Пройдя проулком часть пути, люди входили в заводскую проходную и далее растекались тонкими ручейками по своим рабочим местам. Начался новый рабочий день. Со стороны пруда потянул лёгкий ветерок, принёсший запах гниения, здесь горы мездры. (Мездра слой шкуры; подкожная клетчатка, остатки мяса и сала, отделяемый от дермы при выделке кожи. Используется для приготовления столярного клея, технического желатина и жира). И снова в жилом районе тишина, но через час, максимум два улицу огласят детские голоса. Поднимая пыль, побежит ребятня, кто на косогор, а кое-кто и к реке. На косогоре красивые майские цветы, а на реке юркие вьюны на тёплой песчаной отмели, а за час два можно наловить метровый кукан крупных ершей, на вкусную уху.
Эх, благо-о-да-ать-то какая выйдя во двор, сквозь зевоту протянул молодой двадцатидвухлетний мужчина, и направился к колодцу.
Выудив из него ведро студёной воды, умылся пофыркивая и, не вытирая лицо от влаги, продолжил путь вглубь огорода, туда, где брал начало родник. Подойдя к источнику, очистил его от упавших ветвей и листьев, затем припал к нему губами, сделал несколько крупных глотков, заломивших зубы, встряхнулся, как пес, вылезший из воды, и мечтательно произнёс: «Катюша!»
Со стороны завода донёсся второй гудок.
Надо бы поспрашивать, может быть и для меня там найдётся место, услышав его, мысленно проговорил Иван. Вдвоём с Катюшей одной землёй не прокормишься, да, и было бы её хотя бы с гектар, а так махнув рукой, тридцать соток, что батя выделил, да одна корова не шибко-то разживёшься, а дети пойдут Нет, надо идти на завод, хоть какая-то копейка, а огород это пусть Катя. Да, и где ему больше взять, землицы-то, Ксенофонт на подходе, и сёстрам, если что тоже надо дать. Благо пашни всем достаточно, да под сенокос есть землица за рекой.
Ванька, где тебя там носит? Айда домой, мамка пирогов напекла, стынут, донёсся до Ивана зов брата Ксенофонта.
Иду! прервав раздумья, откликнулся Иван и направился в сторону дома, насыщаясь ароматом молодой листвы смородины, сочной травы и свежего ветерка раннего весеннего утра.
Отцепившись от острых вершин прибрежных сосен, солнце расцветило заречье и, устремляясь к зениту, как бы мимолётом бросило на реку сноп бронзовых лучей. Река тотчас вздрогнула лёгкой рябью, подняла со своего озябшего за ночь тела туманную дымку и понесла её, трепещущую в бликах солнечных лучей и напоённую утренним прохладным соком реки, в низины, к травам и кустарникам. Но не прошло и пяти минут, как на эту бледно-матовую росную дымку зверем налетел юго-западный ветер и растворил её в себе. Река возмутилась, вздыбилась и понесла на своих горбатых волнах серую пену.
Вот же напасть, который день не могу поставить вентеря, то промозглость с дождём, а сейчас ветер сильный-то какой, выглянув из открытого окна, незлобиво проговорил Михаил Степанович. Не приведи Господи ежелиф с градом, побьёт всё. Хотя особо-то ещё и не взошло всё, однако ж, всё едино не к месту ныне такое безобразие. Тяжело вздохнув, хозяин ещё раз взглянул на темнеющее небо и закрыл створки оконной рамы. Что за напасть такая? А утро-то прекрасное было утро.
Что там, батя? спросил отца Иван, макая толстый пирог в миску с расплавленным маслом.
Опять непогодь, будь она неладна, Ваньша, ответил Михаил Степанович и продолжил завтрак за чисто ошкуренным столом, на котором стоял медный самовар, большое блюдо с красивым выпуклым рисунком рушника, наполненное большими румяными пирогами и не меньших размеров сковорода с жареными карасями.
Утерев подбородок от масла, Иван вышел из отцовского дома, вяло потянулся, как будто после тяжёлой продолжительной работы и, посмотрев на соседний участок с новым домом, поставленным месяц назад, подумал о своей невесте Катеньке.
Ох и заживём же мы с Катюшей на славу. В новом доме, да со своим хозяйством на завод пойду платья, да украшения разные это пожалуйста. Ну, кто бы мог подумать, что такая девушка будет моей женой, улыбнувшись, Иван вспомнил свои ухаживания за Катериной Гоненко.
Вроде бы дело обычное, рядовое, к каждому, пусть то парень или девушка прилепляется народное имя, вот и к Катеньке Гоненко, лишь только увидел её Иван Тюковин, тотчас пристало «Уголёк».
В выходной субботний вечер 25 декабря 1915 года, в православный праздник Рождества Христова, шёл Иван с друзьями, с такими же, как и сам зрелыми парнями к поселковой площади, месту гуляния молодёжи. Балагурил, заигрывал с девчатами и, поравнявшись с первым заводским бараком, неожиданно столкнулся почти лицом к лицу с выбежавшей из барака на мостки жгучей брюнеткой лет пятнадцати.
Вроде бы дело обычное, рядовое, к каждому, пусть то парень или девушка прилепляется народное имя, вот и к Катеньке Гоненко, лишь только увидел её Иван Тюковин, тотчас пристало «Уголёк».
В выходной субботний вечер 25 декабря 1915 года, в православный праздник Рождества Христова, шёл Иван с друзьями, с такими же, как и сам зрелыми парнями к поселковой площади, месту гуляния молодёжи. Балагурил, заигрывал с девчатами и, поравнявшись с первым заводским бараком, неожиданно столкнулся почти лицом к лицу с выбежавшей из барака на мостки жгучей брюнеткой лет пятнадцати.
Ой, простите! воскликнула девушка и стремительно помчалась к группе подруг, приближающихся к площади.
Вы видели? Ну, Уголёк! Вот девица так девица! И откуда такая объявилась? изумился Иван.
С Чесноковки она, неделю назад с отцом, матерью и малолетним братом приехала, ответил всё знающий Фёдор сосед Ивана.
А что там не жилось?
А кто его знает? Кому-то может быть, и сказывали, а мне покуда не известно. Знаю, что отец её на обрядке работает.
Красивая! Как Уголёк жаркий! провожая взглядом тонкую фигуру девушки, восхищённо произнёс Иван.
Да, хороша! А коса ты погляди, Иван, длиннее, чем у Марии.
И толще, даже без ленты. Представляю, как Марию это бесит, задумчиво проговорил Иван, размышляя о красивой приезжей девушке, нежели о Марии.
Марии сейчас не до косы, засватана она за Максима Шишова. Ей скоро косу в корону заплетут, так что не до девичьей косы ей теперь, ответил Михаил, товарищ Фёдора по работе на конюшне кожевенного завода.
Так вот пристало к Кате имя Уголёк. А уж то, что красива была, так это не только парни, но и поселковые девушки не отрицали. Красота её была чисто русская, но с изюминкой. На смуглом в меру полном лице с отливом цыганской крови ярко выделялись пушистые круто закрученные вверх чёрные ресницы и густые смолянистые брови, всё это говорило о сильной личности их обладательницы и её любви к жизни. Здоровый румянец на пухлых щёчках с круглыми привлекательными ямочками явно указывал на доброжелательность и весёлый нрав, а в меру полные губы говорили о девушке как о заботливом и чувствительном человеке. Не менее выразителен был и высокий, открытый лоб над прямым небольшим носом, эти черты её лица свидетельствовали об общительности, высоком складе ума и независимости от внешнего давления. Внутреннюю силу и прирожденное лидерство девушки, черты характера свойственные более мужчинам, нежели женщинам, являли и гордый наклон её головы, и пронзительный блеск темно-карих глаз, но это одновременно показывало её добрую и отзывчивую душу, в чём Иван убеждался при каждой встрече с Катериной. Катя резко отличалась от своих подруг весёлостью, живостью ума и это влекло к ней многих поселковых ребят, это заставило и Ивана посмотреть на неё по новому, не так, как на девушек, которых знал с рождения. В нём родилось новое, неведомое и щемяще приятное чувство. Это чувство с каждым днём всё сильнее охватывало его и воспламеняло в нём желание увидеть Катю и услышать её голос. И он видел, и слышал её, но она не выказывала ему знаки внимания более, нежели другим. Все попытки Ивана стать её близким другом были тщетны.
Поселковый балагур Иван, подвижный и стройный юноша среднего роста решил, что своим гусарским наскоком мгновенно овладеет вниманием девушки, усилил своё давление на неё, но Уголёк оказался слишком горяч для него.
Парни, живущие в рабочей стороне посёлка, противоположной той, где жила семья Ивана, стали показывать на него пальцем и с усмешкой говорить: «Вон он, опять трётся возле барака Катюхиного, а она на него даже и не смотрит!», а девушки, завидев его, шушукались, прыскали от смеха и кое-кто даже злорадствовал. Особенно ядовиты были отвергнутые Иваном юницы, выказывающие ему симпатию, желающие его любви и внимания.
Ну, как твой Уголёк, пепел с тебя ещё не сыпется? поводя плечами с наброшенными на них платками с богатыми узорами, кричали ему вслед. Ещё не сжёг тебя? А то иди к нам, остудим!
Но Иван не реагировал на ухмылки из-под рукава, ехидненькие взгляды из-под платочков и словесный яд. Всей целью его жизни стала Катя. С каждым днём она всё более зажигала его, и в какой-то момент Иван поймал себя на мысли, что постоянно думает о ней. Осознал, что не может прожить без неё ни дня, осознал, что полностью порабощён ею, осознал, что безумно влюблён в самую независимую, самую гордую и самую красивую девушку, какую встречал когда-либо в свои двадцать лет. Всё это кипятило его молодую кровь и заставляло по-новому смотреть на Катю, не выискивать новые пути воздействия на чувства девушки, а искать тонкий подход к чувствительной и независимой душе девушки.