Спасибо, сказала Галия отрешенным голосом. Она тоже поняла колебания Штерна и их причину. Они молча попрощались, Штерн поклонился, Галия кивнула, и следователь с облегчением переступил порог.
Моти открыл правую дверцу, и Штерн уселся на сиденье, продолжая думать над тем, что его, вообще говоря, не касалось.
Куда? спросил Моти, включая двигатель.
В полицейский участок на Сулеймана, сказал Штерн после непродолжительного молчания.
Что, собственно, он хотел узнать в местном отделении полиции? О вчерашних беспорядках? О том, кем это было организовано и почему именно в нужное время? Что могли сказать об этом местные пинкертоны, умевшие лишь разнимать драчунов и брать взятки? Надо бы иметь в Шуафате нормальный еврейский пункт правопорядка, но статус у лагеря был весьма странным это вроде и не израильская территория, а потому полиция здесь своя, доморощенная и очень непрофессиональная. А с другой стороны, лагерь подчинялся формально Иерусалимскому городскому совету, отвечавшему за благоустройство и вообще за нормальную жизнь в этом забытом Богом месте.
Останови, сказал Штерн водителю, когда до полицейского участка оставался один квартал. Знаешь, Моти, я передумал. Поедем обратно, в управление.
Это пришлось Моти по душе, обратно ехали с ветерком когда выбрались из лабиринта улочек на городскую трассу. Оказавшись в своем кабинете, Штерн почувствовал себя лучше: в Шуафате у него возникло ощущение, что мозги сплавились и не желают думать. Сейчас он опять стал самим собой и прежде, чем позвонить знакомому следователю в ШАБАК, все-таки, как делал это всегда, составил план действий. Выглядело это так:
«Машина, сбившая ребенка демонстрация сердечный приступ Аль-Джабара опоздание врачей смерть. Связь между всеми звеньями или только между некоторыми (вторая часть цепочки)?
Кто организовал демонстрацию?
Почему выбрано время 10.25?
Поговорить с Пинхасом.
Конфликт между Аль-Джабаром и Джумшудом. Взятки?
Действия Аль-Джабара как адвоката и правозащитника. Кто его враги?»
Штерн поймал себя на мысли, что проверяет версию, достаточно нелепую и чрезвычайно маловероятную. В иное время он и думать бы в этом направлении не стал, настолько все выглядело искусственно и совершенно не в арабском стиле. Но этой русской Галии каким-то образом удалось размягчить ему мозги. Демонстрация скорее всего была спонтанной хотя бы потому, что в ШАБАКе о ней не знали и пограничный патруль не был предупрежден.
Обычно палестинцы реагируют мгновенно заехал, скажем, в лагерь еврейский поселенец в кипе, это для них как красная тряпка. Могут, конечно, и не обратить внимания и даже дорогу показать, но чаще случается иное машину окружают, водителя осыпают сначала оскорблениями, а потом, если он отвечает тем же, забрасывают камнями. До стрельбы дело доходит редко, но толпа должна дать выход своей отрицательной энергии, и тогда подростки выбегают на шоссе и швыряют камни в автобусы, а взрослые жгут израильские флаги, которых в лагере, видимо, запасено огромное количество.
Иногда демонстрации планируются заранее даже за несколько дней, если речь идет о традиционных палестинских «праздниках» Дне земли, например. Практически всегда в таких случаях в службе безопасности знают и время демонстрации, и место, и даже приблизительное число участников. У ШАБАКа в Шуафате, конечно, есть осведомители, Штерн никого из них не знал, не его это было дело. Собственно говоря, если принять версию Галии, то он должен был бы сплавить дело в ШАБАК и успокоиться. Проблема в том и состояла, что дело Штерн хотел оставить за собой и, следовательно, разговаривая с Пинхасом, должен был исхитриться и получить информацию, представив случившееся бытовым происшествием, по которому полиция ведет рутинное расследование по требованию убитой горем вдовы. И ничего больше. А там видно будет
С Пинхасом Оферманом, следователем ШАБАКа, Штерн знаком был лет тридцать. Он уже и не помнил, познакомились они до Шестидневной войны или после. Кажется, все-таки после, Оферман тогда уже чуть прихрамывал после ранения. Или это всего лишь выверт памяти? Неважно. Штерна и Офермана связывала общность судеб оба были неплохими следователями и обладали умеренным честолюбием вкупе с неумением (или нежеланием?) занимать командные должности. Штерн давно мог стать руководителем следственного отдела, а Оферман так и вовсе чуть ли не начальником ШАБАКа, но оба чувствовали это не по ним. Сотрудники думали (это Штерн знал точно), что два приятеля просто не хватают звезд с неба, добросовестны, но не более того, потому их и не продвигают по службе. Есть ведь такие служаки, что до пенсии сидят в одном и том же кресле. Не всем становиться начальниками это ясно.
К счастью, Пинхас оказался в своем кабинете и был даже относительно свободен во всяком случае, не вел допроса и не общался с коллегами.
Если эта информация не для меня, скажи сразу, и я не обижусь, предупредил Штерн.
А когда было иначе? удивился Оферман. О чем речь идет?
Вчерашние беспорядки в Шуафате, сказал Штерн. Было ли о демонстрации известно заранее? Если да, то за сколько времени? И почему, в таком случае, пограничники не были предупреждены?
Ицхак, сказал Оферман с сожалением, ты сегодня не в порядке. Что-нибудь случилось?
Нет, удивился Штерн. С чего ты взял?
Но ведь ты сам себе противоречишь! Если пограничники не были предупреждены, значит, не было у нас такой информации. Не станешь же ты утверждать
Не стану, поспешно вставил Штерн, хотя, вообще говоря, утверждать он стал бы: был случай, когда следователь ШАБАКа, получив вовремя информацию от осведомителя о назревавших беспорядках в Шхеме (дело было еще до Норвежских соглашений), забыл передать сведения пограничникам, поскольку спешил на свадьбу племянницы. В результате три солдата получили ранения, хотя инцидента можно было избежать. Так что говорить о безупречности ШАБАКа мог лишь тот, кто был знаком с деятельностью этой организации по бодрым газетным репортажам.
По какому поводу все-таки бушевали? спросил Штерн. Я слышал, что из-за машины, сбившей ребенка.
Правильно слышал.
Но это было накануне вечером
Да, и потому народ явился на площадь утром в десять часов. Пока ползли слухи, да пока накалялись страсти
Ты уверен, что все получилось спонтанно?
Уверен, что нет! Но между инцидентом и демонстрацией прошло слишком мало времени, ночь не в счет. Мой осведомитель просто не успел Когда встречусь с ним, возможно, узнаю кое-какие делали.
Машину нашли?
С машиной проблема. Было темно, номеров никто не видел, да и цвет известен с точностью от белого до черного. Дорожная полиция выяснила только марку машины «субару», модель настолько популярная, что искать бессмысленно.
А что мальчик?
Отделался испугом.
Послушай Я сейчас выскажу мысль, которая покажется тебе идиотской, но ты ее все-таки обдумай и ответь, хорошо?
Странная преамбула, буркнул Оферман.
А что, если машины не было вообще? Что, если кому-то очень нужно было устроить базар на городской площади именно в это время?
Кому и зачем?
Это я тебя спрашиваю.
Я понимаю, что ты спрашиваешь меня, а я тогда спрошу тебя: почему ты заинтересовался вчерашним инцидентом? Не из любопытства ведь?
«Насторожилась старая лиса, подумал Штерн, надо быть осторожнее».
Именно из любопытства, сказал он. Я веду дело о смерти адвоката Аль-Джабара.
А! сказал Оферман. Бедняга. Я слышал, что врачи к нему не успели.
Верно. И вдова подала жалобу. Должен же я как-то отписаться. А у нее идефикс: она считает, что демонстрацию устроили специально, чтобы помешать врачам добраться до больного.
Ну-ну Богатое воображение.
Тебе смешно, а мне писать объяснение картинно вздохнул Штерн. Так ты говоришь, машины могло не быть?
Я тебе это точно скажу через два часа. Устроит?
На это Штерн даже не рассчитывал. Он сделал вид, что задумался, а потом сказал в трубку не очень довольным голосом:
Устроит. Я как раз пообедаю, с утра ничего не ел, вдова только чаем угощала.
Перекусил Штерн в кафе, где обычно брал курицу с жареной картошкой. Сегодня он торопился и ограничился булкой с тунцом.
А цыпленка? спросила Хана, работавшая в кафе управления с незапамятных времен. Я его уже разогрела.
Извини, в следующий раз, рассеянно сказал Штерн и, на ходу дожевывая булку, спустился в подвальный этаж, где располагался архив.
Компьютеры всегда приводили Штерна в состояние мозговой расслабленности. Сам он пользовался одной-единственной программой, составляя тексты и отчеты; все, что было больше простого набора букв на клавиатуре, представлялось ему чудом, не имевшим объяснений. В свое время, когда архив состоял из тетрадок, гроссбухов и прочей понятной бумажной массы, Штерн чувствовал себя здесь куда более уверенно. Во всяком случае, не нужно было обращаться за помощью к девчонке, единственным преимуществом которой, кроме возраста, было умение извлекать из компьютеров нужную информацию.