В памяти навечно Далекое и близкое - Игорь Назаров 3 стр.


В Успенском заводе я прожил несколько дней и внимательно наблюдал каторжное население, по-сибирски  варнаков. Ничего особенного  люди как люди, хотя большинство попадавшихся физиономий не местного происхождения  такие лица попадаются только в коренной России, под Москвой или на Волге. «Желторотые» сибиряки красотой не блещут.

 У нас тут всякого жита по лопате,  говорил мастеровой с фабрики.  Со всей Расеи народ согнат Все мы варначата, потому либо отец варнак, либо мать варначка, а у других дедушко или баушка.

Мне очень хотелось познакомиться с архивом, оставшимся после каторги, но он перевезен в Тюмень. В мои руки случайно попался список каторжан, сделанный по архивным документам одним любителем. Этот скорбный лист занимал десятки страниц, и я с особенным вниманием просматривал его  под этими фамилиями, датами и цифрами похоронено было столько ужасов Но из разрозненных явлений и случаев постепенно выступали некоторые общие мотивы, для которых я и сделал выписки. Прежде всего, выделились такие преступления, которые более не существуют: преступления против помещичьей власти, нарушение соляного акциза, неисполнение разного воинского артикула и т. д. Остальные преступления хотя и носили общий характер  воровство, поджог, грабеж, разбой, всевозможные формы душегубства, но всё это имело своей подкладкой жестокий крепостной режим. Именно здесь, в этой архивной пыли, воочию можно было видеть то вопиющее зло, которое наполняло до краев тогдашнюю жизнь, и каторга являлась только продолжением нормального существования. Мы слышали такой отзыв от одного варнака, что они только здесь, на каторге, «впервые увидели свет» и возблагодарили бога за избавление от крепостного житья.

В списке было пометено 950 каторжан, из них 20 женщин.

Рассматривая состав бабьих каторжных грехов, мы нашли, что половину их составлял поджог  это легкое средство мести бессильного и бесправного человека. Большинство поджигательниц  крепостные: Евдокия Опечуркова, 35 лет  за поджог 5 лет каторги и 50 розог; Ксения Борисова, 17 лет  за подстрекательство к поджогу дома своего помещика 5 лет каторги и 100 розог; Анисья Грабинская, 25 л.  4 года каторги и 30 плетей; Василиса Исидорова, 30 л.  4 года каторги и 30 плетей; Василиса Лаптева, 18 л.  3 года каторги и 35 плетей; Василиса Сидорова, 30 л.  4 года каторги и 30 плетей; Вера Ильина, дворовая девка, 22 лет  3 года каторги и 35 плетей. Целых три крепостных Василисы Сюда же попала крепостная крестьянка Анна Пладде, она же Циммерман, 18 лет  за поджог 2 года каторги и 40 розог. Из некрепостных поджигательниц занесены в список всего две: крестьянка Пелагея Кручинина, 27 лет, и крестьянка Евдокия Ильина, 30 лет. Дальше следуют убийцы: Екатерина Нестерова, 23 лет, солдатка  за детоубийство 4 года каторги и 15 плетей; Ксения Шестакова, кр., 44 лет  за убийство 19 лет каторги и 10 кнутов; Аполлинария Иванова, кр., 30 лет  за отравление мужа 38 лет каторги и 5 кнутов; Марианна Гринич, крестьянка, католичка, 35 лет  за убийство дочери 4 года каторги. За кражу со взломом всего две женщины: Марианна Маевская, мешанка, 40 лет  4 года каторги, и Наталья Васильева, кр., 50 лет  2 года каторги и 20 розог. Отдельно стоят в этом списке две преступницы: Анжелика Чувашева, вдова подполковника, 60 лет, католичка  5 лет каторги «неизвестно за что», и Мария Рубленова, кр., 25 лет  «за ограбление у помещика своего денег с насилием и укушением пальцев его» 5 лет каторги и 40 плетей. Этот скорбный лист заключается двумя женщинами-бродягами: Ольга Васильева (она же Рыбицкая), 41 года, православная  «за кражу младенца и название себя еврейкой, а младенца сыном и принятие второго крещения» 5 лет каторги, и просто «Матрона»  бродяга, 30 лет, православная,  «за бродяжничество и сокрытие своего звания» 4 года каторги и 40 розог. Заметьте, как тепло звучит у этих несчастных бродяг: православная  всё потеряно, даже имя, но осталось это одно.

Список относится к 1850-м годам и к началу 1860-х. Преступления, особенно поджог, дают основание предположить самозащиту или месть, а так как большинство преступниц все молодые, то можно подозревать здесь самые обыкновенные жертвы помещичьего темперамента Это так же просто и естественно, как то, что молодая солдатка Нестерова прижила без мужа ребенка и со страху убила его. По части наказаний мы видим, что с бабами не церемонились: розги  самое легкое, а дальше следовали плети и даже кнут. Единственным преимуществом было то, что баб не наказывали шпицрутенами.

Список относится к 1850-м годам и к началу 1860-х. Преступления, особенно поджог, дают основание предположить самозащиту или месть, а так как большинство преступниц все молодые, то можно подозревать здесь самые обыкновенные жертвы помещичьего темперамента Это так же просто и естественно, как то, что молодая солдатка Нестерова прижила без мужа ребенка и со страху убила его. По части наказаний мы видим, что с бабами не церемонились: розги  самое легкое, а дальше следовали плети и даже кнут. Единственным преимуществом было то, что баб не наказывали шпицрутенами.

Переходим к списку мужчин, подавляющее превосходство которых в численном отношении бросается в глаза и сейчас.

Просматривая имена татей, грабителей и убивцев, прежде всего удивляешься большому проценту «святотатства»  тогда святотатством считалась каждая кража из церкви. Таких святотатцев из 930 человек я насчитал 54 души, а, вероятно, в действительности их было гораздо больше, потому что не у каждого каторжного имени значится состав преступлений. Вот несколько примеров таких святотатств: пономарь Наумов, 22 лет, «за присвоение себе 65 коп. дохода, общего всем членам причта, и кражу из церковного ящика 30 коп.» наказан 10 розгами и присужден к 4 годам каторги; другой пономарь, Пахалович, 23 лет, «за кражу из церкви»  30 плетен и 1 года каторги. Но больше всего преступников против власти помещиков. Одних «убийц своих помещиков» в списке 26 человек, а кроме того масса других случаев  неповиновение, сопротивление, побои, истязания. Вот характерные образцы: Аггей Фомин, крепостной крестьянин, 33 лет, «за неповиновение помещице»  5 лет каторги и 1 500 шпицрутенов; Вас. Михайлов, 39 лет, крепостной крестьянин  «за истязание помещика» 18 лет каторги и 20 кнутов, Иван Андреев, крепостной крестьянин, 35 лет, «за неповиновение помещице»  5 лет каторги и 1 500 шпицрутенов, и тут же Ивет Евлампиев, крепостной крестьянин, 30 лет, «за кражу сахару у своей помещицы»  6 лет каторги и 40 плетей, а крепостной крестьянин Александров, 25 лет, «за кражу из ульев меду»  5 лет каторги и 40 плетей. Этих крепостных преступлений масса, и с ними в ряд могут быть поставлены только нарушения воинского устава, субординации и вообще воинской чести. Таких попавших в каторгу солдат особенно много: Алексей Змеев, ратник, 30 лет, «за оскорбление порудчика»  4 года каторги; рядовой Влас Космин, 55 лет, «за грубость офицеру и намерение убить себя»  тоже каторга; рядовой Лаврентьев «за беспорядки 60-го года»  каторга; Антоний Некипелов, «военный»  «за желание сорвать эполеты с майора»  тоже, но Некипелов бежал; «военный офицер» Игнатий Рябинский, 52 лет, «как вредный для службы», получил 3 000 шпицрутенов, да еще «за разные поступки» уже в каторге 25 кнутов. Пред глазами проходит бесконечный ряд жертв аракчеевской муштры и николаевской военной выправки  в результате каторга, плети, кнут, шпицрутены. И всё это происходило не далее, как в 1850-х и 1840-х годах В списке есть рядовой Максим Паскевич, православный, 62 лет, который «как вредный для службы» получил 4 000 шпицрутенов, а потом рядовой Кулишенко, 52 лет, «за побои офицера» получил 3 000 шпицрутенов.

За выделением этих двух самых больших групп, остальные преступники разбиваются на небольшие кучки. Совершенно изолированно стоят «политические», против фамилий которых, ввиду канцелярской тайны, стоит в большинстве случаев отметка  «неизвестно за что»; это жертвы завоевания Кавказа и польских смут. Так, «магометане» Лбдул-Манав-Аллах-Верды-Оглы и Азыс-Ага-Гаджи-Измаил-Оглы, оба 20 лет, оба судились «за бунт и грабеж» и оба приговорены к 8 годам каторги и 1 600 шпицрутенов; затем польский дворянин Франц Кохановский, 38 лет, «за принятие участия и тайном обществе, обнаруженном в Варшаве в 1848 г., имевшем целью восстановить демократический образ правления в Польше посредством бунта 1852 г.», приговорен к 4 годам каторги. Главный контингент политических образовался уже в 1860-х годах, но в находившемся у меня под руками списке фигурировали преступники только 1840-х и 1850-х годов.

За контрабанду соли пострадали двое крестьян: Иван Исаков, 61 года, и Прокопий Игнатьев, 35 лет; число лет каторги первому не отмечено, а второй присужден на 18 лет.

Вышеприведенные группы преступников являются результатом исключительных обстоятельств своего времени, теперь уже не существующих или значительно смягченных. В Успенском заводе именно такие преступники составляли большинство, а за ними уже следовали заурядные тати, грабители, душегубы и вообще насильники. Из этой последней группы необходимо выделить, отдельные случаи, которые существуют сами по себе. Так, преступников против веры всего двое: раскольник Степанов, 35 лет, за распространение раскола и сорвание иконы св. Митрофания с произношением слов: «кому вы молитесь?»  4 года каторги, и государственный крестьянин Толоконников, 38 лет, «за совращение в молоканство православных»  40 плетей и 7 лет каторги. За ними следуют жертвы темного суеверия: крепостной крестьянин Пылаев, 47 лет, «за кражу и достачу сала человеческого для колдовства» и крепостной крестьянин Павлов, 44 лет, «за кражи и вырытие могилы для достачи человеческого сала для колдовства»  оба присуждены к одному году каторги. В заключение остается сказать о смешанных преступлениях: Андриян Сагалянов, из дворян, 26 лет, «за похищение из банка общественного призрения 1 750 р.»  5 лет и 8 месяцев каторги; барабанщик Рысков, 34 лет, «за оскорбление монахини»  4 года каторги; Викентий Габриолатис, католик, 38 лет, «за нанесение побоев дворянину и самоуправство»  3 года каторги; купеческий сын Клавдий Руднев, 29 лет, «за делание фальшивых ассигнаций»  4 года каторги; дворянин Михаил Дурасов, 35 лет, «за подложное действие при доставке рекрут»  18 лет каторги; Яков Ожаровский, уроженец Варшавы, «за злостное банкротство»  1 год каторги; мещанин Порфирий Поленов, 32 лет, «за фальшивые. ассигнации, бродяжничество, ношение ордена Станислава 3-й степ., побег и убийство»  3 000 шпицрутенов и т. д.

Назад Дальше