я принимал, как за упорный труд барыш.
И если в ясных их глазах светила
как солнце, нежность в сполохах ума,
мне вечерами нравилось в тиши интима
желаний девичьих причуды принимать.
Пока вставало солнце над базаром
я мог остановиться, отдохнуть,
и возникал, как призрак пред глазами,
текущей жизни непонятный путь.
В судьбу смешную местного торговца
предназначенья истинного свет
не проник, как из-за тучи солнце,
и был деяний слишком узок спектр.
Как утром зябким, призрачно-пустынным,
был сумеречен мир в моей душе.
И восхожденье чувств как бы застыло
на грани дня, на тёмном рубеже
***В мою судьбу сквозь ночи мрак гнетущий
вольется луч и трепетен, и тих
и, как рассвет, за окнами встающий,
забрезжит, новых мыслей полон, стих.
(из ранних стихов)
Я всё же смог в облаве бедствий сдюжить,
не умереть от боли, потеряв любовь.
Но чтоб сильней не ранить чью-то душу,
не напишу об этом я стихов.
Изыдют вон мои печали мысли,
лишь приоткроет двери утра рань.
И свет иных неистребимых истин
вольётся в душу, вместо тьмы утрат.
Глаза вещей разбудятся в квартире,
придет покой, как мудрый пилигрим,
и вспомню я про счастье в этом мире,
про яркость дней, про зарево зари.
Я выйду в мир, в пространства улиц, в город,
избавленный от тяжких дум плохих,
и вот тогда почувствую, как голод,
желанье жить, влюбляться, сочинять стихи.
***Стоит как недруг у порога старость
Ей двери бы совсем не открывать,
но крепость дней так просто не оставит,
как подступивший к стенам сильный враг.
Крепись же, крепни, молодости Троя!
Врагам сдаваться рано через чур.
Ещё подходит сердцу роль героя,
и мужественен глаз моих прищур
НАД БЕЗМОЛВЬЕМ СНА
Горький знак последствия аварий,
как напоминанье о тщете земной,
мертвый пёс лежит на тротуаре,
н не обойти нам стороной.
Перед нами медленные листья
омывают светлый контур пса.
Почему-то думается: лица
обращать друг к другу нам нельзя.
В этом месте небольшого ветра
ощутимей кажется порыв.
Обнажаются отчетливей приметы
золотой погибельной поры.
Где-то в дебрях сердца вещий Ветер,
как листву. встревоживает нас.
Оттого и тяжелеют веки
проходящих над безмолвьем сна
ОБЩИЙ ВАГОН
Не отыщет средь прожитой жизни
глубже взгляда, пронзительней глаз
потянувшая скорые мысли,
уколовшая, память-игла.
В полусумрачном быте вагона.
смята воля, как сброшенный плащ,
среди платьев и плеч, снов и стонов,
и смешков, чуть похожих на плач.
Снедь старухи в узлах полушалков,
чемодан, оттянувший плечо,
увели, отвлекли, помешали
сразу встретить девичье лицо.
В этом скопище плача и смеха
неожиданна близость души,
как отчетливый шепот: уехать,
как прощальная мысль: не спешить.
Пассажиров встречают у станций.
И продлить эту близость нельзя.
И захочется крикнуть: останься,
и вокзал набежит на вокзал
На запад солнца двигалась окружность
На запад солнца двигалась окружность.
Я выходил из дома. Оглядев восток,
вдруг понял я: нет времени, мне нужно
вновь догонять мгновенья, как фантом.
Забор из сорных трав за домом вырос,
пока себя держал я взаперти
переживаний, как напасть, как вирус,
в любви измены, в чувствах карантин!
Я, выходя, перил коснулся сгнивших,
на выщербах ступеней рос пырей.
Как на корме, с пробитым в шторме днищем,
мне словно кто-то закричал: скорей!
Из прошлой жизни ничего не вышло,
и время в щели дома утекло.
Но, все-таки, за грустью наивысшей
почувствую в груди своей тепло.
И выходя на волю из простраций,
из бездны горя, из страстей игры,
я посылаю небу и пространству
своей души немыслимый порыв.
Это жилище темно и убого
Это жилище темно и убого:
хрупки перила и скрип у дверей.
Здесь пахнет прошлым, и глокая бокра
где-то живет у меня во дворе.
Спит на диване премудрая кошка,
делая всё, как всегда, по уму;
в бренную жизнь не вникая нисколько,
И не читая, к примеру, Камю
Я же пытаюсь легко и красиво
тихую жизнь без друзей и любви
воспринимать, как работу Сизифа,
вкатывать на гору камень судьбы
В САЛОНЕ АВТОБУСА
Толпа молчала и глазела.
В салоне женщина лежала.
Она вниманья не хотела.
Идей меньшинств не отражала.
С румянцем, словно после бани,
раскрыто спящая, как дома,
она посапывала пьяно
лет двадцати, с лицом Мадонны.
Я размышлял: среди рутины
разврата, лжи, расправ кровавых
она не так уж и противна,
как женщина она права ведь.
Я ей, поспавшей, подал руку,
помог подняться понемногу.
Она не будет в томной скуке
умело корчить недотрогу.
Она не станет, пряча похоть,
вести о нравственности речи.
Ей и от выпитого плохо
и на душе её не легче.
И оттого, что было мало
тепла в любви, устройства в быте
между грудей её вздыхала
щепотка придорожной пыли
*****
Многолюдная улица после
на работе пропавшего дня.
Я вольюсь и почувствую просто
как поток увлекает меня.
В гуще лиц незаметною каплей
поплыву в русле времени я;
как вода, устремленная в Каспий,
мы впадём все в озера жилья.
И в большом многолюдном жилище
одиноко взывает душа.
Люди в людях отзывчивость ищут
и тогда никуда не спешат.
И тогда, когда в сердце пустынно,
что без близких не выжить почти,
неожиданно разум постигнет
мудрость тихую капли воды.
Спотыкаясь в толпе, в спины тычась,
презирая амбиций расчет,
плыть и плыть незаметно средь тысяч:
тысяч глаз, тысяч губ, тысяч щёк
Гримасы и маски
КАНАТОХОДЕЦ
Если в карму поверить, то был я циркач,
в прошлой жизни ходил по канату;
и содружество звёзд мне внушало сверкать
равновесий высоким талантом.
Без страховки наверх выходил,
понимая: нельзя оступиться.
Лишь быстрей сердце билось в груди,
не слабел тренированный бицепс.
Но однажды, уставший от травм,
не попал в ритм привычного танца
И паденья смертельного страх
мне из той жизни смог передаться
В нови дней я замечу растраченность сил,
будто прежний ходок по канату.
Вот и жизненный смысл, как судьбы балансир,
ускользает из рук потерявшего хватку.
Можно стресс тяжкой кармы изжить и забыть,
отдалиться от дел, отойти от событий,
и на скользкой, на тонкой опоре судьбы
перестать вечно делать кульбиты.
Для чего же земной организм
просит снова опасности дозу,
чтоб партнёршу, сошедшую вниз,
поразить мастерством виртуоза?
Я с подошв кровь стремлений оттер
и смотрю,
не отравленный лестью,
как наверх, словно в счастья восторг,
на канаты свои обречённые лезут
КЛОУНАДА
Поэт или клоун, иду на руках.
А. Мариенгоф.
Але гоп!идущий поэт на руках,
на публику кубарем как на арену,
где тигров следы на зелёных коврах,
и клетку ещё не убрали за сцену.
Серьёзность моих лучших мыслей и тем
уверенней выразит солнечный клоун,
насмешник, паяц, сотворитель затей,
что чуток к репризам и к слову.
Пока я бросаю одну за одной,
жонглируя сходу, тирады и рифмы,
как тень, кто-то там у меня за спиной
стоит и себе здесь не кажется лишним.
Не ясен мне сзади невидимый фон,
но понял я, словно иное постигнув,
что держит он кнут, револьвер у него,
и общий прикид укротителя тигров.
Он движется медленно влево вперед
и вот, наконец, он выходит из тени
хозяином наших тревог и забот,
указчиком взлётов, прыжков и падений.
А что? Может снова кошмарно в стране?
Зверей и людей назначают всеобуч.
И просто приближен для теста ко мне
лицо обжигающий обруч.
Так что же он думает, будто я зверь?
Коль в жизни, как в цирке, дурачусь.
И старой системы его револьвер
не тиграм арен предназначен.
.
Животные в очередь встали и прыгают тут.
Одни неохотно, другие согласны,
ведь в обруч горящий каждый летун
всегда поощрён сахарком и колбаской.
Огня не боюсь я, огонь мне, как брат.