Куда вы меня ведете? подал голос перепуганный старик. Дворец проконсула в другой стороне!
Заткнись! заревел кентурион, и на пленника посыпались удары со всех сторон. Избитого старика приволокли в дубовую рощу, что раскинулась у подножия холма, и бросили к ногам, обутым в офицерские сапоги.
Что вы натворили? послышался гневный голос Лонгина. Я же сказал привести его, а не забивать до полусмерти.
Командир, оправдывался кентурион. Он не хотел идти, что нам оставалось делать?
Помогите ему очухаться! приказал Лонгин. Марка Лентула окатили водой из кожаной фляги, и он очнулся, тотчас взмолившись о пощаде.
Прошу не убивайте меня. Я сделаю все, что вы хотите. У меня есть деньги.
Оставьте нас, недовольно бросил Лонгин воинам и гневно приказал пленнику: На колени!
Лентул заплакал.
На колени, повторил приказ Лонгин, или, клянусь Марсом, я убью тебя.
Старик Лентул, охая и хватаясь за побитые бока, подчинился.
«И правда! Отвратительный плешивый старик, подумал Лонгин, разглядывая стоящего перед ним на коленях Марка Лентула. И такой лапал мою Кассандру? незнакомое до сих пор чувство ревности вдруг полоснуло сердце Лонгина, и внутренний голос, который был, возможно, голосом пробудившейся совести, сказал ему: Ты сам бросил ее в объятья этого гнусного человека».
На днях ты был у гетеры Кассандры? вслух спросил Лонгин.
Я не понимаю.
Отвечай на вопрос.
Да. Разве это преступление? В чем вы меня обвиняете?
Эта женщина обвиняет тебя в том, что ты в годы гражданской войны воевал против великого Кесаря.
Разве ей можно верить? Она ведь потаскуха, небрежно бросил Лентул. Лучше б он этого не говорил, потому что Лонгин вдруг пришел в ярость и с размаху ударил его по лицу. Старик качнулся и рухнул наземь.
За что? харкая кровью, взвыл он.
Клянусь всеми богами, я забью тебя до смерти. Признавайся, собака. Ты воевал в армии республиканцев? громогласно прокричал Лонгин, занося над упавшим стариком смертоносный сапог.
Не бейте меня, я все скажу, зарыдал уничиженный старик, закрывая лицо руками.
Поднимись. Живо. И говори.
Я воевал за Гая Кесаря, Божественного Юлия при Фарсале, дрожащим голосом рассказывал Марк Лентул. Я воевал за Кесаря Октавиана Августа, да хранят его боги! при Акции
Меня это не волнует! заревел Лонгин. Расскажи мне о битве при Филиппах.
Я ни в чем не виноват. Я просто служил в Сирийском легионе Кесаря, который присягнул в полном составе Гаю Кассию рассказчик умолк, и Лонгин погрозил ему кулаком:
Продолжай. Не испытывай мое терпение.
Мы долго стояли на холмах вблизи Филипп. Потом было первое сражение. Нас обошли воины Антония. Легионы Кассия обратились в бегство.
Что случилось с Луцием Кассием в тот день?
С кем? Ах да. Это тот юный племянник Гая Кассия, которого он сделал легатом. Да, я служил в его легионе
Лонгин почувствовал, как сердце в груди его забилось часто-часто. Он задрожал от волнения, чего с ним не случалось с давних пор.
Так вот, продолжал Марк Лентул, этот юноша когда все побежали, выхватил орла из рук бегущего знаменосца и бросился с ним на врага, должно быть, чтобы увлечь за собой воинов и остановить бегство. Я тогда служил в кентурии Квинта Педия. Наш командир, вдохновленный храбростью легата, вскочил на коня и увлек за собою всех нас. Правда, мы пришли на помощь слишком поздно, Луций Кассий, проткнутый копьем, был уже мертв Но орла мы отбили у врага. В тот день мы захватили три неприятельских орла, не потеряв ни одного своего. Это была победа. Но Гай Кассий почему-то покончил с собой, а его легионы затем влились в армию Брута
Старик Лентул окончил свой рассказ. Лонгин молчал. Он представил себе, как умер его отец, и из глаз его хлынули слезы. Слезы излились из него, и он почувствовал какую-то легкость внутри себя. С этим чувством он устремился из рощи, забыв о старике, а тот в страхе прокричал:
Что будет со мной?
Лонгин остановился, обернулся и спокойно проговорил:
Возвращайся в свой дом, старик, сиди там тише воды, ниже травы. И если ты кому-нибудь проговоришься о том, что здесь случилось, пеняй на себя. Я тебя из-под земли достану
На рассвете Гай Кассий Лонгин вернулся в казарму.
Все спокойно? спросил он у кентуриона, который подошел к нему с докладом о прошедшей ночи.
Все спокойно? спросил он у кентуриона, который подошел к нему с докладом о прошедшей ночи.
Какую-то потаскуху в бедняцком квартале убили. Я распорядился насчет тела. А в целом обошлось без происшествий, отчитался перед трибуном кентурион.
Лонгин, погруженный в размышления, прошел через двор и, не глядя на солдат, приветствующих своего командира, нырнул во флигель. Слуга, разбуженный шагами, поднялся с постели и, протирая глаза спросонья, осведомился:
Не желает ли господин завтракать?
Я не голоден. Принеси-ка мне пергамент и чернила, приказал Лонгин и, когда это было исполнено, сел за стол и начал писать латинскими буквами: «Дорогая мама. У нас все по-прежнему. Скучная и унылая гарнизонная жизнь. Но только что я получил от одного человека сведения, которые, наконец-то, проливают свет на судьбу моего несчастного отца»
Он закончил письмо, свернул пергамент в трубку и запечатал его горячим свечным воском.
Александр, подозвал он слугу-грека, тотчас же отправляйся в Каппадокию на виллу моей матери.
Спустя неделю хозяйка виллы, женщина в летах, но с моложавым печальным лицом, рыдая, прочла это письмо. Потом она вытерла слезы и велела служанке принести темное траурное платье
***
Когда трибун первой когорты VI Железного легиона Гай Кассий Лонгин вернулся в казарму после своих ночных похождений, наместник римской провинции Сирия Публий Квинтилий Вар спал как убитый на шелковых постелях за узорчатым балдахином в спальне дворца Селевкидов. Слуги, осторожно ступая, прислушивались к мощному храпу, который доносился из приоткрытой двери.
Шесть часов спустя внезапно стало тихо, и раб с кувшином в руках вошел в спальню, приветствуя своего господина. Квинтилий Вар потягивался, словно ленивый разжиревший кот. Это был еще не старый человек, правда, с обрюзгшим лицом и плешью на голове. Он нехотя сбросил с себя теплое одеяло, сунул ноги в заботливо подставленные сандалии, поднялся с роскошного золотого ложа, застеленного мягким пуховым матрасом, и подошел к умывальнице.
Есть срочные дела? спросил Вар у слуги, который поливал ему на руки. И тотчас привычно крякнул от удовольствия, ощутив бодрящее прикосновение ключевой воды к своему лицу.
Прибыл человек из Иудеи с важным донесением, сообщил слуга.
Из Иудеи? Стало быть, можно не сбривать эту козлиную бородку? усмехнулся Вар, глядя на себя в зеркало из сирийского стекла. Моя тога готова?
Да, мой господин. Каждая складка на своем месте. Не желаете ли прежде отобедать?
Сначала дела, потом баня, а после все остальное, весело улыбнулся Квинтилий Вар. Слуги осторожно принесли тогу и еще долго облачали в нее своего господина.
Наместник принимал посетителей в огромном парадном зале дворца, обрамленном колоннами коринфского ордера, с золотыми барельефами на стенах, прославляющими подвиги Александра Македонского, и с маленьким отделанным мрамором бассейном, в котором резвились золотые рыбки. Квинтилий Вар прошел по мозаичному полу и поднялся на возвышение, справа от которого на высоком помосте покоилось величественное мраморное изваяние Кесаря Августа. Наместник опустился в курульное кресло и подал знак рукой. Вскоре пред ним предстал человек, одетый в дорожную хламиду. Вар тотчас узнал в нем одного из царедворцев Ирода, грека Птолемея, теперь состоявшего на службе у его старшего сына Архелая.
Птолемей низко кланялся и приветствовал римского наместника. При этом он не скупился на льстивые слова:
Да здравствует проконсул Сирии Публий Квинтилий Вар, достойный сын великого Рима! Да хранят тебя и твое семейство олимпийские боги. Да будет всегда милостив к тебе великий Кесарь!
С чем пожаловал, Птолемей? Говори. У меня слишком мало времени, нетерпеливо перебил его Квинтилий Вар, пряча улыбку под маской строгости.
Великий игемон, меня послал к тебе Архелай, сын покойного царя. Ирод Мир его праху!
Мир его праху! подхватил слова Птолемея Вар. Великий был человек. Природный царь! Сочувствую горю иудейского народа. Архелаю передай мои соболезнования.
Птолемей мгновенно изобразил печаль на своем лице.
Всенепременно, игемон, вздохнул он. Но теперь мой господин держит путь в величайший город на Земле, где живет на Палатине тот, славе которого завидуют сами боги.
Так, что же тебя привело ко мне? повысил голос Квинтилий Вар. И Птолемей, наконец, перешел к делу: