Сейчас только народ и поможет
На народ у погорельцев только и надежда коль власти никакой нет!
Не тяни, Семён Тимофеевич, сказывай, как там всё было!
Понеслись торопливые выкрики.
Вот вы, селяне мои дорогие, почти все в Барнауле были и знаете его хорошо. Так вот хочу вам сказать, нет Барнаула уже такого, каким мы все его знали. Погорел от Московского проспекта до самой Оби. Сам слышал, выгорела почти целиком центральная часть города, включая, как уже сказал, Московский проспект. Сгорели все постройки от Алтайских улиц до Сузунской, и дальше вниз до самых Луговых, а это почти до Барнаулки. Сколько народу там полегло, не знаю, но думаю немало. Слышал от уважаемых людей, что сгорело здание городской управы со всем документами, электрическая станция, управление Алтайской железной дороги, телеграф, школы, десятки магазинов и складов.
Что-то ты не то говоришь, Семён Тимофеевич, донеслось из толпы. Как тот чиновник мог знать о размерах пожара, коли ты сам сказал, что барнаульский телеграф сгорел, кто ж ему всё сказал, аль ворона на хвосте принесла?
Раздался смешок, и кое-кто из присутствующих стал уже недоверчиво поглядывать на Гапановича.
Верно Федька сказал, телеграф сгорел, откуда ж тогда известно всё, что ты сказал, Семён Тимофеевич. Байки всё это, не может весь город сгореть, это ж какой пожарище должен быть.
И пожарные небось там были. Они что стояли и смотрели в сторонке. Что-то не верится.
А и то верно народ говорит, что-то не верится, чтобы весь город сгорел! Вон у Басаргиных в Барнауле родни пруд пруди, а что-то никто к ним не приехал, а должны бы, коли всё там погорело и жить негде.
Народ призадумался, в наступившей тишине были слышны лишь тяжёлые вздохи, покашливания и кряхтения.
Через полминуты Семён Тимофеевич сказал: «Вы хотели слышать, я сказал, остальное дело ваше. Больше мне нечего с вами демагогию разводить, помощь буду собирать народу, и завтра поеду в Барнаул.
Да, мы что мы разве против мы завсегда! Говори что надо, соберём и пойдём обозом.
А и то верно, народ! Пожар был!? Был! Значит и помощь нужна!
Понеслось со всех сторон.
Надо к тайнинским сходить, общим обозом и пойдём, предложил Михаил Ефтеевич Долгов.
В шуме, гомоне, предложениях и наставлениях никто не услышал, как скрипнула калитка и во двор Гапановича ступили Басаргин старший и его родственник из Барнаула.
Здравствуй, Семён Тимофеевич! приветствовал Гапановича Басаргин и обратился к народу, Люди добрые поклон вам от меня и моего родственника из Барнаула Петра Михайловича. Речь хочу держать, дозвольте.
Говори, Павел Васильевич, понеслось по двору.
Понял я, о пожаре разговор. Правильно, или как?
Правильно! О нём, Павел Васильевич! Не верится что-то, что так прямо всё и погорело! донеслось до Басарина.
А коли так, то вот вам мой сказ. Пожар сильный был, сам не видел, а родственник мой Пётр Михайлович сам погорел, он обо всём и поведает.
Селяне, братья, послушайте что скажу, выдвинувшись вперёд, стал говорить родственник Басаргина. Города, таким, каким вы его знали, больше нет. От знаменитого «Пассажа» купца Смирнова, между улицами Иркутской и Кузнецкой, остался только трехэтажный остов, а всё внутри, начиная от дегтя и до драгоценностей, сгорело. Пострадал и дом Полякова, но в основном остался цел, его постоянно поливали холодной водой, а вот дом Кашина не сгорел, сейчас торгует и большую прибыль имеет. Народ в очередь стоит и берёт всё подряд. Много мародёров и лихого люда появилось, их ловят, а они не убавляются. Ну, скотина всякая и птица это понятно, сгорело её много, а вот людей сколько, опустив глаза и подумав о чём-то своём, не знаю, сказал родственник Басаргина, но видел много сгоревших трупов и утопленников. Горе, большое горе у народа барнаульского. Видел, своими глазами видел обезумевших от горя людей, женщин и мужчин рвущих на себе волосы, детей, склонившихся у трупов матерей и отцов, обожжённых и травмированных, с глубокими ранами на теле, руках и ногах, и это только малость того, о чём могу рассказать, но, поверьте, мне больно об этом говорит и вспоминать. Хотя один эпизод я вам всё же поведаю. Мой дом сгорел полностью, не удалось спасти ничего, но, слава Богу, все мои родные живы, нам посчастливилось переждать пожар на противоположном берегу Оби, хотя, простите, я не об этом хочу сказать. Утром, когда пожар утих, я шел со своей семьёй к месту, где стоял мой дом и увидел девочку лет десяти. Она голыми руками разгребала тлеющие угли, под которыми были видны чёрные, скрюченные огнём руки. Я подошёл к ребёнку и сказал ей: «Девочка, ты обожжёшься! Угли ещё горячие и вот даже туфельки твои уже дымятся». Она мне ответила: «Там мама, ей больно!» Я не мог сдержаться, слёзы хлынули из глаз. Как я мог помочь ей? Чем? И таких детей в городе десятки, а может быть и сотни. Мимо проезжали пожарные, я рассказал им о трагедии, постигшей ребёнка. Они откопали труп, погрузили его на телегу и поехали дальше собирать погибших в огне людей. Девочка пошла рядом с телегой, на которой уже было три сгоревших человеческих тела. К вам приехал, люди родные, за тем, чтобы низко поклониться и просить о помощи. Народ голодает, сгорели все продовольственные запасы, жить негде, одежды и обуви нет. Сам видел, люди скотину дохлую едят, власти в городе нет, все чиновники в растерянности. Большевики какие-то, правда, объявились, порядок вроде как наводят, а толку мало, еды нет, укрыться от ночных холодов негде, и сирот, сирот много.
Виновного нашли, или ещё ищут?
Пожар-то кто устроил?
Да уж убежал наверно!
Их там этих злыдней поджигателей, наверно, не один десяток был, коль весь город разом загорелся.
Ну, ты скажешь! Поджигатели! Кому надо свой дом палить!?
А сказывают, что разбойников из тюрьмы выпустили, вот они в отместку и спалили город-то!
Шум, гомон и толчею слов прервал спокойный голос Ивана Гавриловича Косарева.
Братья, селяне, не о том говорите, сказал он. Надо решать, какую помощь оказывать станем.
Что тут думать, Иван Гаврилович, проговорил Долгов. Тебе и поручаем деньги собрать. Как, селяне, не откажете в копеечке?
О чём разговор, Михаил Ефтеевич, неужели своему народу русскому руку помощи не протянем, ответил хор голосов.
Вот и добро! Я со своей стороны сто рублей кладу, а скарб, да одежду с обувью пусть каждый даст сколько сможет.
Спасибо, люди дорогие, от всех погорельцев низкий вам поклон, сказал барнаулец и низко поклонился всем присутствующим на сходе.
На следующий день после полдня обоз с гуманитарным грузом из Карагайки и Тайны отправился в Барнаул.
Роза красная.
Горе у народа, пережили великий пожар и, вроде бы, не ко времени свадьба, но и откладывать нельзя, сговорена уже Катюша за Ивана. А ты как думаешь, Мария? задумчиво проговорил Михаил Степанович, готовясь ко сну.
Нельзя, Миша. Девку ни за что ни про что ославим, если свадьбу отложим. Народ сам знаешь какой, ему бы языком почесать, а там до того договорятся, что и порченая она и ещё невесть что надумают, тяжело вздохнув ответила Мария Ивановна. Нельзя, Миша. Правильно решил.
Ну, вот и славно! Завтра и начнём готовиться к Ваньшиной свадьбе. Я уже и землицу им наделил.
И Бурёнку. Бурёнку не забудь, Миша.
Это ясно, как решили так тому и быть, и лошадь, и птицы разной и ты это постельное там уже сквозь дрёму договорил Михаил Степанович и мгновенно забылся во сне.
Благо дом поставили, будут в своём жить молодые-то, подумала Мария Ивановна и вслед за мужем провалилась в сон, сморившаяся после ежедневных тяжёлых работ по хозяйству.
Крепким сном спал и Иван. И снилось ему, что у Катеньки, Уголёчка его ухажёр появился, статный и красивый. Видит, идут они под руку по посёлку, она цветёт улыбкой, а он что-то говорит ей. У мужчины походка гусарская, голова вздёрнута и гордостью сквозит весь его облик. На нём камзол новый, но на ногах лапти. Лицом мужчина чем-то похож на Ксенофонта, бел, глаза голубые, но не небом ясным сияют они, а злостью. Идёт, говорит, а на губах ненависть ко всему окружающему. И чувствовал Иван во сне, что от этого человека исходит горький запах полыни.
От этого запаха, от всего облика этого человека кружилась голова у Катеньки. Пьяна она была им и забыла Ивана. Смотрит на неё со стороны Иван, хочет подойти, сказать, что околдована она, но ноги не слушаются. Бежать хочет к ней, ногами перебирает, да только дальше от Катеньки отдаляется. Понял Иван, что Катенька, его милая Катенька увидела в себе женщину рядом с тем человеком и забыла своего суженного. Ивану тотчас показалось, что стала его любимая облаком, а тот чародей ухажёр синим ветром, втягивающим в своё чёрное нутро милую Катеньку. Народ стоит, видит всё и даже не пытается освободить Катеньку от пут липких. Даже подруги Катины и те стоят молча и ничего не предпринимают для её освобождения. В глазах подруг злорадство, на губах ухмылки. «Так ей и надо, говорят меж собой. У неё и тот и этот, а у нас никого! Ишь, какая выискалась тут!» Пошушукались меж собой, потом каверзы всякие устраивать стали, но этого им было мало, завистницам хотелось как можно больнее ущипнуть Катеньку. И стали они гадкие сплетни разносить по селу.
Слышит Иван во сне, нашёптывают завистницы ветру ухажёру гадости о Катеньке, что она с разными мужчинами шашни водит, а один даже цветы ей дарит и не полевые, а самые настоящие розы красные.
Обозлился на Катю ухажёр, пришёл к ней домой и увидел триединство живое её, Ивана и красные розы.
Иван хочет встать, прогнать незваного гостя, но пошевелиться не может. А злыдень ухажёр воспользовался беспомощностью Ивана и стал целовать Катеньку. Катенька как бы против его ласк, голову от поцелуев отворачивает, но и не отталкивает ненавистного Ивану человека. И вдруг тот человек оттолкнул её и говорит: