Пусть белый сойдет с тропы Манга, чтобы он смог убить собаку-оттава, который думал избежать мести сенека!
Не стронувшись ни на дюйм, продолжая держать маленького Дональда, который, лопоча, с любопытством смотрел на индейцев, майор Хистер ответил:
Даже если этого потребует все племя сенека, я не позволю, чтобы этот человек был убит в присутствии моей жены. Раз уж мой сын спас его, я не отдам его в ваши руки, обрекая на мучения. Он искал моей защиты, и он ее получит, пока не докажет, что не заслуживает ее. Пусть сашемы вашего племени пожалуются сэру Уильяму Джонсону. Если белый вождь решит, что этот пленник должен быть выдан, и прикажет это сделать, я выдам его, но не прежде. Ступайте теперь, пока мои молодые люди, которые уже идут сюда, не придут и не прогонят вас ударами плетей, как визжащих собак.
Дикарь, который достаточно хорошо владел английским языком для того, чтобы понять смысл сказанного, хмуро ответил:
Кто дал право белому вставать между индейцем и индейцем? Эта земля земля индейцев. Длинный дом, в котором живет белый, принадлежит индейцам, как и стволы деревьев, из которых он построен. Если индейцы скажут тебе оставаться, ты сможешь остаться: если скажут уйти, ты должен будешь уйти. Пусть кто-то из твоих юношей только поднимет руку на Манга, и земля, по которой сейчас ходит белый, больше никогда такой не будет. Его дом станет совиным гнездом, и скво сенека будут убирать урожай с его полей. Отдай Мангу его пленника, и тогда не будет крови между ним и его белым братом.
Никогда, ответил майор Хистер, достаточно понимавший язык индейцев, чтобы понять общий смысл сказанного.
Он не успел договорить, как Манг вдруг нагнулся и рванулся вперед, словно змея, собираясь своим отсвечивающим томагавком разбить голову своего все еще распростертого врага.
Словно молния, взлетела правая нога майора; тяжелый, подкованный башмак врезался под подбородок дикаря, так что тот оторвался от земли, а потом рухнул на спину, хастыв, словно мертвый.
Остальные дикари в первый момент рванулись, словно желая отомстить за нападение на своего соплеменника и, как им показалось, его смерть, но их порыв был прерван окликом , раздавшимся а их спиной. Бросив взгляд в том направлении, они увидели направленный на них длинный ствол ружья, которое держал белый, одетый в одежду из кожи, как принято было у тех, кто большую часть времени проводил в лесу. В то же время полдюжины работников, возвращавшихся с поля домой, заметили, что что-то происходит, и поторопились туда. Разумно рассудив, что в данных обстоятельствах благоразумие лучшая часть доблести, сенеки взяли беспомощное тело своего товарища и, убежав так быстро, как могли со своим грузом, исчезли в лесу в сгущающейся тьме.
Взорам собравшихся предстала такая картина: высокий майор стоял над распростертым телом спасенного беглеца, держа одной рукой улыбающегося ребенка, а его дрожавшая жена вцепилась в другую его руку. Рядом с ними стояла на коленях перепуганная девушка, закрывшая ладонями горящее лицо, а в нескольких шагах позади стояла группа работников, вооруженных разными орудиями своего труда. Впереди был Трумэн Флэгг, охотник, белый по рождению, индеец по воспитанию и образу жизни, опиравшийся на ружье и молча наблюдавший за убегавшими дикарями. Когда они исчезли в лесу, он спокойно заметил:
Это было отлично, майор, и этот мерзавец Манг получил по заслугам. Но если он такой мертвец, каким кажется, то я боюсь, что это втянет вас в неприятности с племенем, хотя он и не сенека по крови и пользуется у них большой любовью.
Так ты его знаешь? спросил майор.
Не сказать так штоб знаю, но кое-что о нем слыхал.
Очень хорошо; пойдем в дом, и ты расскажешь мне, что знаешь, пока мы будем обсуждать это дело. А вы, парни, отнесите этого бедолагу в сарай, там посмотрим, что с ним делать. А теперь, дорогая, нас ждет ужин, и я воздам ему должное с большим удовольствием, оттого, что это происшествие столь счастливо разрешилось.
Я молю Господа, Грэм, о том, чтобы это происшествие действительно завершилось, истово ответила миссис Хистер, забрав ребенка из рук мужа и прижав его к груди.
Вся эта драматическая сцена заняла не более пяти минут, и, когда люди приблизились к распростертому индейцу, оказалось, что он пришел в себя и может встать и идти с посторонней помощью.
Убедившись в том, что его жены и ребенок находятся в доме в полной безопасности, майор Хистер счел своим долгом посетить гостя, воспользовавшегося его гостеприимством при столь необычных обстоятельствах, и узнать о его состоянии. Он нашел его лежавшим на соломенной подстилке, поверх которой было наброшено одеяло, и поговорил с ним с помощью Трумэна Флэгга на языке индейца, незнакомом хозяину. Охотник промывал раны индейца так осторожно, что это совершенное не вязалось с его грубым обликом, и время от времени давал ему сделать несколько глотков холодной колодезной воды, которая сейчас была для него лучшим эликсиром жизни.
Убедившись в том, что его жены и ребенок находятся в доме в полной безопасности, майор Хистер счел своим долгом посетить гостя, воспользовавшегося его гостеприимством при столь необычных обстоятельствах, и узнать о его состоянии. Он нашел его лежавшим на соломенной подстилке, поверх которой было наброшено одеяло, и поговорил с ним с помощью Трумэна Флэгга на языке индейца, незнакомом хозяину. Охотник промывал раны индейца так осторожно, что это совершенное не вязалось с его грубым обликом, и время от времени давал ему сделать несколько глотков холодной колодезной воды, которая сейчас была для него лучшим эликсиром жизни.
Что бы в таком случае сделал? спросил майор, глядя на Трумэна Флэгга, который одну за другой смазывал многочисленные раны индейца целебной мазью, сделанной из смеси медвежьего жира с ароматной смолой бальзамической ели. Он выживет, как ты думаешь?
Благодаря вам, майор, да! Он выживет, и все будет отлично, потому что хотя его раны выглядят плохо, опасности ни одна из них не представляет. Они заживут. Вот от жажды он едва не помер. Сами видите, его чуть ли не весь день пытали, и не давали ни глотка воды с последней его трапезы, а это был кусок соленого мяса накануне вечером. Он быстро будет в порядке. Все что ему сейчас нужно еда и вода, и хороший сон, и он скоро будет как новенький. Потом он готов будет снова выйти на тропу войны, если так можно сказать. Это самый храбрый инджун из тех, кого я видел, а я уж на них насмотрелся, всяких видел. Если ему нужно, я останусь с ним на ночь, потому что его племя сейчас далеко. Но храбрость есть храбрость, что у белых, что у краснокожих, и мужчина, который считает себя мужчиной, будет это доказывать, кто бы ни стоял на его пути.
Убеждение, которое я охотно разделяю, ответил майор. Храбрый враг всегда лучше трусливого друга. Но враг ли нам это индеец? К какому племени он принадлежит?
Оттава, был лаконичный ответ.
Оттава! воскликнул майор, совершенно сбитый с толку. Но ведь оттава самые верные союзники французов и самые непримиримые враги англичан. Ты уверен, что он оттава?
Абсалютна, ответил охотник, усмехнувшись в ответ на такой испуг говорившего. И это не все но он еще и самый храбрый воин и лучший человек среди всех оттава. Они зовут его Сонга, Сильное Сердце, и я уверен в том, что сэр Уильям был бы рад хоть завтра обменять сотню фунтов королевскими монетами на его скальп.
Так чего же ты отказался их заработать? спросил его собеседник. Ведь легче чем так эти сто фунтов получить не выйдет, а это не та сумма, от которой может отказаться даже такой независимый лесной бродяга, как ты.
Вместо ответа тот выпрямился во весь рост и, взяв в руку свечу, несколько секунд рассматривал собеседника.
Ты так не думаешь, майор Хистер! Хвала Господу, ты ведь так не думаешь! Твое лицо лучше твоих слов говорит, что ты честный человек, наконец произнес он. Если б я решил, что ты вправду готов сделать то, о чем сказал, и принадлежишь к тем мерзавцам, которые готовы убивать ради золота, я никогда больше не сел бы за твой стол, ноги моей не было бы в твоем доме, никогда не посмотрел бы тебе в лицо и никогда не думал бы о тебе иначе, чем как о негодяе, от которого ждать можно только гадостей.
Нет, Трумэн. Я не думал сделать то, о чем сказал, ответил майор, пожав охотно протянутую ему руку. Я сказал так просто из любопытства, чтобы услышать твой ответ, хотя и без того знаю, что характер у тебя из лучшей стали. Теперь я должен вернуться к жене, и если ты присоединишься к нам, когда сделаешь все что нужно для этого бедняги, мы вместе обсудим эту ситуацию, потому что мне кажется, что держать Сонгу из племени оттава пленником в чьем-то доме не самое хорошее дело.
ГЛАВА
III
ИСТОРИЯ ТРУМЭНА ФЛЭГГА
Трумэн Флэгг был сыном одного из суровых семейств Новой Англии, осваивавших дебри на самом краю цивилизованных земель и отбивавших нападения французов и индейцев, то и дело вторгавшихся из Канады, словно стаи злобных северных волков. Во время одного из таких набегов его родители были убиты, а ребенка забрали с собой, чтобы вырастить его среди кохнауагов4, живших у реки Святого Лаврентия недалеко от Монреаля. С этими индейцами он прожил несколько лет, за это время полностью поняв их образ жизни и изучив язык не только этого племени, но и нескольких других северных племен, а также французский. Помимо этого, он так хорошо изучил лес и так совершенно усвоил индейские манеры и привычки, что, когда он снова был захвачен, на сей раз отрядом грабителей из племени макуа, или могауков, никто не признал в нем белого, пока в поселке ирокезов его не раздели, готовя к пытке. Когда его личность была установлена, последний его пленитель смыл с него раскраску кохнауагов, снова раскрасил и одел так, как это принято было у могауков, и относился к нему со всем уважением, как к сыну племени. Сменив таким образом одну индейскую жизнь на другую, Трумэн Флэгг оставался среди ирокезов достаточно долго для того, чтобы в совершенстве овладеть их языками, и получил имя Хоносагета, что означало человека со многими языками. Наконец он привлек внимание сэра Уильяма Джонсона, став одним из переводчиков генерала и советником по индейским вопросам. Когда же после недолгого знакомства лесного странника с цивилизованной жизнью (таковой в его понятии была жизнь в пограничных поселках, разбросанных вокруг Джонсон Холла в низовьях реки Могаук) ее условности и ограничения стали его тяготить, он с большим удовольствием принял приглашение майора Хистера, который в то время искал опытного проводника и охотника. С тех пор, помимо службы, которая заключалась в передаче посланий между домом Таутри и поселками вдоль реки, он был свободен и мог идти, куда ему вздумается, следя лишь за тем, чтобы его хозяин во всякое время года имел в достатке разнообразную дичь. Это давало ему возможность большую часть времени бродить по лесу, от одного индейского поселка к другому, ведя разговоры на интересующий их темы с членами этого дикарского сообщества, и присматривая своим орлиным глазом за безопасностью обитателей дома Таутри. Человеком он был простодушным, абсолютно честным и добронравным, что давало ему возможность получать все нужные ему сведения, подобно мху, впитывающему всю воду. Хотя сложения он был среднего, мускулы у него были стальные, глаз как у ястреба, а в меткости стрельбы он превосходил всех жителей приграничья, белых или краснокожих. В течение трех лет таких отношений, полезных для обеих, сильная дружба связала сына леса и старого воина, чей военный опыт и отвага на поле битвы были отмечены королем. Теперь же он с нетерпением ждал прихода охотника, чей совет помог бы ему составить план действий в сложившейся ситуации.