Я не был на Балтике. Рассказывали, там его много, даже вывозить запрещают.
У нас тоже нельзя. Но не везде. Мы поедем, где можно искать свободно.
Она притапливает педаль газа, мы ускоряемся. Хорошо, что встречные машины отсутствуют и только облака бесшумно несутся нам навстречу если смотреть на них через лобовое стекло. Проезжаем несколько поселков с лодками возле каждого дома. Рыбы здесь много и народ активно рыбачит. Потом едем по песчаной дороге вдоль длинного побережья, ограниченного с правой стороны высоким, кажущимся неприступным отрогом плоской горы, больше похожей на плато.
Здесь раньше было много военных, замечает Анжела.
А сейчас?
Она пожимает плечами: Не знаю, наверное, где-то есть.
Мы останавливаемся, выходим. На прибрежном песке лежат полоски побуревших морских водорослей, под солнцем и ветром медленно превращающихся в грязную вонючую труху. От них пахнет тухлятиной.
Смотри здесь, показывает она. В водорослях янтаря много, только он мелкий.
Я начинаю смотреть, затем для верности шарить руками, но ничего не нахожу. Зачем я тут? Для чего? Бог с ним, с янтарем, похожим на мелкие семечки, выпавшие из подсолнуха. Только семечки полностью черные, а эти камешки темно-красные с черными разводами. Анжела, как опытный в таких делах поисковик, найдя несколько, показывает их на своей ладошке. Зачем я ищу янтарь, убиваю время? Неужели ради хайпа, чтобы в редакции мне все завидовали? Да, ладно! Оно мне надо? Зависть коллег давно уже меня не трогает. Тогда зачем?
Опять эти вопросы. «Ты что забыл чувак, ведь пошла жара!» напоминаю сам себе. Разглядываю Анжелу, увлеченно копающуюся в пахучих водорослях. Море гонит на берег не только волны, заливающие прибрежные темные камни, лежащие хаотичными грядами, с моря летит еще и холодный ветер. Она надевает сверху куртку, продолжает искать.
Может хватит уже, нашли несколько и поехали, предлагаю я.
Она не отвечает, продолжает сосредоточенно искать янтарь, пока я не слышу от нее удовлетворенный возглас: «Наконец! Нашла!» Анжела подходит ко мне, в ладони у нее довольно крупный камешек. Если его почистить, сделать раскаленной иглой дырку, то можно повесить не цепочку и носить на груди.
Это тебе! протягивает она. Возьми! Это подарок от Сахалина и от меня.
Я хочу отказаться, ведь мне он без надобности мужчины не носят кулоны из янтаря. Но присматриваюсь и замечаю, что кулон имеет форму сердца. Если для нее это важно, думаю я, возьму, сделаю ей приятное. Пусть будет красное сердце с черными жилками.
Мы садимся в «Мазду», разворачиваемся, едем назад. Анжела выглядит довольной, и я спрашиваю, чтобы развеять молчание:
А тебе сколько? Сколько лет.
Мне двадцать шесть было в марте.
У нас приличная разница в возрасте.
Она хмыкает:
Подумаешь, всего двенадцать лет. Здесь на Сахалине это не имеет значения, не то, что на вашем материке.
Серьезно? Мне почему-то казалось, что возраст везде имеет значение.
Глупости. Люди-однодневки все умирают в одно время, несмотря на свои года, как Ланц и Азук.
Хочу возразить, но вдруг вспоминаю, что постоянно пытаюсь уйти от обсуждения этих долбаных людей-однодневок, темы, ставшей надоедливой как кошмарная изжога после выпивки. А потому решаю промолчать.
После Долинска мы поворачиваем в другую сторону. Едем мимо сопок, обросших до самых макушек деревьями, мимо действующих или заброшенных поселков, в которых раньше жили горянки, добывавшие уголь. Встречаются нам и старые здания, когда-то построенные японцами, оккупировавшими остров. Сооружения еще крепкие, у некоторых загнуты кончики крыш. Анжела с удовольствием рассказывает об истории этих мест, о том, что японцы здесь много строили. У них остались и многочисленные могилы, которые часто посещают потомки из Японии.
У нас для этого специально открыли консульство, сообщает она, поэтому на острове востребованы переводчики с японского и английского.
Ты для того и ходила на курсы?
Ага! Меня часто привлекают, мой английский хорош.
Ну, а место куда мы едем? Эти самые Быковские пороги? Они названы в честь диких быков, ходивших на водопой?
Анжела с сочувствием смотрит на меня как на больного.
Ты что, не вздумай никому сказать! Я вообще не слышала, чтобы на Сахалине были дикие быки. Тут могли быть только домашние, которых привезли с собой колонисты. А пороги названы в честь Быкова, командира, геройски оборонявшего остров от японцев во время русско-японской войны.
А-а, понятно. Ну, мне простительно не знать, я же не местный.
Пока мы беседуем о сахалинских героях, я пытаюсь смотреть на себя со стороны. Удивительное дело, но в присутствии Анжелы я забываю о чувстве одиночества. И почему такие девчонки не встретились мне в Москве? Мне кажется, я задаю слишком много вопросов сам себе, едва спустился с трапа самолета. Сахалин следовало бы назвать по-другому, например, островом вопросов. Жаль, что такая мысль не пришла в голову Чехову, он был авторитетным писателем, пожалуй, смог бы продвинуть эту тему в либеральных верхах.
Я улыбаюсь возникшим идиотским мыслям, улыбаюсь Анжеле. Все-таки эта девушка, пишущая сказки об айнах, расшевелила меня, вдохнула новые силы, несмотря на ее заверения, что мы умираем. Во мне происходит стремительная трансформация: из мизантропа я превращаюсь в брюзгу, а из брюзги пожалуй, в позитивиста.
«Да, конечно, думаю я о ее словах, мы умираем и умрем когда-нибудь, но не сейчас. Сейчас я к этому не готов, тем более, если рядом сидит она».
Закурить можно? я спрашиваю, держа в руке пачку сигарет.
Кури, только окно открой.
Приоткрываю окно, закуриваю, слежу за дымом, который вымывается ветром из салона.
Тебе никто не говорил, что ты куришь как женщина? спрашивает она, косясь на меня большими карими глазами.
В смысле?
Ты так берешь сигарету в губы, словно мнешь мужской член.
Она довольна придуманным сравнением и насмешливо улыбается, а я злюсь:
Слушай, будь ты мужиком, получила бы в морду. И я не посмотрел бы, что сидишь за рулем.
Тут она засмеялась, показывая ровные белые зубы, а потом предложила:
А давай я отсосу тебе сейчас, прямо на ходу?
Ты что на всю голову больная? Хочешь, чтобы мы налетели на сопку? Или свалились вниз? Только учти, разобьемся в хлам, доставать нас будут по частям.
Почему? Я наклонюсь, а ты подержишь руль и посмотришь за дорогой. Будет нереальный крутяк.
Нет, ты точно идиотка без тормозов.
Я отбрасываю ее руку, которую она тянет к моим джинсам, но в последнюю минуту догадываюсь, что она шутит. Я запутался c ней, мне сложно, не понимаю, где она серьезна, а где смеется. Она периодически вызывает у меня какой-то отек мозга, отчего я впадаю в кратковременный ступор, по больше части, эмоциональный.
Между тем мы сворачиваем с основной дороги, едем еще несколько километров по грунтовой, зажатой с двух сторон разросшимися березами и лиственницами. Она смотрит на часы.
О, уже пять вечера. Как раз самое время показать тебе пороги.
Давай, показывай! я жму плечами без особого энтузиазма после ее шутки на дороге по поводу отсоса. Оральный секс, конечно, неплох, но всему свое время. А здесь, в машине Я невольно представляю, как она наклоняется, расстегивает ширинку, касается моей плоти мягкими губами. Точно угадывая мой настрой, Анжела игриво посматривает на меня, но мы уже въезжаем на небольшую полянку.
Возьми спрей от комаров! дает она специальный флакон. Я распыляю аэрозоль вокруг, чувствую его синтетический запах. Хорошо, если поможет, комаров тут хватает.
Выпить хочешь? предлагает Анжела. У меня есть виски «Макаллан» трехлетний.
Зачем взяла? Он стоит хренову кучу бабок.
Не парься, чуть больше трех штук заплатила. Чего не сделаешь ради гостя! Ты же любишь «Макаллан»?
Мне больше нравится «Лафройг».
Она морщит нос:
Не выделывайся! Твой «Лафройг2 пахнет скипидаром. Будем пить «Макаллан».
Она открывает заднюю дверь машины, лезет в сумочку, стоящую на сиденье. И вот в руках у нее бутылка виски, два стеклянных бокала.
Ты что тоже собралась пить? Тебе везти нас назад.
Все нормально, на свежем воздухе быстро трезвеешь.
А полиция? У них алкотестеры, моментом вычислят, что ты поддатая.
Где ты видел здесь полицию, глупыш? Тут же Сахалин, особая зона.
Я с сомнением смотрю на нее, но она уже откручивает пробку, разливает золотистый виски. Комары, вьющиеся роем вокруг нас, вдруг почуяв запах спирта резко отваливают в сторону. Интересно, что спрей их не берет, а вот виски очень даже. Именно о такой чепухе я думаю в эту ответственную минуту, потому что глоток виски, который выпьет Анжела проведет некую черту между тем, что было, и тем, что может случиться.
Кажется, она не собирается возвращаться, подозреваю я, глядя как она в несколько глотков осушает бокал. Если она не думает возвращаться, то, где мы будем ночевать? Не в машине же? Я бросаю озабоченный взгляд на «Мазду». Автомобиль, конечно, вместительный, но все равно в нем тесно. От этого никчемного созерцания меня отрывает Анжела.