Какие правила? наконец ожил, заморгал Домовой.
А такие. Любой ребёнок знает, что сперва добра молодца надо Что?
Что?
Обитатели избы и её окрестностей смутились, но изо всех сил постарались придать себе отрешённый вид. Это было смешно, однако показывать этого я не стал и на полном серьёзе быстро добавил:
Сперва надо накормить, напоить, в баньке попарить, а потом уже и спрашивать!
В избе стало тихо. Так тихо, что было слышно, как в подполье шуршат и суетятся мыши. Потом неожиданно громко икнул Димон, распространяя вокруг запах выпитого «энзэ». Кустистые брови деда сошлись к переносице, не предвещая ничего хорошего, огромные квадратные ладони гулко хлопнули по коленям, внушительные ноздри со свистом втянули пропитанный теплом и травами воздух, рот распахнулся И тут дед принялся хохотать так, что по избе ходуном заходили не только ухваты и горшки, но и лавки.
Ловко! хозяин вытер расшитым рукавом выступившие слёзы и снова принялся покатываться со смеху, то и дело поглядывая на своих друзей. Эка! Вот уж уел так уел, гость дорогой. Не ожидал!
Отсмеявшись на это ушло несколько минут Домовой ещё раз треснул себя по коленям и со словами «Пошли уже, уважим» пошёл к двери. Я двинулся следом, то и дело оглядываясь назад: оставлять Димона в такой компании мне было страшновато.
Не боись, дед то ли прочёл мои мысли, то ли догадался. Ничего с твоим товарищем не сделается. Лексей с Овинычем и разденут, и уложат, потому как в баню ему сейчас нельзя. От жары да от пара нетрезвому человеку плохо бывает. Банник хоть и ближе всех к людям живёт, а всё же пьяных на дух не переносит: так пошутит, что потом несколько месяцев ожоги лечить придётся. И это в лучшем случае.
А в худшем? спросил я.
Дед приостановился, посмотрел на меня, как на мальца несмышлёного, и хмыкнул:
Хоронить.
Последнее слово упало, словно хороший камень, гулко и веско, напрочь отбило у меня всякое желание задавать вопросы. Так мы молча и шагали. Впрочем, шагать пришлось недолго. Баня небольшая, сложенная из тёмных брёвен оказалась недалеко, на краю нехоженого белого лоскута, обнесённого косыми кольями. «Огород, наверное», решил я, и, как оказалось, правильно.
За пару-тройку шагов до бани дед остановился.
Нехорошо без предупреждения, ответ Домового опередил мой так и не прозвучавший вопрос.
А разве о нашем приезде не знают? я с улыбкой кивнул в сторону бани.
Может, и знают, серьёзно ответствовал дед, но предупредить всё равно надо. Доброе слово, как говорится, и кошке приятно, а Баннику тем более.
Не успел Домовой договорить, как дверь бани открылась, и на пороге показался худой дядька в длинной, почти до самых пят, рубахе. Поверх выбеленного полотна лежала тощенькая светлая бородёнка, придавая своему хозяину странноватый вид, потому как совершенно не стыковалась со смуглой кожей и такими же тёмными маленькими глазами.
Пока я, глядя на явившего себя Банника, пытался приставить на место отвисшую челюсть, эти самые тёмные глазки буравили меня, видимо, пытаясь не только разглядеть, но и запомнить минимум на веки вечные. Во взгляде хозяина бани явно читалось неприязнь к незнакомому человеку, но, явно уважая Домового, открывать рот и что-либо говорить Банник не спешил.
Доброго здоровья, лёгкого духа, чинно проговорил Домовой и указал на меня рукой: Сделай милость, уважь, попарь дорогого гостя.
Банник стрельнул глазками в сторону деда, потом опять перевёл взгляд на меня. Засопел. Прищурился.
Ходят тут всякие, ходят, пробормотал он, обращаясь сразу и к деду, и к «дорогому гостю».
Я счёл за благо промолчать. Домовой, как ни странно, тоже, только чуть развёл руками, словно давал понять: ну стоит ли ссориться, ведь по чести просят. Банник опять засопел, с усердием почесал нос, вытер ладонь о рубаху и вдруг бодро и чуть ли не радушно произнёс:
Да о чём речь! Попарим, порадуем молодые косточки! Чего стоишь колода колодой? Заходи!
Следовать за Банником я не спешил. Хозяин маленькой, но крепкой бани мне не нравился, да и я ему, скорее всего, тоже не внушал никакого доверия. Однако деваться было некуда. Потоптавшись на месте, я набрал полную грудь свежего морозного воздуха, досчитал до десяти, резко выдохнул и шагнул в тёмный проём двери.
Назад я не шагнул, а вылетел. Пулей. Прямо в снег. Не видя никого и ничего, я хватался за грозившее выскочить из груди сердце и пытался утонуть в снегу от жара и невыносимого крика.
Назад я не шагнул, а вылетел. Пулей. Прямо в снег. Не видя никого и ничего, я хватался за грозившее выскочить из груди сердце и пытался утонуть в снегу от жара и невыносимого крика.
Живо-о-о-ой!!! орали где-то совсем рядом.
Орали громко, надсадно, до хрипоты, но рассмотреть, кто же так рвёт связки, не удавалось глаза застилали слёзы. Навести резкость удалось только в бане, куда я опять попал неведомым мне образом, и то только после того, как удалось влезть в чистую рубаху, отдышаться и смирить колотившееся сердце.
Ну? в сварливом голосе слышались добродушные нотки. Чего так орал-то? Оглохнуть можно.
Кто орал? Я?
А кто же, хихикнуло рядом, и передо мной нарисовался Банник мокрый, усталый, но довольный. Ты что, первый раз в бане паришься?
Вместо ответа я кивнул, потому что все слова просто исчезли, сгинули неведомо куда. По телу волной лениво, но неотвратимо, как рассвет после долгой ночи, разливалось блаженство. Накатывало, растворяясь в каждой клеточке, каждом нерве.
Ох только и смог выговорить я.
В ответ донёсся тихий, но счастливый смешок. Смеялся Банник, смеялся так, как делал бы это любой человек, который хорошо потрудился и увидел, что работа его пошла только на благо. На какое-то время мне даже стыдно стало за своё откровенное недоверие к хозяину бани. Хороший же всё-таки чело э-э-э Банник! Просто замечательный! Надо бы его вслух похвалить, а то как-то нехорошо выходит
Воздать похвалу вслух я не успел. Банник решительным жестом распахнул небольшую дверь и, не обращая внимания на морозный воздух, который ворвался в его владения, прокричал:
Забирай, что ли! Готов! Как только что народился!
Как оказалось, кричал Банник деду, который обнаружился совсем рядом: ходил неподалёку, дышал свежим воздухом, то и дело поворачиваясь в сторону бани, словно опасался за гостя а не захлещут ли его ненароком берёзовым веничком, а не обварят ли крутым кипяточком? Уж кто-кто, а характер своего соседа Банника Домовой знал хорошо. Не характер, а погода мартовская то солнышком пригреет, то морозом ударит, то водой обольёт. И ладно бы ледяной. С него станется, с диковатого. А всё потому, что не в дому живёт, вот и одичал.
Да не обидел я, не обидел, проворчал Банник, стрельнув глазками в сторону дедка. Что я, дитя малое? Не понимаю разве?
В ответ послышалось гулкое «Угу», которое можно было понимать как угодно. То ли Домовой соглашался с чистыми во всех смыслах намерениями своего соседа, то ли открыто сомневался в его хорошем поведении. На мой взгляд, сомнения было больше, но Банник не я. Расцвёл первоцветом, погладил свою бородёнку, поморгал-поморгал и скрылся за дверью наводить порядок.
Вернувшись в избу, Домовой первым делом кликнул Весяну чай подавать, а я кинулся поглядеть, как там мой товарищ. Оказалось, хорошо. Пока Банник гостеприимно принимал меня в своих владениях, Димона в избе определили спать, и сейчас он вовсю храпел на перине, брошенной на широкую лавку. Поверх мирно спящего друга лежало лоскутное одеяло, которое мерно опускалось и поднималось в такт дыханию.
Пусть поспит, махнул рукой Домовой. Умаялся, хлебнул лишнего, так что оставь. А мы чайку попьём. Для тебя сейчас самое оно.
Мелькнула Весяна. Тряхнула русыми косами, сверкнула голубыми глазами и ровными мечта любой записной красавицы зубами и вновь пропала. Только чай остался. По избе поплыл запах чабреца, зверобоя, мяты. В этот раз Весяна решила обойтись без ряски. Интересно, сама догадалась или подсказал кто?
От чая, который дымился в огромных кружках, я перевёл свой взгляд на деда и, наверное, упустил момент, когда произошло чудо. Стол больше не пустовал. Большие, чуть ли не с колесо, блины, сметана, мёд разных цветов и сборов, варенье, сушёные ягоды, орехи, репа, капуста, жареная и сушёная рыба, свежий, блестевший корочкой каравай это и многое другое появилось в один момент и грозило обвалить стол и лишить меня рассудка, потому как от одного вида съестного у меня проснулся аппетит, которому позавидовал бы любой волк.
Чем богаты, развёл руками Домовой, приглашая начать трапезу.
Приглашал не только меня. Через пару секунд за столом собрались все, кто был в избе: завозился, забурчал что-то своё, устраиваясь на лавке, гуменник, скромненько примостился на самом краю так и не рискнувший повторно снять свою обувь Лексей, неслышно опустилась Весяна. Последним за стол уселся Банник. Пока все остальные занимали свои места, он неслышно юркнул в дверь, поставил у порога зачем-то прихваченное из своих владений корыто и теперь растерянно оглядывал угощение, то и дело дёргая себя за бороду.