В другой своем известной работе «К генеалогии морали» Ницше формулирует поразительную гипотезу о том, что все «ущербные» проявления альтруизма и морали такого рода есть воля к «Ничто» или продолжим эту мысль в духе фундаментальной доктрины буддизма не осознаваемая, либо не вполне осознаваемая привязанность к смерти. В данной связи Ницше с угадываемой мрачной иронией обращается к представителям пессимистической и вообще всякой «морализаторской» философии со следующим: «Наконец, совет господам пессимистам и другим decadents. Не в наших руках воспрепятствовать нашему рождению: но эту ошибку ибо порой это ошибка мы можем исправить. Если уничтожаешь себя, то делаешь достойное величайшего уважения дело этим почти заслуживаешь жить сама жизнь имеет от этого большую выгоду, чем от какой-нибудь жизни в отречении, бледной немочи и другой добродетели, освобождаешь других от своего вида, освобождаешь жизнь от возражения» (Ф. Ницше, цит. по изд. 1990). Но правда состоит в том и Ницше вот этот нюанс прекрасно уловил, что многие из тех, кто бесконечно жалуется на жизнь, покидать вот это пространство жизни отнюдь не расположены.
Но так же понятно и то, что в ситуации обостренного противостояния а Ницше, как и Шопенгауэр, безусловно, не был сторонником каких-либо компромиссов интеллектуальные элиты, положившие много труда как раз для того, чтобы правила человеческого общежития все же отличались от реалий «животного» бытия, гораздо охотнее принимают проработанную этическую позицию Иммануила Канта. И здесь же можно долго рассуждать о том, что сфера «компетенций» бессознательного, например, у Гартмана, выглядит гораздо более сбалансированной и адекватно распределенной по уровням телесной, ментальной и суперментальной активности, и что именно такое концептуальное построение в отличие от одиозных высказываний Ницше не вызывает тяжелой аллергии у интеллектуальных поборников морали во все времена и во всех ее видах. Тем не менее, нежелание Ницше следовать только лишь устоявшимся нравственным приоритетам и правилам, его неистовый интерес к первовопросам этики и морали при каких условиях изобрел человек себе эти суждения ценности добро и зло? и какую ценность имеют сами они? Препятствовали они или содействовали до сих пор человеческому процветанию? Являются ли они признаком бедственного состояния, истощения, вырождения жизни? Или, напротив, обнаруживается ли в них полнота, сила, воля к жизни, ее смелость, уверенность, будущность? позволяли оставаться этической проблематике в поле оживленной дискуссии. А вклад Фридриха Ницше относительно понимания роли психического в процессе генерации этических императивов безусловно заслуживает уважения.
Далее остановимся на фундаментальном труде выдающегося немецкого ученого и философа, основателя современной психологической науки Вильгельма Вундта, посвященному истории и философии этики, и впервые изданном в 1886 году. Здесь нас в большей степени интересуют взгляды Вундта на этику как на особое формирующееся научное направление и тот вклад в эту новую науку этику, который внес этот выдающийся ученый-исследователь.
В предисловии к первому изданию «Этики» Вундт обозначил свою принципиальную позицию в этом вопросе следующим образом: «Романтические идеи уступили место зрелому анализу А из такого расширения кругозора явилось то общее понятие о духовной жизни, которое составляет теперь общее достояние всех наук о духе, и впервые было выражено в философском идеализме, явившемся после Канта» (В. Вундт, цит. по изд. 2011). В этом безусловно знаковом фрагменте Вундт ясно говорит о том, что от эмпирической стадии накопления фактов и элементарного анализа наука этика переходит в следующую, теоретическую стадию своего развития. И такой переход только и оказался возможен с появлением общих понятий о духовной жизни. Здесь он отдает должное Иммануилу Канту, который ясно осознал, сформулировал и обосновал вот это наиболее общее свойство психического генерировать объектный план реальности, но также и «намекать» субъекту на возможность иного фокуса в понимании того, что есть сложная категория реальности (откуда, собственно, и выводятся известные этические императивы Канта), не явленного в обыденном опыте, но все же доступного для адекватного научного исследования. И как большой ученый Вундт, безусловно, понимал всю важность поиска и нахождения именно такой исследовательской методологии, которая в итоге и образует прочный эпистемологический фундамент новой этики. О сложности этого поискового процесса Вундт, в частности, говорит следующее: «Она (новая философия и этика, авт.) должна будет многое изменить в общих взглядах, все переделать в единичных разработках, но все же ее задача будет состоять в том, чтобы, руководствуясь отдельными науками, а потом, в свою очередь, руководя ими, закончить работу, которая была начата уже раньше, но с недостаточными средствами и по ошибочным методам».
Двигаясь по этому сложному пути поиска способов научного обоснования этических принципов, Вильгельм Вундт, со свойственной ему основательностью, методологической оснащенностью и знанием предмета с одной стороны, и научной интуицией с другой, в первую очередь сформулировал главные проблемные вопросы, которые предстояло решить в ходе предпринятого им исследования. Здесь он пишет следующее: «Так как нравственные представления изменяются с переменой условий окружающей природы и культурного влияния, то действительно весьма легко возбуждается сомнение: представляет ли собой нравственная жизнь связное целое и не распадается ли она скорее на различные, отчасти даже расходящиеся явления? Не изменятся ли доброе и злое, добродетель и порок настолько значительно в понятии человека, что эти представления имеют приблизительно сходное содержание лишь в известный ограниченный период времени и в известной ограниченной жизненной сфере? Не уклоняются ли они совершенно друг от друга вне этого периода и вне этой сферы; мало того, не становятся ли они в некоторой противоположности по отношению друг к другу?» (В. Вундт, цит. по изд. 2011). Надо признать, что вот эти проблемные вопросы безусловно резонируют с первичной этической проблематикой у Ницше. Однако такого рода проблематика Вундтом была сформулированы и раньше («Этика» Вундта была издана за год до появления «Генеалогии морали» Ницше), и более основательно. Кроме того а в нашем случае это более чем существенное обстоятельство, Вундт, в отличие от Шопенгауэра и Ницше, не был склонен к какому-либо эпатажу и другим заведомо конфликтным способам отстаивания свой точки зрения. Наоборот, ему была свойственна взвешенная и в какой-то степени отстраненная позиция исследователя, аргументирующего свою точку зрения лишь доказательной силой предъявляемых доводов в пользу того или иного теоретического тезиса. А это и есть наиболее благодатное поле для достижения достойного компромисса в сложных этических вопросах.
Вот об этой важнейшей, с одной стороны научно обоснованной, а с другой стороны компромиссной позиции Вундт высказывается следующим образом: «В противовес этой колеблющейся природе нравственных представлений, в общем сознании напрашивается настоятельный вопрос, существуют ли вообще познаваемые всеми элементы нравственного, или, может быть, единственный общий его признак ограничивается лишь тем, что повсюду какие-либо известные поступки одобряются, а другие не одобряются Этот вопрос особенно важен потому, что научное исследование нравственных норм, конечно, должно исходить из всеобщих элементов нравственных представлений, насколько они вообще существуют».
Самое краткое, тезисное изложение ответов на все перечисленные вопросы, полное содержание которых обстоятельно и аргументировано прописано в цитируемом труде Вундта, следующее.
Эпистемологической предиспозицией ко всем последующим тезисам можно считать, во-первых, констатацию Вундтом того обстоятельства, что сама по себе идея этики должна демонстрировать способность к длительному развитию, притом что такое развитие никак не затрагивает глубинного, концептуального ядра этой идеи (вспоминаем структуру фундаментальной научной программы Имре Лакатоса). А во-вторых, и это особенно важно, здесь должна быть представлена и всемерно обоснована беспрецедентная, неограниченная по времени, т. е. абсолютная продолжительность этой этической идеи. И здесь Вундт совершенно определенно говорит о том, что такого рода характеристики присутствуют в религиозных представлениях о Боге, бессмертии, вечном воздаянии за праведную жизнь и проч. Импульсы одобрения или неодобрения различным формам проявления жизненной активности человека в итоге исходят из этого вне-временного ядра. И столь же определенно Вундт говорит о неком единстве этого совершенно особенного вне-временного статуса и собственной природы нравственного.
На данной основе Вундтом выстраивается и следующий компонент этической идеи: унифицированное содержание нравственности, не предполагающее никаких специальных внешних условий, представлено также и психологическими элементами, характеризующими «везде одинаковую природу самого человека». И вот этот важнейший тезис, как мы убедимся в дальнейшем, в части раскрытия содержания некоторых из таких характеристик функциональной активности психического, также напрямую соотносится с вышеприведенными эпистемологическими установками. В то же время сам Вундт считает, что такими ключевыми психологическими элементами, реализуемыми, с одной стороны, в сфере религиозных представлений, а с другой в общественной жизни, являются основные психологические мотивы трепета перед некой сверхчеловеческой сущностью и расположения к подобным себе людям. Он полагает, что «оба этих основных стремления вступают в многостороннюю связь и таким образом приобретают взаимно подкрепляемое на зависящие от них жизненные установления». И далее он говорит о том, что «широкая гуманность, которая образует высший пласт общественной жизни, выросла первоначально и преимущественно на религиозной почве». Это весьма важное замечание, поскольку обращает наше внимание на феномен и содержание переживаемого религиозного опыта, который, собственно, и лежит в основе этической части религиозных доктрин, и далее в основании выводимых отсюда гуманитарных общественных уложений.