Поиски стиля - Арро Владимир Константинович 7 стр.

Он посмотрел на часы и, забубнив какой-то вульгарный мотив, пошел на кухню варить новый кофе. Тут же он вспомнил, что Леля не переносит эту его привычку в минуты рассеянности прибегать к вульгарным мотивам. «Ну, вот еще»,  подумал Дунин и запел еще громче. «Зашел я в чудный кабачок! Тру-ля-ля!.. Вино там стоит пятачок. Тру-ля-ля!..»  пел Дунин, радуясь тому, каким удачным получается выходной день. Он знал, что до шести вечера еще много можно успеть.

Они стояли друг против друга на снежной тропинке: Леля и те два человека маленький и большой. Она наклонилась к меньшему и спросила:

 Ты кто? Тебя как зовут?

Он ответил:

 Антоша. А ты?

Она рассматривала его недоверчиво и пристрастно. Потом нащупала в кармане два мятных леденца, которые выдают в самолете, и вложила их в его руку.

 Ты с самолета?  спросил мальчик.

 С самолета.

 А вам соль давали?

 Давали.

 А где она?

 Не помню Наверное, съела.

 Ну-у  сказал он разочарованно и прошел мимо.

И Леля тоже, не подняв головы, чтобы не взглянуть на большого, повернулась и пошла прочь со двора. Ее никто не нагнал, не окликнул, разве что одна молодая пара пересекла ей путь: юноша нес два графина с пивом, а девушка блюдо рыбы в томате на вытянутых руках. «В общежитии свадьба»,  подумала Леля.

К трем часам Дунин почувствовал, что голоден, и, не надев пиджака, в пальто, накинутом на рубаху, пересек трамвайный путь. Он прошел два квартала и в доме семнадцать, где помещалось кафе, стоя за мраморным столиком на слякотном грязном полу, стал обедать. Сначала он съел порцию трески в томате, а после сосиски, почему-то пахнувшие противогазом. Но Дунин этого не замечал. «Милая,  думал он, милая, добрая Леля!» Он был все-таки одиноким и остро это иногда ощущал.

В это время Леля неслась по дымящейся поземкой автостраде к аэропорту. Еще в городе, на автобусной остановке, водитель с согласия Лели подсадил к ней мужчину и женщину. Они теперь подсчитывали там, на заднем сиденье, во сколько им обойдется, в сравнении с поездом, самолет. Оказалось, что самолет выгодней, а главное удобней. А Леля в это время думала о своём. «Дура я, дура,  думала Леля, не отрывая глаз от дороги,  этому не будет конца, хотя всё и закончилось».

 А я ведь вас знаю,  сказал водитель такси.  Вы нас английскому учили в вечерней школе. Лично для меня бесполезный язык.

 Очень может быть,  сказала она.

Когда они подъехали, посадку уже объявили. Лайнер стоял на том самом месте, где его оставила Леля. Она подходила к нему, как к спасительному ковчегу, который один только может вернуть ее в другую жизнь, к маме и Дунину.

Дунин, не читая газет на стендах, не рассматривая афиш, не замечая прохожих, ринулся к дому. В эти минуты лайнер, ревя четырьмя турбинами, весь задрожал и тронулся с места.

Дунин поднялся в лифте лишь на пять этажей, то есть, метров на двадцать. Лайнер же в эти секунды взмыл в небо и вскоре на семь тысяч триста четырнадцать метров стал ближе к Солнцу.

Дунин выключил свет в прихожей, пересек комнату и подошел к кульману, а лайнер в это время прошел над Кандалакшской губой.

Тогда Дунин взял карандаш, и мысли его потекли гораздо быстрее, чем любой, самый скоростной самолет.

Леля, слегка утомленная своим путешествием, зашла в гастроном, потому что знала, что на кухне у Дунина, как всегда, пусто. Она позвонила, и он ей открыл. Они постояли в прихожей, обнявшись, как полагается жениху и невесте после целого дня разлуки, а потом Дунин повел ее в комнату, к письменному столу. Он уже давно мысленно переживал эту минуту.

 Вот смотри, видишь,  сказал он, но она перебила.

 Погоди. Знаешь ли ты, где я была?

 Знаю,  сказал он,  ты летала туда, в этот город. Ты пахнешь турбовинтовым самолетом «ИЛ-18». Смотри, что я хотел тебе показать

 Постой. Но ты знаешь, почему я летала?

 Естественно знаю,  сказал Дунин.  Ты любишь его. Как твое самочувствие? Тебя не мутит?

Она кивнула и села в кресло.

 Немножко.

Он принес ей воды. Она выпила.

 Но теперь всё с этим покончено. Знаешь, когда за два часа совершается то, о чем думаешь три года

 Быстро, да?  улыбнулся Дунин.  Наши пассажирские лайнеры и впредь будут летать выше всех и быстрее всех! Вот посмотри

 Что это?

 Видишь, линии альфа и бета пересеклись?

 Хорошо,  сказала она.  Я всегда в тебя верила. Сейчас я прилягу на полчаса, а потом приготовлю салат. А завтра я сделаю тебе рыбу в томате.

 Что это?

 Видишь, линии альфа и бета пересеклись?

 Хорошо,  сказала она.  Я всегда в тебя верила. Сейчас я прилягу на полчаса, а потом приготовлю салат. А завтра я сделаю тебе рыбу в томате.

 Отлично!  сказал Дунин.  Но мне кажется, я сегодня что-то подобное ел.

А ведь шести еще не было!

Летайте, летайте самолетами Аэрофлота! И у вас всё устроится.

1965

Из рассказов о Кожине

В четверг он ясно понял, что страдает от колебаний. «Да», сказал он, а сам подумал: «Нет». «Хочу», но в тоже время и «не хочу». И всё, как оказалось, всё на свете имеет своё зеркальное отражение. Он мог встать и не встать, пойти побить Щукова и не пойти побить Щукова. «Гм-м,  размышлял Кожин,  что же я могу сделать без колебаний?» И, еще поразмышляв, он пошел по малой нужде.

Однажды Кожину не спалось. На рассвете он подошел к окну и увидел, как по пустому проспекту тягачи тянут смирную покуда ракету. Вокруг нее, как пчелы вокруг беспомощной матки, жужжа роились мотоциклисты.

«Дождь будет»,  подумал Кожин, взглянув на небо, и шумно зевнул.

С адмиралом Тучковым у него водились такие беседы.

Кожин. Хочу, адмирал, отправиться в экспедицию на Багамские острова, но непременно под парусами, непременно чтобы под бом-брам-стакселем и чтобы под бом-брам ёкселем-мокселем.

Адмирал. Хе-хе-хе

Кожин. Не желаете ли возглавить?

Адмирал (строго). Вы о чем это?

Кожин. Всё, всё, всё! Я передумал.

Кожин однажды проснулся и обнаружил, что во сне сочинил стихи:

Он подумал и мысленно поставил слово «иностранцы» в кавычки. Потом и слово «танцы». Ничего не оставалось, как закавычить и «танцевал».

Получалось какое-то иносказание.

Кожин красотою не отличался, у него был утиный нос и вывернутая, как у верблюда, губа. Зато у него была красивая кепочка. «Кожин, а Кожин, продайте кепочку. Неужели вам жалко?»  говорили дочери адмирала Тучкова Вера, Надежда, Любовь, и мать их София. Кожин бросал кепку на пол, топтал, но продавать не хотел.

Дома у Кожина были люди. Они принесли с собою выпивки и закусок, но ожидая его, как-то всё съели и выпили. Оставалась лишь рюмка портвейна. Кожин подумал о ней, но в это время её выпил Щуков. Он сказал, улыбаясь: «А вот и Кожин пришел!»

Однажды они гуляли с Симочкой, но пошел дождь. Они зашли в какой-то дом, там, в красивом лепном зале, шло собрание. Кожин с Симочкой сели в задних рядах и задремали. Сквозь дремоту он услышал: «Есть еще желающие выступить в прениях по докладу?» Кожин вздрогнул и сказал: «Есть!» Он вышел на трибуну и выступил. Он сказал: «Проделана большая работа. Надо оставить всё как есть, но немного подновить». Симочка боялась скандала, но всем понравилось, ему долго хлопали. Кто-то даже крикнул: «Вот кого надо в бюро!» В бюро его не избрали, а лишь в ревизионную комиссию.

Тем временем дождь кончился, и они ушли.

 Вот видишь, я везде востребован,  сказал Кожин.  А ты нигде, Сима.

Кожин однажды шел и увидел посреди мостовой девушку с отбойным молотком. Она долбила асфальт и куски отталкивала. Неподалеку, в тени, стояла бутылка кефира. Кожин открыл ее, достал из кармана французскую булку и стал завтракать. Девушка, продолжая работать, с интересом на него посматривала. Она была бронзовая от загара. Потом она подошла и спросила: «Посмотри, у меня нос не облез?» Он отдал ей полбулки и полбутылки кефира. Так они вместе позавтракали. А потом и еще несколько раз. Но не ужинали ни разу.

Однажды Кожина пригласили в гости в приличный дом. Он пришел, опоздав на двадцать минут, и к тому же с мороженым. Сидел в гостиной, доедал, а все молчали. Доев, спросил: «где у вас можно руки помыть?» Ему показали.

Потом он сел за пианино и стал играть вальс Сибелиуса. Это за ним водилось: как увидит пианино, так вальс Сибелиуса. Потом все ели пирожки с капустой, потеряв к нему интерес, а Кожин всё так и играл вальс Сибелиуса.

Гуляя по городу, Кожин иногда обнаруживал, что его преследует кто-то чужой. Ему, например, постоянно попадались на глаза такие объявления: «Запрещается работать вблизи кабеля связи без представителя кабельной службы!» Или: «При буксовке в низких заболоченных местах не повреди кабель!» И просто: «Береги кабель!»