Он самый.
Мне понадобилась пара секунд, чтобы вспомнить, кто такие овинники, или гуменники. На Руси издревле считали, что в каждой среде живёт свой дух-хозяин. В лесу леший, дома домовой, а вот в овинах обитают овинники народец не особенно дикий, но со сложным характером. Иногда таким, что овинники бывают злее самого распоганого дикого духа, обитающего за тридевять земель и всеми кудыкиными горами.
Следом пришло прозрение: я сошёл с ума. От нелёгкой дороги по сугробам у меня точно помутился рассудок, если вместо хоть и захолустной, но настоящей деревни, куда я пришёл за помощью себе и бедному оставшемуся одному Димону, я вижу странные вещи и не менее странных существ.
А что такое «Димон»? поинтересовался устроившийся на лавке дед.
До меня дошло, что я разговаривал вслух.
Товарищ. Вместе ехали.
Зачем это?
За фольк Сказки слушать.
Что-то подсказало, что дед вряд ли бы понял, что такое машина, фольклор и кафедра, поэтому говорить я решил проще, без современных словечек. «Шут её знает, эту деревню, может, все они тут того».
За сказками? Вот это да. Это дело, конечно, хорошее. Сам послушать люблю, да и знаю немало. Да только зачем тебе сказки? Ты, сразу видать, человек нездешний, занятой, поэтому вряд ли тебе будут интересны наши сказки. Ты лучше ответь, где ж твой товарищ?
Да в снегу, семь километров э-э-э вёрст пять отсюда. Застряли, так он с телегой остался, а я сюда за помощью.
Дед охнул, стащил шапку, затеребил бороду:
А с кобылой что?
Сдохла!
Бородатого как ветром с лавки сдуло. Забегал у стола, заплескал рукавами.
Овиныч! Выручай, сосед, в беде ведь человек. Да и животина-то пострадала. Ты уж не откажи, сделай милость.
От печки донеслось недовольное и неразборчивое ворчание: видимо, гуменник отказывался высовывать нос из натопленной избушки и топать по сугробам. Тем более выручать кого-то.
Ну нельзя так!
То ли голос деда так подействовал на Овиныча, то ли действительно совесть проснулась не дикий же дух лесной, с человеком рядом живёт, поэтому и жалость к нему иметь должен но гуменник исчез. Буркнул что-то напоследок и как сквозь землю провалился.
У меня отвалилась челюсть.
Ну? Так какие сказки тебе нужны, мил человек? Весяна!
Последнее дед крикнул куда-то в сени. Почти сразу же послышался дробный топоток, и прибежала та самая с ясными васильковыми глазами. Тряхнула русой косой и с любопытством уставилась на меня.
Чаю нам налей, с девчушкой дед разговаривал куда ласковее, чем с непрошеным гостем. Только без этих твоих штучек.
От чая, приготовленного девчушкой, тоже пахло травами, но к этому запаху примешивался стойких дух то ли реки, то ли болота. Закрыть глаза, так вообще лягушки мерещиться начнут. Да и заварка подозрительно походила на ряску: не тонула, как положено порядочным чаинкам, а плавала сверху.
А что ты хотел? Кикимора она кикимора и есть.
Чего?!
Вообще-то после гуменника я думал, что удивляться больше нечему. Но как только дед назвал румяную кровь с молоком девушку кикиморой, глаза у меня точно стали размером с блюдца.
А что тебя удивляет? заботливо спросил старик, шумно отхлебнув пару раз. Тоже, никак, впервые увидал?
Впервые, честно признал я. Увидел впервые, но всю жизнь думал, что кикиморы они страшные, худые и скрюченные
Так молодая ещё! фыркнул дед. А что до болота так холодно сейчас. Сам поди поживи на льду волком взвоешь. Правда, Весянка?
Присевшая было на лавку девушка кивнула и, озорно глянув на меня, опять ускакала в сени, откуда вновь послышался весёлый серебристый смешок.
Так они ж, кикиморы, проговорил я шёпотом, чтобы не услышала девушка, плохие! На воде морочат, даже во дворах животину замучить могут, пакости всякие хозяевам строят.
Дед отставил от себя опустевшую кружку, чинно вытерся бородой и в упор уставился на меня:
Ну, на это я тебе так скажу. Пакости строить, во дворе-избе хозяйничать так это я не дам. Моё это дело порядки тут наводить. А что до «плохая-хорошая», так среди вас, людей, тоже всякие есть и плохие, и так себе, и вообще позор рода человеческого. Точно так же и у нас. Ничем не отличаемся.
Так вы тоже? Того
Домовой он, глухо раздалось от двери, после того как она захлопнулась, запустив в избу порцию морозного воздуха.
Внутри у меня тоже похолодело. «Вот тебе и Полозовка! Вот тебе, бабушка, и фольклор!»
Ты чай-то не плескай. И Весяну обидишь, и напиток хороший переведёшь. Хоть, конечно, не по-моему заварен, но с морозу знатно согревает, с этими словами гость, закутанный в одёжу, словно из мха и меха шитую, отобрал у меня чашку и глотнул чаю.
Странное дело, но ступор, который был всего минуту назад, прошёл. Я с любопытством таращился на пришедшего, стараясь определить, кто это такой пожаловал. В принципе, долго стараться не пришлось. «Говорящий» наряд с головой выдавал лешего в самом что ни на есть расцвете лет. Чинно отвесив поклон деду, гость стряхнул с одёжи снег, устроился у печи прямо на полу и скинул обужу. Скоро запахло нестиранными онучами или что там лешие носят.
Домовой нахмурился и покачал головой:
Ну, сколько ж тебе говорить, Лексей!
Тот, кого назвали Лексеем, проворно напялил лапти обратно и почему-то уставился на меня, как будто это я ему замечание сделал.
Гость. За сказками, ответил Домовой на незаданный вопрос.
Угу, буркнул леший. Известно, за какими сказками ошивается. Я вот давеча троих таких «сказочников» из лесу выкинул. Деревья без спросу пилили. И ладно бы себе на избу, а то так продавать собирались.
Не-не, мы точно за сказками! внутреннее чутьё подсказало, что с этим гостем шутки плохи. Каждый с детства знает, как леший в своих владениях народу нервы трепать умеет. Кругами водит, морочит голову так, что, если не выругаешься крепко, живым не уйдёшь.
Так он тут не один?
Бахнула дверь, охнула Весяна. Лексея как сквозняком сдуло. Через пару минут в сенях послышался грохот, а потом в избе появился Димон под конвоем Овиныча. Правда, последний выглядел не столько злобно, сколько раздосадовано.
Димон еле держался на ногах, видимо, тоже, как и я, умаялся идти по сугробам. Но кроме этого невооружённым глазом было видно, что в запасе, прихваченном для «сугреву», одной посудинки уже точно нет.
Вскоре выяснилось, что Овиннику не пришлось топать за человеком к машине. Товарищ, посидев немного в дохлой и холодной «ласточке», решил сам двинуться в деревню, благо знал, в какой стороне она находилась. К Полозовке Димон вышел, уже шатаясь от спиртного и усталости. И встретился с Овинычем.
Гуменник, которого послали выручать «незнамо кого», был сильно не в духе. Димон, успевший проклясть меня, машину, фольклор и собственную мягкотелось, тоже, поэтому поругались они знатно. Правда, вдоволь отыграться Димону не дали. Гуменник, видимо, вспомнив, что он нежить и в злобном виде куда сильнее человека, Димона скрутил, оттащил в избу и передал лешему.
Не трогайте его, взмолился я, чувствуя себя кругом виноватым. Друг это мой, вместе сюда ехали, вместе отсюда и отправимся.
Как пить дать, язвительно произнёс Овиныч.
Цыть!
На миг в избе потемнело, только сверкнули огни в углах. Это дед показал, кто в доме хозяин, как и говорил: «Моё это дело порядки тут наводить!» Димон сполз по стенке вниз, но на пол не упал. Откуда ни возьмись под ним появилась лавка. Сама. По своему хотению.
А теперь по порядку.
Последние слова относились ко мне. Пришлось рассказывать. С самого начала. И про кафедральную маму, кактус ей под подушку, и про свою работу, и про подготовку к поездке: «Почему именно сюда? Да вышло так. На самом деле любая деревня сгодилась, конечно, если бы там осталось то, что сейчас зовётся фольклором, а раньше баснями, побасёнками и былинами, песнями и сказаниями. К тому же Полозовка ближе к дому».
Услышав слово «дом», дед хищно подобрался. Сверкнули любопытством внимательные, совсем не старые глаза.
Дом, говоришь? А ну-ка, мил человек, поведай, что у тебя там за хоромы? Хороши ли? Просторны?
Любопытство выпирало из Домового, словно тесто из кадки. Дед даже забыл про нового гостя. Я нет. Поэтому вместо того, чтобы отвечать на многочисленные вопросы, я выразительно уставился на хозяина. Намёк остался незамеченным. Тогда я кивнул в сторону Димона, вздохнул и выдал то, чего сам от себя не ожидал:
Что же вы правила-то нарушаете?
Домовой вытаращил глаза. Практически одновременно с Овинычем и меховым-моховым Лексеем. В глубине избы охнула Весяна, словно уже вовсю сожалела о незваном госте, с которым её друзья-товарищи за неосторожные слова такое сотворят, что и в страшном сне не придумаешь.