Один из них (назовем его Гена), устав от хронических запоев, где-то с похмелья прочел о пользе козьего молока. О полезном и очистительном его воздействии на почки, печень, селезенку и прочий ливер, да загорелся желанием приобрести себе оную животину в хозяйство.
Пахал как два Папы Карло, но накопил и однажды приволок откуда-то симпатичную молодую, еще не рожавшую козочку. А лактация, э-э, после определенных событий начинается. Гена этого не учел.
Здесь и закрался ма-а-аленький подвох. Живность молоко отказывалась давать напрочь, явно не понимая, что от нее хотят. Да и не было его просто-напросто.
Генины гениальные планы, связанные с чудесным исцелением рухнули в одночасье. Он привычно ушел в запой, а выйдя, стал искать исход из сложившейся ситуации.
Писать объявы на столбах типа «Ищу козла на пару часов для совокупления. Геннадий. Обращаться по адресу» опасно, тут «Удельная» да Фермское шоссе со Скворечником в двух остановках.
Да еще и неизвестно, может и до Финбана довезут. А то еще вдруг «реальные козлы» исполнять желаемое пожалуют.
Заехав как-то к нему перенайтовать, я, узнав о его проблеме, каюсь, несколько цинично предложил ему трахнуть ее самому:
Ген, своими силами! А что? Исходя из химического состава твоего организма, она по вечерам будет тебе портвейн давать, да еще разнообразный от «72»-го до «Трех семерок», а по утрам пивком оттягивать!
Прошло уж двадцать лет. Как там Гена, как коза, да и там ли?
Изменилось все.
* * *«Пёсья улица». Кстати, там и Вовка Скрип жил. Между проспектами Луначарского и Северным. Бывшая, то ли Школьная, то ли Учебный переулок. Яйца бы оторвать тому, кто эти переименования затеял в свое время!
Сам на почте был свидетелем неоднократно, когда бабушку, получающую перевод, спрашивали:
А на какой вы улице живете, «уважаемая!»?
На Пёсьей, деточка, на Пёсьей!
Там еще соседняя улица есть Сантьяго-де-Куба. Так как прикажешь именовать ее жителей: Сантьягодекубинцы?
Вообще, велик район, известный своей неистребимой гопотой, на веселые названия: улица Композиторов, Асафьева (балет «Бахчисарайский фонтан»), Прокофьева, Луначарского (не люблю, гада, но уважаю), Художников, проспект Просвещения, Культуры и пр Такое ощущение, что дети, родившись в этом оазисе, должны прочувствовать себя уже почти на Монмартре! Хрен с два, уж мне поверьте!
Топонимика с культурой отнюдь не связана, она с ней едет в соседних электричках, но по разным веткам!
У Скрипа, помнится, в детстве был первый в моей жизни случай телепортации. Как-то, после репетиции, укушались у него дома, уснули, а поутру Вовка побежал в соседний универсам за пивом. Вернувшись с ним, он ошизенно заявил:
Рыжов, с дивана не падай, мы с тобой на другой улице!
Я твердо помнил, что в ночи мы никуда не перемещались, «черных» приходов у него тогда еще не было, и мы, поправившись, пошли читать вывески. Все было правильно: улица Вилле Песси.
Вернувшись домой и, догнав еще, мы полезли во всяческие энциклопедии, дабы выянить: Вилле Пес-си это он, она, или вообще, абстрактное понятие, сродни соседней Сантьяго-де-Куба.
Выяснилось, финский коммунист. Вовка взвыл:
Блин, у тебя в этом гребаном районе два флэта на улицах с человеческими детерминантами: Художников и Композиторов! А мне-то за что???
Вообще, в веселом райончике я прописан, а сейчас вынужденно осел! Дворами до дома хрен доберешься: упоят в зюзю!
Хотя, для меня это не фактор как-то на Петроградке помойное ведро, совмещая с покупкой хлебобулочных изделий, в тапочках, три дня выносил. Но я честно из Таллина отзвонился, сказав, что «черного» нет, и выложил полтора десятка других наименований! А кроссовки мне по дороге купили, плюс ведро, заныканное во дворе, никто так и не стырил!
И народ там веселый! Так как нам всем уже в районе «сороковника», то, обучаясь в свое время со всеми местными гопниками в одной школе, носил им передачки, по причине их предпосадки по очередной «хулиганке» в «предвариловку», то собирали «поросят» уже на зону.
Шли годы. Теперь отправляются посылки их детям, закрытым по малолетке на Лебедева Круг замкнулся
Люди
Всяк человек Вселенная, кем бы он ни был, а вот пустит он тебя туда или нет, да захочешь ли ты туда заглядывать, проблема обоюдная: ты ему до поры так же по барабану!
Ищите Солнца в Небе, пока глаза не ослепнут, а, ведь его отражения и на земле хватает! Люди, и, причем разные, и каждый, порой, носитель какого-то одного нехватающего именно тебе Слова!
Ищите Солнца в Небе, пока глаза не ослепнут, а, ведь его отражения и на земле хватает! Люди, и, причем разные, и каждый, порой, носитель какого-то одного нехватающего именно тебе Слова!
Это как открываешь хорошо знакомую книжку и случайно находишь то, чего раньше в ней не видел, потом открываешь ее снова и находишь еще и еще.
И слова приобретают уже иное значение, и откладывать ее подальше за другие рука не поднимается.
Мы тоже те же люди, и дело не в них, а в нас. Общей культуры не было, а было общее АНТИИНФЕРНО (внутреннее подсознательное сопротивление, которое я и называю недеструктивным пофигизмом), что и могло объединять людей, в глазах которых читалось свое, пусть слегка искаженное отображение!
Антураж присущ всему, и подводные камни тоже, но ни он, ни они не являются правдой: она в том, что ты, задумавшись, просто шел в Сайгон, сам не осознавая этого, и или проходил, или оставался: кто-то за первым столиком, а кто-то намного дальше.
* * *Как-то пошли мы с Максом Купчевским вызволять в очередной раз Сашку Салата на Каляева, 15, где нам был вручен наголо бритый Сашка со справкой:
«Выдан бомж. 1 шт.»
Жаль, в бытии затерялась!
Кстати, кто Прокопа Минского видел последний раз? Меня с ним тот же Штирлиц в 80-е познакомил. Замечательный крымско-татарский еврей белорусского происхождения (бывают и такие парадоксы!). Помнится, поехали мы с ним тогда в Московию, «Караван Мира», что ли, досматривать? Стоянка у них была еще в Парке Горького в натовских палатках.
Ужрались до такой там степени, что ночью пошли к Мавзолею с бэйджиками, аки форины, мумию отсматривать.
Ё-моё! Сотни раз в Москве был, а этого леща полукопченого лицезреть так чести и не удостоился! Стоим мы с Прокопом на Красной Площади, в Мавзолей нас не пускают по определению и режиму работы (зато сортир на ней был открыт, хоть туда сходили. Мать моя! Это не сортир был, а филиал Колонного зала Дворца Советов или, там, Съездов я в этой херомундии никогда не разбирался! Эскадрон гусар вместе с лошадьми мог бы разместиться!), плюем на это дело и разворачиваемся.
Выходим через спуск к речке, присаживаемся на парапет перекурить, и тут Прокоп выдает:
Представляешь! Вот мы здесь сидим с тобой в праздном настроении, догоняемся потихоньку на этом историческом месте, а ведь несколько сотен веков тому наши пра-пра-прадеды у стен этой крепости кровь проливали!
На что я, отхлебнув еще, слегка уточнил: А с какой стороны?..
И в тихом задумчивом молчании стали перемещаться в сторону Ленинградского вокзала
* * *Леша Охтинский и Женя Джексон.
Сакко и Ванцетти, Гржимилек и Вахмурка, Болек и Лёлек
С той поры, как я потерял их из виду, они были также неразлучны, плюс на определенной стадии запоя стали похожи, как два ботинка: пара одна, только каждый со своим заворотом. Однакопо порядку.
Фамилия Охтинского Бобров, и представляясь незнакомым дамам, он всегда говорил:
Меня зовут Леша, Бобров! А так как я еще и немножечко рисую, то мои друзья зовут меня: Бобров-Водкин!
Какой он был художник (еще раз извиняюсь за прошедшее время, просто туда переношусь) это отдельная история, но степень его обязательности была линейно пропорциональна уровню его раздолбайства. В конце 80-х или начале 90-х получили мы с женой заказ из Норвегии на роспись всяческих изделий: матрешек, брошек, и прочего. Сгоняв в Москву в Измайлово за заготовками, стали подряжать всех знакомых художников, дабы управиться в срок и дать тем заработать.
Вспомнили о Лешке и вручили ему шкатулки Основная его особенность была в том, что сердиться на него было абсолютно невозможно, по крайней мере, долго. Шкатулки он не принес ни в срок, ни через неделю, никогда. А где-то через пару месяцев встретился нам в пивбаре на «Жуках» с такими невинными и страждущими глазами, что, простив все, пришлось похмелять его, родимого. Ну жил он так!
А жил он на Охте, кажется, в трехкомнатной квартире, где и напивался до полного отторжения остальным пространством и окружением (кстати, говорили, там и окончила свои дни Таня Каменская).
Как-то, лежа вповалку у него на диване, на приходе, на вынужденных подсознательных стремаках, открываем глаза и видим хозяина квартиры, словившего не одну стайку белочек, с топором в руках. Не имея сил пошевелиться, кто-то, или Тони, или Аргентина, произносит:
Уйди, Раскольников, к своей старушке! и мы захрапели дальше. Выжили. Привычка.