Е. С. Сонина (Сонина Е. С. С. 4950) убедительно оспаривает установившуюся традицию, согласно которой это шутливое стихотворение приписывалось долгое время Ф. И. Тютчеву. Авторство установлено благодаря автографу стихотворения, подписанного Полонским (хранится в рукописном альбоме его сослуживца П. А. Вакара).
* * *<> Мы бились не за старые долги,
Не за барыню в фальшивых волосах;
Нет, мы были бескорыстные враги.
Вольной мысли то владыка, то слуга,
Я сбирался беспощадным быть врагом,
Поражая беспощадного врага;
Но тюрьма его прикрыла, как щитом.
Перед этою защитой я пигмей.
Или вы не знаете, что мы
Легче веруем под музыку цепей
Всякой мысли, выходящей из тюрьмы?
Иль не знаете, что даже злая ложь
Облекается в сияние добра,
Если ей грозит насилья острый нож,
А мне сила неподкупного пера?
Я вчера еще перо мое точил,
Я вчера еще кипел и возражал;
А сегодня ум мой крылья опустил,
Потому что я боец, а не нахал.
Я краснел бы перед вами и собой
Если б узника да вздумал уличать.
Поневоле он замолк передо мной,
И я должен поневоле замолчать.
Стала светом недосказанная ложь,
Недосказанная правда стала тьмой.
Что же делать? И кого теперь винить?
Господа! Во имя правды и добра,
Не за счастье буду пить я, буду пить
За свободу мне враждебного пера.
В защиту слова. СПб., 1905. С. 206207. Тост, предложенный поэтом и цензором в последних трех строках стихотворения, отчетливо характеризует сложную позицию Полонского. В записке, составленной им в 1881 г., он так характеризует неустранимое, с его точки зрения, противоречие в действиях цензуры: «Печать не может быть ни подневольной, ни свободной в России вот первое противоречие Цензура вредна и цензура полезна вот второе противоречие На основании опыта прихожу к убеждению, что чем строже цензура, тем нецензурнее разговоры, и то, что не высказывается в печати, с пустым раздражением высказывается в домашнем быту на чердаке и в салонах» (Сонина Е. С. С. 50).
А. Н. Майков
***
У Музы тяжкая рука
Вот Пушкин дураком лишь назвал дурака,
Да так и умер с тем Красовский.
Какой тебе урок, Шидловский![126]
Майков А. Н. Избранные произведения. Л., 1947. С. 619.
Аполлон Николаевич Майков (18211897) поэт. С октября 1852 г. стал служить в Комитете цензуры иностранной сначала младшим цензором, а с 1875 г. председателем. Однажды он сказал «Мне ничего не надо; я и умереть хочу, как и Тютчев, в дорогом моему сердцу комитете» (Русские писатели. Т. 3. С. 455). О службе Майкова в цензуре см. воспоминания М. Л. Златковского в кн.: Комитет цензуры иностранной в Петербурге. С. 198202.
* * *<> Но тут встает как демон злой
Муж с конской мордою, с улыбкою бесовской
И вислоухий, как осёл:
Сам Александр Иванович Красовский
«Читай, читай! трудись! пошел! пошел!»
И мысль моя под игом чуждых бредней!
Потом опять вопрос, и очень не последний:
Писать но для чего? что пользы в том,
Что голос чувств и мыслей благородных
В стихах и вымыслах свободных
Послышится в стихе моем?
К чему? к чему? Ценсура не пропустит,
А не поймет, то новую беду
На голову несчастную напустит
И в рудниках иди копать руду!
О, проклят будь зависимости демон! <>
Майков А. Н. Указ. соч. С. 864. При жизни автора не публиковалось. Обнаружено в архиве Майкова составителями указанного выше сборника его произведений.
Парадокс в том, что Майков, сам исполнявший цензорские обязанности, жалуется на удушающе-мертвенную суть такой работы. Майков слыл довольно либеральным цензором. Тем не менее Некрасов в 1855 г. обратился к нему со стихотворением, одна строка которого говорит сама за себя: «Давно ли воспевал он прелести свободы?» (см. выше).
М. Е. Салтыков-Щедрин
Из высказываний о цензуре
[О гласности]
<> Но вот и в третьем углу засели либералы, и в третьем углу ведется живая и многознаменательная беседа. А что вы скажете о нашей дорогой новорожденной? ведь просто, батюшка, сердце не нарадуется! говорит очень чистенький, с виду весьма похожий на мышиного жеребчика старичок, бойко поглядывая по сторонам и как бы заявляя всем и каждому: «Не смотрите, дескать, что наружность у нас тихонькая, и мы тоже не прочь войти в задор Как же-с!» Вы знаете, что на языке наших мышиных жеребчиков под именем «дорогой новорожденной» следует разуметь гласность и что гласность в настоящее время составляет ту милую болячку сердца, о которой все говорят дрожащими от радостного волнения голосами, но вместе с тем заметно перекосивши рыло на сторону. Удивительно! отвечает другой такой же бодренький, румяненький старичок, мы вчера читаем с Петром Иванычем да только глаза себе протираем! А помните ли, прежде-то! Получишь, бывало, книжку журнала: либо тебе «труфель» подносят, либо «Двумя словами о происхождении славян» потчуют Просто, можно сказать, засоряющая зрение литература была!
Из цикла «Сатиры в прозе». Отрывки печатаются по изд.: Салтыков-
Щедрин М. Е. Собр. соч.: В 20 т. М., 19651977. Т. 3. С. 404 (далее указываются только номер тома и страницы).
[Седьмая держава]
<> Да, надо сознаться, что в наши дни пресса приобрела такое значение, которому равное представляет лишь Главное управление по делам книгопечатания[127]. Это две новые великие державы, которые народились на наших глазах и которые в равной мере украсили знаменитую меттерниховскую пентархию[128].
Возникли они одновременно, чего, впрочем, и следовало ожидать. Еще покойный Ансильон (а у нас Иван Петрович Шульгин) заметили, что одна великая держава непременно стремится нарушить политическое равновесие, а одновременно с нею другая великая держава непременно же стремится восстановить его.
Так точно и тут. Как только пресса обнаруживает стремление нарушить равновесие, так тотчас же Главное управление открывает по ней огонь из всех батарей. Как это ни грустно, но мы должны покоряться безропотно: во-первых, потому, что таков уж сам по себе неумолимый закон истории (по Ансельму), а во-вторых, и потому, что в противном случае нас ожидают предостережения, воспрещения розничной продажи, аресты, приостановки и проч. <>
__________
<> В недавнее время возникла шестая великая держава, называемая прессою. <> Писания свои корреспонденты отправляют в газеты, но бабушка еще надвое сказала, увидят ли они свет, потому что существует еще седьмая великая держава, которая вообще смотрит на корреспондентов, как на лиц неблагонадежных, и допускает или прекращает их деятельность по усмотрению.
1877
Из циклов «Сатиры в прозе» и в «В среде умеренности и аккуратности, Отголоски, III (Тряпичкины-очевидцы)» (Т. 3. С. 212).
[Эзопов язык]
<> А иносказательный рабий язык! А умение говорить между строками? <> Рабий язык все-таки рабий язык, и ничего больше (1882. Письма к тетеньке: Т. 14. С. 402).
__________
Прежде хоть «рабьи речи» слышались, страстные «рабьи речи», иносказательные, понятные; нынче и «рабьих речей» не слыхать (1874. Помпадуры и помпадурши: Т. 8. С. 200).
__________
С одной стороны, появились аллегории, с другой искусство понимать эти аллегории, искусство читать между строками. Создалась особенная, рабская манера писать, которая может быть названа езоповскою (1875. Неоконченные беседы: Т. 15. С. 185).
__________
<> Помилуй, один езоповский язык чего стоит! <>
Ежели в писаниях моих и обретается что-либо неясное, то никак уже не мысль, а разве только манера. Но и на это я могу сказать в свое оправдание следующее: моя манера писать есть манера рабья. Она состоит в том, что писатель, берясь за перо, не столько озабочен предметом предстоящей работы, сколько обдумыванием способов проведения его в среду читателей. Еще древний Езоп занимался таким обдумыванием, а за ним и множество других шло по его следам. Эта манера изложения, конечно, не весьма казиста, но она составляет оригинальную черту очень значительной части русского искусства, и я лично тут ровно не при чем. Иногда, впрочем, она и не безвыгодна, потому что, благодаря ее обязательности, писатель отыскивает такие пояснительные черты и краски, в которых, при прямом изложении предмета, не было бы надобности, но которые все-таки не без пользы врезываются в память читателя Повторяю: это манера, несомненно, рабья, но при соответственном положении общества вполне естественная, и изобрел ее все-таки не я. А еще повторяю: оно нимало не затемняет моих намерений, а, напротив, делает их только общедоступными (1879. Круглый год: Т. 13. С. 465, 505).
__________
<> ужели есть на свете обида более кровная, нежели нескончаемое езопство, до того вошедшее в обиход, что нередко сам езопствующий перестает сознавать себя Езопом? (1878. Похороны: Т. 12. С. 404).
__________
Везде люди настоящие слова говорят, а мы и поднесь на езоповых притчах сидим (1881. За рубежом: Т. 14. С. 164).
Эзопов язык, получивший свое название по имени древнегреческого баснописца Эзопа, жившего в VI в. до н. э., язык иносказаний, аллюзий и аллегорий, созданный в целях обвода цензуры и рассчитанный на «понимающего» читателя. Это выражение введено и получило широкое распространение благодаря именно Щедрину.
Писатель, вынужденный сам постоянно пользоваться эзоповской манерой, судя по приведенным отрывкам, с ненавистью писал об этом способе выражения своих мыслей. Это, правда, позволяло добиться большого художественного эффекта его сатир, но не искупало и не заменяло достоинств «прямой речи». Об использовании эзоповских приемов в советское время см. далее фрагменты из повести Фазиля Искандера «Поэт» и комментарии к ним.