Кажется, она не собирается возвращаться, подозреваю я, глядя как она в несколько глотков осушает бокал. Если она не думает возвращаться, то, где мы будем ночевать? Не в машине же? Я бросаю озабоченный взгляд на «Мазду». Автомобиль, конечно, вместительный, но все равно в нем тесно. От этого никчемного созерцания меня отрывает Анжела.
Давай еще! Побухаем немного, а потом пойдем.
Зачем? Чтобы свалиться по дороге?
Будем крепко держаться друг за друга как скалолазы! с напускной веселостью говорит она своим низким с хрипотцой голосом. Я думал, что ее голос такой из-за курения, но Анжела за все время нашего знакомства ни разу не попросила у меня сигарету, ни разу не затянулась.
Через полчаса, когда мы достаточно поддали, Анжела, наконец, решается идти. Она берет с собой сумочку, куда опускает недопитый «Макаллан» и приказывает: «Иди за мной следом! Да смотри, спуск крутой. Тут специально натянуты веревки. Держись за них!»
Она отправляется первой, я иду следом на нетвердых ногах по узкой вытоптанной множеством ног тропинке, которую окружает густая трава, с торчащими в ней побегами жимолости и розоватыми цветками, похожими на астру. Анжела, петляя между берез, подводит нас к спуску, который и вправду, крутой. Виски бьет в голову. Хватаюсь за веревку, начинаю осторожно спускаться, стараясь держать равновесие. В отличие от Анжелы на моих ногах не кроссовки, а туфли, в них идти неудобно, они скользят.
Река, которая здесь течет, называется Красноярка, поясняет она.
Я принимаю ее слова к сведению. Мне в общем-то все равно, как зовется речка хоть Красноярка, хоть Аксакай.
А люди-однодневки тоже здесь есть, как на твоей реке Аксакай? пытаюсь я пошутить и останавливаюсь, чтобы перевести дух. Спуск оказался непростым, однако за кустарником и деревьями уже видны серые воды текущей по порогам Красноярки, слышен ее ровный, успокаивающий шум.
Внимательно посмотрев на меня, Анжела серьезно отвечает:
Эти люди есть везде.
А я хотел побыть с тобой наедине, без них, продолжаю я шутить.
На что Анжела многозначительно заявляет:
Возможно, ты с ними сегодня встретишься.
Я пожимаю плечами если ей так хочется, то пусть. Мы выходим к реке, к знаменитым порогам, представляющим собой нагромождение камней, через которые переливается бурлящая река. Как объяснила Анжела, раньше здесь был водопад, но его взорвали и образовались пороги.
Это японцы сделали или наши? интересуюсь я, чтобы набрать немного материала для очерка под банальным названием «Остров Сахалин». Думаю, Антон Павлович простит меня за плагиат.
В советское время взорвали. Хотели путь открыть для лосося.
Для лосося? я разочарован. Значит ничего героического: ни тебе бородатого капитана Быкова, партизанящего у берегов реки, ни узкоглазых японцев.
Пойдем на ту скалу залезем. Там все фоткаются, Анжела показывает на вздыбившийся посреди реки огромный утес, к которому можно подобраться, перелезая через камни, или с большим трудом их обходя.
Мы двигаемся дальше. Вода вокруг нас шумит как фоновая музыка мирозданья, которое никогда не спит, потому что вечно. В такой обстановке, глядя на движущиеся внизу потоки реки, обтекающие большие валуны и шлифующие камни, на высокие сопки, заставляющие изгибаться Красноярку, на солнце, готовое упасть за горизонт, но продолжающее цепляться за сосны и пихты, невольно веришь, что сейчас на берег выйдут эти самые древние айны люди, живущие всего один день. Возможно, среди них будет и Ланц, и Азук. А может это будут другие.
Я помогаю Анжеле, поддерживаю ее за руки. Мы оба покачиваемся, но на ногах стоим твердо. Вот и вершина скалы. Вижу, как с одной стороны вода подкатывает к камням, бурно и непрестанно, бьется о них, обходит с краю, а с другой она падает с высоты, чтобы, успокоившись, в сонном состоянии отправиться дальше к берегу Японского моря.
«Давай, фоткай!» просит Анжела, протягивая свой смартфон и принимая разнообразные позы. Она прекрасно знает какие части тела подставлять, чтобы смотреться выигрышно. Потом она фотографирует меня. «Отчитаешься, что был на Сахалине. А то суши-бар можно фотографировать и в Москве», со смешком замечает она.
Мы занимаемся простыми вещами, которые делают все туристы, ничего особенного. Но какое-то странное, настораживающее чувство меня не покидает, словно я знаю, что сейчас произойдет нечто плохое. Например, мы случайно оступимся с Анжелой и упадем с этой пугающей высоту прямо на камни. А если будем падать в другую сторону, то попадем в реку. Не знаю, что лучше, но любой выбор меня не радует. Как в песне об отеле Калифорния куда бы ни пошел, выхода нет.
«Допьем виски, что ли», раздается голос Анжелы, выводя меня из задумчивости.
Пока она достает бутылку, я жду, чем закончится мое ожидание встречи со странным неведомым будущим. Однако Анжела наливает виски и ничего не происходит. Мы пьем, я ощущаю, как слабеют ноги. Все-таки выпитое, там наверху, возле машины, никуда не делось, не выветрилось на воздухе, как ожидалось. Мы продолжаем пока не становится видно дно бутылки и тогда Анжела аккуратно кладет ее в сумку, как бы показывая, что здесь нельзя мусорить, это место особенное, может даже священное.
Солнце над сопками медленно уходит, оставляя после себя розовую полосу горизонта толщиной с палец. Вижу, как в наступающих сумерках блекнет зелень деревьев, кустарников и травы, как постепенно растворяется синева неба.
Вот и закат. Пора двигаться назад, думаю я. Бл..дь, как взобраться-то по этим веревкам? Кто бы помог!
Ну что впечатляет? спрашивает девушка.
Пожалуй! соглашаюсь я. Только ты не показала людей-однодневок.
А зачем? Ты разве не чувствуешь, как стал стариком?
Я? Нет!
Это потому, что ты смотришь не туда, куда нужно.
С трудом удерживая равновесие, она делает несколько шагов ко мне и вдруг прижимается к моим губам своими, начинает целоваться так, словно делает это в последний раз. У меня плывут круги перед глазами, а в ушах раздается неясный шум, похожий на шум катящихся волн по каменным порогам. «Вот блин, перепил!» мелькает мысль полная сожаления и дальше я не успеваю ни о чем подумать, потому что Анжела толкает меня, я падаю вниз, а она прыгает следом с большой высоты туда, где река, преодолев сопротивлении скалы, устремляется на восток.
Я лечу, ощущая, как воздух несет мое тело, но не вниз, в гибельный омут. Я лечу над стремительной шумной водой, стекающей по каменным порогам, над окружающими их зелеными сопками, над облаками, стелящимися по земле. Мне хочется вопить во все горло: «Я свободен!» И я, на самом деле, счастлив оттого, что меня ничто не держит выход из отеля Калифорния, выход из одиночества и безысходности есть, несмотря ни на что.
Вдруг чувствую тепло чужой руки в своей. Это Анжела. Она со мной и мы на небесах, а может, это наши души парят в вышине, радостные, сияющие и невесомые. Мы не расстанемся с ней теперь никогда, я это знаю точно. Мы просто родимся заново и будем вместе.
Post Scriptum
В семь утра меня будит звонок телефона.
Чувак, раздается бодрый голос моего приятеля Мишки, ты проснулся?
Я.. нет пока нет еще.
Слышь, Олеган, ты как с Сахалина вернулся, все время будто обдолбанный. Ты там подсел на что-то?
Да не, я
Короче, в десять встречаемся на боулинге. Кстати, несколько новых телок придут с пацанами. Там Мишка неожиданно замялся, там будет одна Так вот, чувак, я ее забил.
Сон все никак не может меня оставить.
Слушай, я, пожалуй, пропущу. Хочу поваляться в выходные. Перелет меня достал, все время сплю на ходу.
Рука моя касается груди, и я неожиданно обнаруживаю висящий на шерстяной нитке янтарь. На ощупь он напоминает форму сердца. Сам не пойму откуда он взялся. А Мишка, тем временем, продолжает болтать:
Ничего, попьешь пивка, покатаешь шары, взбодришься. А девчонку ту знаешь, как звать? вдруг безо всякой связи спрашивает он. Анжела. Прикинь, какое имя! Мы с ней замутим.
Анжела? непонимающе спрашиваю я и у меня в голове оживают сахалинские воспоминания. Она случайно, не брюнетка? Она не похожа на Монику Белуччи?
А ты, братан, откуда ее знаешь? в голосе Мишки звучит разочарование.
Что, точно Анжела? я все еще не могу поверить.
И тут сон полностью слетает с меня. Я резво срываюсь с постели, бегу в душ, на ходу крича в телефон:
Я приду, Мишка, слышишь, приду! И она моя, ты понял, Анжела моя!
Да понял уже, не ори!
Я вспоминаю Сахалин, мой сон, в котором были утро и вечер, был отель Калифорния и тягучее, опустошающее чувство одиночества, из которого я не видел выхода. А еще там были Быковские пороги и время, данное мне человеку-однодневке, чтобы стремительно стареть в ожидании смерти. Но это же время меня и спасло.
И вот я в Москве, вновь слышу об Анжеле. Раз она здесь, значит мы уже родились. Теперь мы встретимся, чтобы никогда не расстаться и все сделаем правильно, потому что не будем тратить полжизни на поиски того, кто нам нужен. Ведь мы уже знаем кто это.
Словно наяву я вижу, как мы танцуем с ней под песню Иглз, а вокалисты рок-группы поют и зовут нас, зовут: «Добро пожаловать в отель Калифорния! Такое прекрасное место, такое прекрасное место!..» Их голоса звучат в мелодичном переплетенье как приглашение к чему-то прекрасному, волнующему, вечному.