разрывам снарядов за холмом. Надо готовиться к встрече. А то ещё застукает комвзвода за вольность обоим прилетит на орехи.
Григорий перебрался в свой окоп. Через полчаса из-за холма показались первые разрозненные группы самураев. Они двигались прямо на позиции роты Климова
***
Григорий Надеждин не погиб ни в этом бою, ни в последующих атаках позднее. Смерть миновала его и 20 августа, когда их полк на рассвете подвергся массированной бомбардировке с воздуха. И даже через три дня, в последней решающей схватке, он уцелел.
Это был самый жестокий бой из всех предыдущих, в которых ему с Александром Удаловым довелось участвовать. В этот день, как потом выразился сам Григорий, состоялось схождение в ад. Переправившись через Халхин-Гол, полк Слотина включился в запланированную операцию по окружению японской дивизии на восточном берегу реки.
Работала авиация противника, бомбы ложились очень кучно, взметая на воздух выхваченную разрывом землю вместе с телами красноармейцев. После налёта авиации заработала советская артиллерия. Больше часа стоял грохот и свист. Земля дрожала непрерывно, будто её лихорадило, как живой организм. А потом, под мелодию «Интернационала», вырывающуюся из громкоговорителей, установленных на бронемашинах, поднялась озверевшая пехота и ринулась за танками сметать ненавистных самураев. Яростный крик «Ура!», взметнувшийся над степью в начале атаки, не смолкал до окончания боя. Кольцо окружения сомкнулось.
Бои по уничтожению окружённой группировки японцев продолжались до конца августа. Потери были большими, исчислялись несколькими тысячами погибших солдат с обеих сторон. После каждого боя степь пестрела трупами.
Командир полка распорядился сформировать похоронную команду. В её составе пришлось поработать и Удалову с Надеждиным. Раненых вытаскивали санитары с поля боя в дневное время под огнём, убитых хоронили по ночам. Это был настоящий конвейер погребения.
Могилы выкапывали огромные по размерам и очень глубокие. Землю выгребали наверх в несколько приёмов, перебрасывая её с одного бокового настила на другой. Захоронение советских солдат велось отдельно. Погибших красноармейцев укладывали аккуратно, ровными рядами, на холмике устанавливали памятный столбик со звёздочкой.
Самураев сбрасывали на четырехметровую глубину, как кули с мусором, землю над могилой разравнивали с нескрываемой злостью, не оставляя следов погребения.
***
Радостное известие о заключении перемирия пришло в полк с запозданием на день.
Узнав, что войне с Японией конец, половина взвода красноармейцев решила искупаться в реке. Побросав на берегу одежду и оставшись в чём мать родила, красноармейцы плюхнулись в воду и стали дурачиться. Через некоторое время Пашка-Рыжик начал надсмехаться над сибиряком Кречетовым, который плавал, по его мнению, как топор.
Сам ты топор! рассерженно проговорил Кречетов. Я, да будет тебе известно, не раз переплывал Ангару, причём, туда и обратно, а это почти два километра.
Трепаться мы все мастаки, барахтаясь в воде, проговорил Рыжик с недоверием.
А я и не треплюсь, стоял на своём сибиряк. Сказал, что переплывал значит, переплывал. Мне врать незачем.
Тогда докажи! не унимался Пашка-Рыжик. Слабо переплыть Халхин-Гол наперегонки со мной? Или у тебя кишка тонка?
Это у тебя она тонка, пробурчал Кречетов. А я сто метров проплываю на одном дыхании. Халхин-Гол это всего лишь ручей по сравнению с моей Ангарой!
Спорим, что я первым окажусь на том берегу? провоцировал Пашка сибиряка Кречетова.
Спорим. На что?
На пять подзатыльников.
Не-ет, меня устроит один публичный пинок в твою тощую задницу, категорично заявил Кречетов. Это более доходчивый способ донесения истины для таких, как ты.
Руки спорщиков пришлось разбить Удалову, который в этот момент случайно оказался рядом. Парни стартовали, остальные увязались за ними.
Первым достиг противоположного берега Кречетов. Он плыл действительно как-то неуклюже, переворачиваясь при каждом взмахе с боку на бок, однако, его гребки, в отличие от красивых взмахов Пашки, были резкими и мощными. С сильным течением реки он справлялся более эффективно, чем его соперник.
Красноармейцы переплыли реку и растянулись на песке. Млея под жаркими лучами солнца, они изредка бросали машинальные взгляды на уцелевший чудом японский дзот. Вокруг огневой точки земля была сплошь изрыта многочисленными воронками от снарядов и авиационных бомб. Зарытое в землю бетонное сооружение располагалось на приличном удалении от берега. Из засыпанной грунтом конструкции выглядывала лишь узкая прорезь амбразуры.
Мужики, там что-то мелькнуло, удивлённо высказался конопатый Паша. Ей богу, в дзоте кто-то есть!
Не болтай ерунды, Рыжик. Там никого не может быть, потому что последний самурай унёс отсюда ноги ещё неделю назад, заверил Кречетов. Тебе, как всегда, что-то мерещится.