Козырек опустил? спросил Уиллис.
Нет, мы же буквально на минуту.
Лучше опусти. А то оглянуться не успеем, как нам выпишут штраф.
Недовольно заворчав, Браун полез обратно в машину.
Блин, ну и холодрыга, поежился Ла-Бреска.
Это точно, отозвался Уиллис.
Тем временем Браун опустил солнцезащитный козырек. Оказалось, что к нему резинкой крепится картонка, на которой от руки было написано: «Транспортное средство департамента полиции».
Громко хлопнув дверью, Браун подошел к Уиллису с Ла-Бреской, и они втроем двинулись к очереди. Оба детектива расстегнули пальто.
Ты его видишь? спросил Браун у Энтони.
Пока нет.
Они медленно двинулись вдоль очереди.
Ну? вновь подал голос Браун.
Нет. Паренек мотнул головой. Его тут нет.
Давайте глянем внутри, предложил Уиллис.
Очередь соискателей тянулась по скрипучей, видавшей виды лестнице к дверям занюханной конторы на втором этаже. В дверь было вставлено матовое стекло, надпись на котором гласила: «Биржа труда Меридиан. Работа наша профессия».
Видишь его? спросил Уиллис.
Нет, ответил Ла-Бреска.
Жди здесь! приказал Хэл, а сам отошел с Брауном на другой конец коридора.
Что скажешь? спросил Браун.
Что мы можем ему предъявить?
Ничего. Браун опустил взгляд.
Вот и я так думаю.
Может, пустим за ним «хвост»? Как считаешь, оно того стоит? предложил Уиллис.
Зависит от того, что решит шеф.
Почему бы его не спросить?
Дельная мысль, кивнул Браун. Давай займись.
Чернокожий детектив вернулся к Ла-Бреске, а Уиллис, обнаружив чуть дальше по коридору телефон-автомат, тут же позвонил по нему в участок. Лейтенант внимательно выслушал Хэла, после чего спросил:
Твое мнение о задержанном.
Я считаю, что он говорит правду.
То есть ты считаешь, что в очереди и вправду был какой-то мужик со слуховым аппаратом?
Да.
Тогда почему он свалил, не дождавшись Ла-Брески? задал резонный вопрос лейтенант.
Не знаю, Пит. Просто мне кажется, что Ла-Бреска не при делах.
Где, ты сказал, он живет?
Джонсон-стрит, тысяча восемьсот двенадцать.
Это чья территория? Какого участка?
Не знаю, честно признался Уиллис.
Ладно, сам выясню и звякну им. Может, у них найдется свободный человек для наружки. У нас-то сейчас все глухо дел непочатый край, вздохнул лейтенант.
Так что нам делать с Ла-Бреской? Отпускать?
Ага, только сперва припугните его чуток так, на всякий случай. А потом дуйте обратно в участок.
Ладно.
Уиллис повесил трубку и вернулся к Ла-Бреске с Брауном.
Все, Энтони, бросил Хэл, можешь идти.
Идти? Куда мне идти? Мне надо снова очередь занимать. Я, между прочим, работу ищу.
Главное, Энтони, запомни одну вещь, продолжил Уиллис, пропустив тираду молодого человека мимо ушей, если что случится, мы знаем, где тебя искать.
Это вы о чем? Что случится?
Просто запомни то, что я тебе сейчас сказал.
Ладно, кивнул паренек. Немного помолчав, он вдруг произнес: Слушайте, можно вас кое о чем попросить?
О чем?
Можете как-нибудь провести меня без очереди?
И как мы, по-твоему, это сделаем?
Ну, вы ведь все-таки полицейские, разве нет? выпалил Ла-Бреска, заставив Уиллиса и Брауна переглянуться.
Вернувшись в отделение, они узнали, что лейтенант Бернс позвонил в сто пятнадцатый участок, где ему сказали, что свободных людей для установления наружного наблюдения за Энтони Ла-Бреской у них нет. Эта новость никого особо не удивила.
* * *Вечером того же дня распорядитель городского садово-паркового хозяйства Каупер спускался по широкой, отделанной белым мрамором лестнице филармонии. Слева под руку с ним шла жена в норковой шубе и накинутой на голову полупрозрачной, почти невесомой белой шали. Сам Каупер красовался в смокинге и черном галстуке. Впереди него, шагах в четырех, шествовал мэр с женой. Вечер выдался морозный, а на небе не было ни звездочки. И лестница, и тротуар были залиты теплым желтым светом, падавшим из огромных, высотой в два этажа, окон. В тот самый момент, когда Каупер занес левую ногу над очередной ступенькой, он рассмеялся жена что-то шепнула ему на ухо. С губ распорядителя садово-паркового хозяйства сорвалось несколько облачков пара. Он протянул правую руку к левой, чтобы поправить перчатку, но сделать это не успел, равно как и поставить ногу на нижнюю ступеньку. Студеную тишину вечера разорвали два выстрела, оборвавшие смех чиновника. Рухнув на лестницу ничком, он покатился вниз по ступенькам. Из ран на лбу и щеке лилась кровь. Жена распорядителя закричала, мэр оглянулся посмотреть, что происходит, а ушлый фоторепортер, стоявший на тротуаре, запечатлел для грядущих поколений катящегося по ступенькам Каупера.
Распорядитель садово-паркового хозяйства был мертв задолго до того, как его тело замерло у подножия лестницы.
III
Кончетте Эспозите Ла-Бреска давно вбили в голову: к неграм хорошо относиться нельзя. Доверять им тоже себе дороже. Ну а ее братья помимо этого усвоили, что черномазых при всяком удобном случае нужно ставить на ножи. Эти уроки жизни они получили в районе трущоб, гетто, населенном преимущественно итальянцами, которое обитатели с иронией и любовью окрестили Парадизо. Кончетта, выросшая в этом, с позволения сказать, райском саду, еще девочкой нередко наблюдала, как ее братья и ребята из района проламывают череп очередному негру. Подобные картины нисколько ее не трогали. Кончетта рассуждала следующим образом: если ты такой идиот, что родился черным, и при этом еще забрел в Парадизо, значит, сам виноват, что тебе раскроили башку.
Кончетта съехала из Парадизо в возрасте девятнадцати лет, когда местный торговец льдом родом из-под Неаполя по имени Кармине Ла-Бреска решил перебраться в Риверхед и предложил руку и сердце ей самой младшей из дочерей Эспозито. Она с радостью дала согласие. Во-первых, Кармине был хорош собой бездонные карие глаза, черные вьющиеся волосы, во-вторых, дела у него шли в гору, ну а в-третьих, на тот момент она уже была беременна.
Через семь месяцев после свадьбы она родила сына. Теперь ему шел двадцать восьмой год, и жили они с ним в квартире, располагавшейся на втором этаже. Кроме них, в этом доме жила еще одна семья, занимавшая первый этаж. Через месяц после того как на свет появился Энтони, Кармине вернулся домой в городишко Поццуоли, располагавшийся километрах в двадцати от Неаполя. Поговаривали, что Кармине убили во время Второй мировой войны, по крайней мере, никаких других сведений о его дальнейшей судьбе Кончетта не получала. Впрочем, она достаточно хорошо знала своего мужа и потому была уверена: он до сих пор жив и здравствует где-то в Италии, дела у него идут лучше всех, и он по-прежнему крутит головы молодым девчонкам, а потом брюхатит их в льдохранилище. Именно так произошло с ней, Кончеттой.
Кончетта Эспозита Ла-Бреска по старой памяти не любила негров и не доверяла им. Именно поэтому женщина, мягко говоря, была ошарашена, когда к ней в дом темной, безлунной и беззвездной ночью в половине первого заявился чернокожий незнакомец.
Чего надо? крикнула она. Пошел вон.
Полиция, произнес Браун и показал удостоверение.
Только после этого Кончетта обратила внимание, что рядом с негром стоит еще один мужчина невысокого роста белый, узколицый, с карими глазами, глядевшими слишком пристально. Для такого порчу навести плевое дело.
Ничего не знаю, проваливайте, быстро проговорила она, опустив жалюзи на стеклянной двери в ее квартиру.
К двери вела хлипкая лестница, поднимаясь по которой Уиллис споткнулся, едва не сломав себе шею. Со второго этажа открывался вид на внутренний дворик там росло дерево, обернутое рубероидом. «Бьюсь об заклад, это фиговое дерево, их так всегда на зиму укрывают», промолвил Браун, когда они поднимались по лестнице. Через весь двор тянулась веревка, увешанная промерзшим нижним бельем. Один ее конец был привязан к ограде маленькой террасы на втором этаже, другой к шесту на противоположном конце двора. На веранде яростно завывал ветер, норовя скинуть Брауна во двор на увитые виноградными лозами опоры. Чернокожий детектив снова постучал в дверь и закричал:
Полиция! Вам, дамочка, лучше открыть!
Sta zitto![3] крикнула Кончетта и отперла дверь. Вы хотите перебудить все соседство? Ma che vergogna![4]
Можно зайти, мадам? спросил Уиллис.
Заходите, заходите, промолвила Кончетта и отступила из прихожей в маленькую кухоньку, позволяя Уиллису и Брауну войти.
И чего вы хотеть два часа ночи? осведомилась Кончетта и закрыла дверь, чтобы в дом не задувал ветер.
Кухонька была узкой: вдоль одной стены выстроились плита, холодильник и раковина, противоположную стену подпирал стол с эмалированной поверхностью. У батареи примостился металлический шкаф с приоткрытой дверцей, за которой виднелись банки консервов и упаковки с крупами. Над раковиной висело зеркало, а на холодильнике стояла фарфоровая статуэтка собачки. Над батареей висела картина с изображением Иисуса Христа. Под потолком светила люстра с большим стеклянным абажуром и выключателем на цепочке. Из крана капало. Электрические часы показывали первый час ночи.