Мы не можем оставить его. Я понимала, что папу утащило вниз по течению, но все же в глубине души верила, что если останусь стоять прямо здесь, на том же самом месте, где он исчез, он вынырнет, и все будет так, словно ничего и не случилось. Я протянула руку, желая, чтобы время остановилось. Только что папа был здесь, позади меня, живой, осязаемый. Теперь его нет, лишь неподвижная пустота.
Папа мертв, сказала я, и эта реальность болезненно пронзила меня глубоко внутри.
Но я здесь. Мама обхватила мое лицо руками, вынуждая посмотреть ей в глаза. Я здесь и никогда тебя не оставлю.
Рабочий подошел и опустился передо мной на колени.
Меня зовут Павел, тепло сказал он. Я знал твоего отца, он был хорошим человеком. Он доверил мне спасение ваших жизней и хотел бы, чтобы мы шли дальше.
Он встал, развернулся и пошел, уводя остальных по тропинке. Мама выпрямилась, казалось, его слова укрепили ее дух. Ее округлый живот выпирал еще больше.
Мы как-нибудь справимся с этим.
Я смотрела на нее с недоверием. Как она могла даже подумать не говоря уже о том, чтобы поверить, что сейчас, когда мы все потеряли, все хорошо? На секунду я задумалась не сошла ли я с ума? Но в ее словах слышалась спокойная уверенность, которую мне почему-то нужно было услышать.
С нами все будет хорошо.
Мама начала подталкивать меня.
Давай. Несмотря на свой рост и хрупкую внешность, она всегда была такой обманчиво крепкой и теперь подталкивала меня с такой силой, что я боялась: если буду сопротивляться, то тоже соскользну в воду и утону. Нам надо поторопиться.
Она была права. Остальные продолжали идти без нас и оказались на пару метров впереди. Мы должны были следовать за ними, иначе останемся одни в этом пугающем темном туннеле. Но когда я испуганно глянула в темную бурлящую реку, протекавшую вдоль тропинки, меня снова охватила тревога. Я всегда боялась воды, и теперь эти страхи казались обоснованными. Если папа, отличный пловец, не смог справиться с мутным течением, то каковы мои шансы?
Я посмотрела на темную дорогу впереди. Я ни за что не смогу перейти.
Иди, повторила мама, теперь ее голос зазвучал мягче. Представь, что ты принцесса-воин, а я твоя мать, великая королева. Мы отправляемся из залов Вавельского замка в подземелье, чтобы убить дракона Смока. Она обратилась к выдуманной детской игре, в которую мы играли в детстве. Я была слишком взрослой для таких детских манипуляций, и воспоминание об играх, в которые я чаще всего играла с отцом, накрыло меня новой волной сожалений. Но способность моей матери держать лицо в любой ситуации была одной из вещей, которую я ценила в ней больше всего, и ее желание подбодрить даже в такую минуту напомнило мне, что у нас общее горе.
Мы нагнали остальных и продолжили идти по канализационной тропе, которая все никак не заканчивалась. Впереди шел рабочий Павел, за ним следовала молодая пара, а затем религиозная семья со старухой, которая, несмотря на свои девяносто лет, двигалась с удивительной скоростью. Скорее всего, мы уже приближаемся к окраине города, думала я. Наверное, впереди будет какой-то выход на свободу, может быть, в лес за городом, где, по слухам прятались евреи. Мне не терпелось еще разок вдохнуть свежего воздуха. Павел повел нас вправо, в ответвление главного туннеля, он был поуже, и тропинка, казалось, пошла вверх, словно мы приближались к выходу. Сердце радостно забилось, когда я представила, как ощущаю утренний солнечный свет на лице и навсегда покидаю канализацию. Павел снова повернул, на этот раз налево, и повел нас в бетонную комнату без окон и других источников света. Она была где-то четыре на четыре метра, меньше, чем однокомнатная квартира, где мы жили с родителями в гетто. Грязные воды плескались у покатого входа, словно волны на берегу. Кто-то положил несколько узких досок поверх шлакоблоков, чтобы получились скамейки, а в углу стояла ржавая дровяная печь. Все выглядело так, будто нас здесь ждали.
Здесь вы будете прятаться, подтвердил Павел. Он обвел комнату рукой. Тогда я поняла, что Павел вел нас по канализационным трубам не для того, чтобы мы где-то вышли. Канализация была тем самым «где-то».
Здесь? переспросила я, забыв о мамином предупреждении вести себя тихо. Все головы повернулись ко мне. Павел кивнул. Как долго? Я не могла представить, что проведу в канализации хоть час.
Я не понимаю, ответил он.
Я не понимаю, ответил он.
Мама откашлялась.
Думаю, моя дочь спрашивает, куда мы отправимся потом?
Дураки, огрызнулась старуха. Впервые я услышала ее голос. Мы уже пришли.
Я недоверчиво посмотрела на мать.
Мы будем жить здесь? У меня закружилась голова. Мы могли бы продержаться здесь несколько часов, может быть, ночь. Когда папа заставил меня спуститься через дыру в канализацию, я думала, что мы всего лишь переходим в безопасное место. И пока мы пробирались сквозь грязь и отчаяние, я твердила себе, что нужно идти. А путь, напротив, оказался пунктом назначения. Несмотря на все свои жуткие кошмары, я и представить не могла, что мы останемся в канализации.
Навсегда? спросила я.
Нет, не навсегда, но Павел робко взглянул на маму. Людям, пережившим войну, было нелегко говорить о будущем. Затем он снова посмотрел, на этот раз мне в глаза. Когда мы планировали побег, мы думали, что выведем вас через туннель, что заканчивается у реки. По тому, как дрогнул его голос, я поняла, что под «мы» подразумевался мой отец. Только теперь немцы охраняют этот выход. Если мы пойдем дальше вперед, нас расстреляют. И если мы вернемся в гетто, будет то же самое, подумала я. Мы оказались в ловушке. Это самое безопасное место. Ваша единственная надежда, с мольбой в голосе произнес он. Другого выхода из канализации нет, а даже если бы и был, на улицах сейчас слишком опасно. Все хорошо? спросил он, будто нуждаясь в моем согласии. Будто бы у меня был выбор. Я не ответила. Я не могла представить себе, что соглашусь на такое. И все же папа не привел бы нас сюда, если бы не верил, что это единственный выход, наш единственный шанс на спасение. Наконец я кивнула.
Мы не можем оставаться здесь, раздался голос позади меня. Я обернулась. На другом конце комнаты молодая женщина с малышом разговаривала со своим мужем, поддерживая мое возмущение. Нам обещали выход. Мы не можем здесь оставаться.
Выйти невозможно, терпеливо сказал Павел, как будто он только что не объяснял. Немцы охраняют выход из туннеля.
Другого выбора нет, согласился ее муж.
Но женщина забрала сына у мужа и направилась к выходу из комнаты. Впереди есть выход, я знаю, упрямо настаивала она, протискиваясь мимо Павла и направляясь в противоположную сторону, откуда мы пришли.
Прошу, взмолился Павел. Вы не должны уходить. Это небезопасно. Подумайте о своем сыне. Но женщина не остановилась, и ее муж последовал за ней. Вдалеке я слышала, как они все еще спорили.
Стойте! тихо позвал Павел у входа в комнату. Но сам за ними не пошел. Он должен был защищать нас всех в том числе и себя.
Что с ними будет? спросила я вслух. Никто не ответил. Голоса пары стихли. Я представила, как они идут к тому месту, где канализация встречается с рекой. Где-то глубоко, я хотела бы сбежать вместе с ними.
Через несколько минут раздался звук, похожий на хлопушки. Я подпрыгнула. Хотя я несколько раз слышала выстрелы в гетто, но так и не привыкла к этому звуку. Я повернулась к Павлу.
Вы думаете?..
Он пожал плечами, не зная, стреляли ли в сбежавшую семью или на улице, выше. Но голоса в канализации смолкли.
Я придвинулась ближе к маме.
Все будет хорошо, успокаивала она.
Как ты можешь такое говорить? возмутилась я. «Хорошо» самое неподходящее описание того ада, где мы оказались.
Мы пробудем здесь несколько дней, может неделю.
Мне хотелось верить ее словам.
У входа прошмыгнула крыса, оглядев нас не со страхом, а с презрением. Я взвизгнула, и остальные уставились на меня я была чересчур громкой.
Шепотом, мягко сказала мама. Как она могла быть такой спокойной, когда папа умер, а крысы смотрели на нас сверху вниз?
Мама, тут крысы. Мы не можем здесь оставаться! Мысль о том, что мы должны остаться среди них, была невыносимой. Мы должны уходить, сейчас же! Мой голос перерос в истерику.
Ко мне подошел Павел.
Пути назад нет. Выхода нет. Теперь это твой мир. Ты должна смириться с этим ради себя, ради своей матери и ребенка, которого она носит. Он смотрел мне прямо в глаза. Я кивнула. Это единственный выход.
Позади него, в туннеле, за выходом, все еще стояла крыса, вызывающе глядя на нас, словно празднуя победу. Я никогда не любила кошек. Но, ох, как бы я хотела, чтобы та старая полосатая кошка, гулявшая в переулке за нашей квартирой, сейчас схватила это существо!