Поэтому многие рабы Твои, когда Ты отверзал заключения их и совершено разрешал телесные узы, отнюдь не хотели уходить прочь и бежать, но оставались, будучи как бы связанными. Так и ныне, Спасителю, есть в мире такие, которые, отрекаясь мира и вместе с тем всех сродников, друзей и прочих людей и всех вещей в мире, а прежде всего этого, своей воли, совершенно не имеют уже более власти над собой, но хотя и не бывают возбраняемы игуменами пользоваться ей, однако должны хранить договор с Тобой Владыкой. Ибо не людям, но Богу они обещались хранить послушание и покорность к игуменам и ко всем вместе с ними подвизающимся в обители братиям. Поэтому они должны жить в монастыре, как бы на уединенном острове, находящемся среди моря, считая, что весь мир стал для них совершенно недоступным, словно вокруг всего монастыря их утверждена великая пропасть, так что ни находящиеся в мире не могут перейти в монастырь, ни живущие на острове переправиться к тем, которые там, и, с пристрастием глядя на них, удерживать в сердце или в уме воспоминания о них, но, как мертвые к мертвым, они, и обладая чувством, должны относиться к ним без ощущения, делаясь, таким образом, поистине как бы добровольно закланными агнцами.
Услышав эти всесвятые слова мучеников, исполненные вожделения и любви к Владыке, Херувимы восхвалили Господа и в страхе сказали: слава Тебе, Царю, слава Тебе, Всемилостиве, показавший на земле мучеников без тиранов и гонителей, которые через одну любовь к Тебе ежечасно предают себя на мучения. Поистине, сказал опять Отец через Сына и присовокупил Дух, любящие Бога всем сердцем и постоянно пребывающие в любви к нему одному и ежечасно умирающие своей волей эти суть и искренние друзья Мои и сонаследники, они и мученики по одному произволению, без скобления, без виселиц, костров и котлов, без сожигания огнем и рассекания мечами. На это премирные чины все вместе с ликованием воскликнули: праведен суд Твой, Всемилостиве, да напишется он и да запечатлеется ныне и во веки.
Просительная и вместе благодарственная молитва (св. Отца) к Богу за излитые на него (благодеяния)
Дай мне, Господи, разумение, дай мне ведение, научи и меня, Господи, творить Твои заповеди. Хотя и согрешил я, как человек, и даже более, чем человек, как Ты знаешь, но Ты по свойственному Тебе, Боже мой, благоутробию помиловал меня нищего и сирого в миpe и соделал, Владыко, то, что одному Тебе ведомо. Отделив и восприняв меня, Благоутробне, от отца и братьев, сродников и друзей, от земли происхождения и родительского дома моего, как бы из мрачного Египта и преисподних ада (ибо так Ты дал мне худому рабу Твоему помышлять о них и говорить с разумением), и держа Твоею страшною рукою, Ты привел меня к тому, кому благоволил стать отцом моим на земле, и повергнул к стопам и объятиям его. А он привел меня к Отцу Твоему, Христе мой, и чрез Духа к Тебе, о Троица Боже мой! Когда я с плачем, подобно блудному сыну, припал к Тебе, Слове как Сам Ты знаешь, так как Ты научил меня то Ты и меня также не счел недостойным назвать Твоим сыном.
О недостойные и нечистые уста! о бедный словами язык, затрудняющийся славословить Тебя и благодарить и повествовать о Твоих благодеяниях, которые Ты сотворил со мною сирым и странным, странником на земле! ибо Твои суть странники миpa. А что Твое и Твоих, того ни очи не видят, ни язык не может изречь, ни мир вместить. Поэтому, Владыко, и ненавидит нас миp, гонит, злословит, завидует, неистовствует, убивает и на все способен против нас, когда попадает на таковых. Мы же, по благоволению Твоему смиренные рабы Твои, в немощи сильны, в бедности богаты и во всякой скорби радуемся, будучи вне миpa. Мы с Тобою, Владыко, тела же наши удерживает мир. Итак, обольщается он слепой, удерживая одно брение, так как и его не приобретет он, ибо при последней трубе (1 Кор. 15:52) Ты сделаешь, как обещал, и его духовным, и тогда он один с единомысленными и слепыми миролюбцами своими приобретет собственное зло.
Благодарение и исповедание с богословием, и о даре и причастии Святого Духа
Ты ради меня явился на земле от Девы, прежде всех веков пребывающий невидимым? И соделался плотью и человеком показался, неприступным светом одеянный, и всеми считался ограниченным. Ты совершенно невместимый, Которого никакое слово не в состоянии выразить. Ум же, напрягаясь, схватывает Тебя через любовь, и не может удержать, поражаемый страхом, и снова ищет, палимый внутри. Вообразив же Тебя на мгновение в сиянии Твоем, он с трепетом убегает и радуется радостью. Ибо не может человеческая природа выносить того, чтобы ясно созерцать всего Тебя Христа моего, хотя и веруем мы, что всего Тебя воспринимаем чрез Духа, которого подаешь Ты, Боже мой, и пречистую кровь и плоть Твою, приобщаясь которых, мы исповедуем, что держим и вкушаем Тебя, Боже, нераздельно и неслиянно, ибо Ты не причастен тления или скверны, но и мне сообщаешь нетленную чистоту Твою, Слове, и отмываешь скверну пороков моих, и прогоняешь мрак беззаконий моих, и очищаешь позор сердца моего, и утончаешь грубость злобы моей, и светом творишь меня, прежде омраченного, соделывая меня обоюду прекрасным и осиявая меня светом бессмертия. И я изумляюсь и возгораюсь внутри, желая Тебе Самому поклониться. Когда же я, несчастный, помышляю об этом, то, о чудо, нахожу Тебя в себе пребывающим, движущимся, говорящим и делающим меня тогда безгласным от изумления пред неприступною славою.
Итак, меня обнимает ужас и недоумeние, так как содержащего все дланью я вижу в сердце своем содержимым. Но, о чудная милость Твоя, Христе мой! Сколь безмерно снисхождение Твое, Слове! Затем пришел Ты к нищете моей? И как вошел в оскверненную храмину Ты, во свете неприступном обитающий, Боже мой? Как Ты сохраняешь ее неопалимою, будучи огнем нестерпимым для смертной природы? Что же сотворю я достойное Твоей славы и что найду для столь великой любви? Что принесу Тебе, таковою славой и честью прославившему меня недостойного? Ибо меня, на которого люди не считают достойным смотреть, а тем более ни говорить, ни сотрапезовать совершенно не хотят со мною несчастнейшим, Ты, питающий всякое дыхание и естество, неприступный для Серафимов, Создатель, Творец и Владыка всех, не только зришь, и говоришь со мною, и питаешь меня, но и плоть Твою существенным образом сподобил меня и держать и вкушать, и пить кровь Твою всесвятую, которую ради меня излил Ты закланный, поставив меня служителем и литургом и таинником этих Таин, меня, которого Ты знаешь, Всеведущий, прежде нежели веки сотворил и прежде чем произвел что-либо из невидимого, ибо видимое Ты составил впоследствии, знаешь, как грешника, блудника, мытаря, разбойника, сделавшегося самоубийцей, презрителя добра, делателя беззакония и преступника всех Твоих заповедей.
Итак, Ты знаешь, что это истинно. Как явлюсь я пред Тобою, Христе мой? Как приближусь к трапезе Твоей? Как буду держать пречистое тело Твое, имея руки совершенно оскверненные? Как воспою Тебя? как буду ходатаем за других, не имея ни добрых дел от веры, ни любви к Тебе, ни дерзновения, но будучи сам должником, как Ты знаешь, многими талантами, многими беззакониями. Недоумевает ум, бессилен язык, и никакого слова не нахожу я, Спасителю, чтобы поведать о делах Твоей благости, которые Ты сотворил на мне, рабе Твоем. Ибо внутри меня горит как бы огонь, и я не могу молчать, не вынося великого бремени даров Твоих. Ты, сотворивший птиц щебечущих разными голосами, даруй и мне недостойному слово, дабы всем письменно и не письменно поведал я о том, что Ты соделал на мне по беспредельной милости, Боже мой, и по одному человеколюбию Твоему.
Ибо превыше ума, страшно и велико то, что подал Ты мне страннику, неученому, нищему, лишенному дерзновения и всяким человеком отверженному. Родители мои не питали ко мне естественной любви. Братья и друзья мои все насмехались надо мною, утверждая, что любят меня, они говорили совершенно ложно. Сродники, посторонние и миpскиe начальники тем более отвращались от меня, не вынося меня видеть, чем более хотели погубить меня со своими беззакониями. Часто желал я безгрешной славы, но не нашел еще ее в настоящей жизни. Ибо мирская слава, как я убедился, без всякого другого деяния есть уже грех. Сколько раз я хотел быть любимым людьми и стать к ним близким и откровенным, но из благомыслящих никто не терпел меня. Другие же напротив желали видеть и знать меня, но я убегал от них, как от делателей зла.
Итак, все это, Владыко, и иное большее того, чего не могу я ни рассказать, ни припомнить, Ты, промышляя, соделал на мне блудном, дабы извлечь меня из пропасти и мирской тьмы и страшной прелести наслаждений сей жизни. Добрые люди бегали от меня по причине моего внешнего вида, а злых я убегал по своему произволению. Ибо они любили, как сказано, мирскую славу и богатство, великолепные одежды и изнеженные нравы. О себе же я не знаю и не ведаю, что мне изречь и сказать Тебе, ибо боюсь и говорить и писать о таковых вещах, чтобы не впасть в противоречие словам своим и не согрешить, и будет тогда неизгладимым ложно написанное. Когда призывал меня кто-либо к делам безумия и грехам поистине прелестного миpa сего, сердце мое все сжималось внутри и как бы скрывалось, стыдясь себя самого, будучи твердо сдерживаемо Твоею, конечно, Божественною рукою. Любил и я все прочее житейское, что увеселяет зрение и услаждает гортань, и украшает это тленное тело, но мерзкие деяния и сладострастные желания Ты изгладил из сердца моего, Боже мой, и ненависть к ним вложил в мою душу. Хотя произволением своим я и прилежал к ним, но Ты делал так, что или желания мои были неисполнимы, или напротив действия мои нежеланными, что было величайшим, конечно, чудом.
По Божественному смотрению Своему Ты отделил меня от всех: От царей, князей и богатых миpa сего. Много, много раз, когда я и склонялся уже волею к этим вещам, сам Ты не попускал состояться соизволению моему на что-либо из этого. Иных, говоривших мне о прославлении и обогащении в жизни, я ненавистью, Владыко, возненавидел от сердца, так что даже в беседу никогда не вступал с ними, и тогда они напротив, взбесившись, сильно били меня палками. Другие же укоряли и злословили меня пред всеми, называя меня делателем всякого беззакония и желая отвратить меня от правого пути. Ибо я избегал этих деяний чтобы не быть злословимым, а они злословили меня, чтобы я пришел к таковым деяниям. Обещающим же дать мне славу миpa сего Ты дал мне, Спасителю мой, отвечать таким образом: если бы ты обладал, говорил я, всею славою миpa, и на главе твоей был бы царский венец, а на ногах твоих пурпуровая обувь, и над всем этим ты внезапно сделал бы меня господином, сам же стал простецом, желая быть рабом моим, то к лукавому мудрованию твоему я отнюдь не приобщился бы и не снизошел в сей жизни. Но какая хартия вместила бы Твои благодеяния и великие Твои блага, которые Ты соделал на мне? Ибо если бы мне даны были тьмы языков и рук, то и тогда я не мог бы изречь или описать все, потому что их бездна, конечно, по бесчисленному множеству, и они недомысленны по величию славы, и я изнемогаю мыслью и надрываюсь сердцем своим, что не могу поведать о тебе, Боже мой.