В мамином голосе не слышалось уверенности. А спросить было не у кого: Вероника Францевна давно умерла. Она была здешняя, полесская, в Минске жила до войны. От нее остались открытки с видами старого города и фотография, сделанная, как значилось на паспарту, в минском же ателье Элиаса Каплана в 1924 году.
Мама считала, что у Алеси есть с той прабабкой сходство волосы, глаза, взгляд и хорошо, что оно досталось, потому что та была красивая. Но Алеся никакого сходства не видела, да и внешность у Вероники Францевны длинная светлая коса уложена так, что ее переплетенными прядями прикрыты, как сетью, виски и даже щеки, слишком уж несовременная. Так что и непонятно, красивая она была или нет.
Но вообще-то Алесе это было все равно. Мало ли кто на кого похож, у кого какие глаза и волосы! Она думала только о том, что имело отношение к ее будущей жизни, а потому не поднимая головы сидела над учебниками и даже в поход на колодец королевы Боны не пошла после выпускного, хотя весь класс пошел, и ее, конечно, звали, особенно Толик звал, но что ей Толик!..
В Минск ее повезла мама, на время вступительных экзаменов остановились у дальней родственницы Алеся даже не поняла, кем та кому приходится, сами экзамены она сдала не то чтобы легко, а Просто не помнила, как их сдавала, такой образовался у нее внутри провал от страха и восторга. И только когда стояли перед доской со списком поступивших и мама воскликнула: «Божечки мои, вот, гляди Пралеска Алеся Юрьевна!» мир вокруг прояснился, заиграл яркими красками, и Алеся поняла, что жизнь, о которой она мечтала, наконец началась.
В первом же семестре выяснилось, что она обладает всеми качествами, необходимыми для того, чтобы стать хорошей медсестрой сообразительная, память цепкая, руки ловкие, и умеет себя заставить. Так про нее мама всегда говорила:
Алеська наша молодец, умеет себя заставить.
Алеся не видела в этом ничего особенного. Ну да, не очень-то интересно зубрить названия костей, еще и на латыни, но куда денешься, раз надо. И она зубрила, и сдавала экзамены на отлично. Не потому что хотела быть лучше всех, а потому что ей всегда было свойственно делать так, как правильно.
Она была единственная дочка, родители пенсионного возраста, поэтому после училища ее, скорее всего, распределили бы в Пинск, и хорошо главное, не в Чернобыльскую зону. Но вышло иначе.
Померяй, детка, давление. Что-то голова кружится.
Алеся вздрогнула, увидев перед сестринским постом старушку в синем стеганом халате из настоящего, не из того своего прошлого, которое сейчас вспоминала. Она не спала, но старушка подошла неслышно, как кошка. И смотрела на Алесю кошачьими круглыми глазами и с кошачьей же непреклонностью.
Можно было бы сказать старушке, что ночью надо спать, тогда и не будет голова кружиться, а давление можно и утром измерить. Но зачем? Проще сделать что просят, чем объяснять, почему это не нужно, да еще расхлебывать потом последствия, когда та пойдет жаловаться, а пойдет она обязательно.
Старушка лежала в платной палате на плановом обследовании. Давление у нее оказалось сто шестьдесят на восемьдесят. Алеся вспомнила, как Ирина Михайловна назвала его рабочим, а она сказала, что рабочим такое называть не надо.
Но и вызывать дежурного врача из-за такого давления не надо было тоже. Алеся уговорила старушку лечь, принесла ей валериану и измерила давление еще раз. Иначе как шарлатанством такие действия не назовешь, но старушке это понравилось, и она уснула, а Алеся вернулась на сестринский пост.
Лучше пустая тревога, чем настоящая, и лучше помочь валерианкой, чем серьезным усилием. Она вспомнила, как придумывала для себя что-то необыкновенное: в ее дежурство придется спасать человека, и она спасет, или придет ей в голову какое-то выдающееся решение, которого никто никогда не находил, и человек от этого выздоровеет, или еще что-нибудь подобное. Много она, когда поступала в колледж, выдумывала такого, от чего охватывал восторг, как будто с ледяной горки на санках летишь.
К окончанию учебы Алеся поняла, что ничего такого в ее жизни, скорее всего, не будет. Может, потому что она выбрала не хирургию, а терапию, то есть работу размеренную и неброскую, без эффектных свершений. Понимание этого пришло как-то незаметно, поэтому Алеся не почувствовала разочарования. И когда во время последней перед выпуском практики в Первой клинической больнице заведующий терапией сказал: «Посмотрите, как Пралеска внутривенные уколы делает, и зафиксируйте в своем сознании: вот это и называется легкая рука», она ощутила не восторг и не замирание сердца, а лишь спокойную радость и гордость.
На заведующего она смотрела, как все практиканты, как на бога. Если девчонки говорили, что он симпатичный, то удивлялась. Во-первых, он немолодой уже, а вовторых, как можно прикладывать к такому врачу такое неподходящее слово?
И когда однажды заведующий обратился к ней просто на улице, она растерялась. Вернее, не на улице это было, а в «Бульбяной». Но все равно, как такое возможно, чтобы он ее запомнил и захотел с ней поговорить?
Алеся вышла из больницы поздним вечером и вдруг поняла, что проголодалась чуть не до обморока. Днем смотрела, как делают плазмофарез, это было не обязательно, но выдалась возможность, и как не воспользоваться, ну и не успела пообедать, потом про еду забыла, а теперь вот организм напомнил, даже руки затряслись и ноги подкосились, и пришлось забежать в «Бульбяную», хотя обычно готовила себе ужин на общежитской кухне или просто пила вечером кефир, заедая булкой.
Есть хотелось так сильно, что она взяла колдуны, поскорее отошла к высокому столику в углу и стала есть их не вилкой, а ложкой, отправляя в рот целиком.
Как вдохновляюще вы едите! услышала Алеся. Она чуть не подавилась колдуном.
Извините. Он поставил на ее столик блюдечко с солеными грибами и большую рюмку водки. Нет свободных мест. Можно к вам присоединюсь?
Конечно.
Алеся поскорее проглотила колдун и закивала.
Извините, не запомнил ваше имя. Только фамилию интересную.
Алеся.
Она и фамилию его, и имя, само собой, знала Климок Борис Платонович. Он ей очень нравился. Как врач, конечно: спокойный, не придирается попусту и все-все объясняет, хотя завотделением мог бы медсестрам-практиканткам не объяснять вообще ничего.
Я обратил внимание, как вы капельницу поставили, сказал он. Просто играючи. При том, что вены у пациента были убитые.
Алеся смутилась еще больше, хотя от того, что он с ней заговорил, и так была уже смущена дальше некуда. От смущения она сделала большой глоток из стоящей перед ней керамической кружки. Мятный чай обжег язык, и она ойкнула.
Осторожнее. Может, водки выпьете? спросил Борис Платонович. Составите мне компанию.
Спасибо. Она смахнула слезы, выступившие от горячего чая. Я не пью.
Совсем?
Водку не пью. Вино только.
Взять вам вина? И прежде чем она успела возразить, добавил: Извините. Мне правда не хочется пить одному. А надо.
Почему надо? спросила Алеся.
Хотя, наверное, спрашивать-то было как раз и не надо. То есть неловко было такое спрашивать.
Но Борис Платонович не посчитал ее вопрос неловким.
Было вчера тяжелое впечатление и второй день не отпускает. Вот, надеюсь отогнать.
Он кивнул на свою рюмку.
Конечно, я могу вина с вами выпить, сказала Алеся.
Борис Платонович принес ей бокал красного вина и вазочку с клюквой в сахаре.
Или надо было взять вам поесть? спросил он.
Да вот же.
Она показала на свою тарелку, в которой оставалось еще два колдуна, политых сметаной. Он улыбнулся:
Счастливый вы человек.
Почему?
Хотя бы потому что молоды. Я, например, уже вздрагиваю при одном виде такой тяжелой пищи.
Не такие уж они тяжелые. Алеся покачала головой. У нас колдуны более сытные делают.
У вас это где? поинтересовался он.
В Полесье.
Алеся Пралеска из Полесья. Он снова улыбнулся. Звучит волшебно.
Она вдруг поняла, что он Нет, не симпатичный, как девчонки говорят, а красивый. Просто очень красивый. Что у него тонкие черты лица. И глаза глубокие. И внимательные. И умные. И печальные. Она так растерялась, поняв это, что замерла, не в силах отвести от него взгляд.
Что же, выпьем? напомнил Борис Платонович.
Алеся обрадовалась его предложению, потому что можно было прикрыться бокалом. Он быстро опрокинул в рот водку. Она отпила несколько глотков вина.
У вас там, в Полесье, наверное, вообще вкусно готовят, сказал он.
Кто как.
А вы?
Я не очень умею, призналась Алеся. Дома мама готовит, в Багничах бабушка. Это деревня наша, Багничи, объяснила она. То есть мой папа оттуда родом. Но теперь он в Пинске живет. И мама тоже. Мои родители в Пинске живут.
После учебы туда вернетесь?
Буду проситься. Но куда получится, конечно.
А в Минске не думаете остаться?
В Минск меня вряд ли распределят.
Она взяла из вазочки клюкву в сахаре.
А что у вас в Полесье готовят на десерт? спросил Борис Платонович.