Автор пожелал остаться. Неоконченное продолжение - Андрей Саенко 2 стр.

Мы абсолютно точно знаем как!
Нам в помощь миллионы технологий:
Как, не снимая джинсы, влезть во фрак,
И как не уплатить в казну налоги,

Как соблазнить, но самому спастись
От тучи неминуемых соблазнов,
И как заставить митингом пройтись
Согласных, превратив их в несогласных,

Как на вершины хит-парадов встать,
Как вставить притяжательный апостроф,
А стих, что невозможно прочитать,
Продвинуть в рекордсмены перепостов.

Мы знаем миллионы разных как,
И сыты ими, и наелись ими.
Но жизнь всё не наладится никак
Пока своих не видим мы своими,

Ведь только формой не заменишь суть,
Как ни дивись сегодняшнему трюку.
Что делать, если надо протянуть
К пожатию распахнутую руку?

Обняться? Засмеяться? Зарыдать?
А может и стреляться на дуэли?
Как надоела ложь  не передать!
Простите, как кривлянья надоели!

Не знаю, сколь прибыльно
                               быть знаменитым поэтом,
Но быть неизвестным поэтом  по деньгам удар:
Никто твою книгу не купит, однако, при этом,
С автографом люди не прочь получить её в дар.

И мне, если честно,
                                доход от искусства  до фени,
Но зимней, осенней, весенней и летней порой
Я книги стараюсь вручать в кулуарах кофейни,
Напёрсток espresso1 в обмен получая порой.

Я точно прожил половину срока
И преуспел в работе и семье,
Но неотступно мысли о высоком
Болезненно пульсируют во мне.

Любим, хотя и не хватаю звёзды,
Но сам себя признанием извёл:
Того, что должен был создать  не создал,
Не сделал, не изрёк, не произвёл.

Куда мне до великого! И всё же
Остаться в этой росписи святой,
Хоть не готов, но должен, должен, должен 
Отточием, дефисом, запятой!

Короче срок, потрёпаннее стяги,
Окончена, не начавшись, война.
И все страшнее белизна бумаги
И не нажатых клавиш тишина.

Даже если ты не верил,
Или верил, но ослеп,
Всё равно ушедшим в двери
Ты отправишься вослед.

И какие б злые речи
Ты не вёл здесь о святом,
Всё равно ты будешь встречен
И отправлен в отчий дом.

Пусть дурман тебе противен,
Хоть с каким живи лицом,
Но в конечной перспективе
Ты встречаешься с Отцом.

И тогда, себя ругая,
Вскрикнешь, словно на кресте:
Если будет жизнь другая,
Пусть пройдёт не в темноте!

Не хватит чисел абсолюту,
Не хватит дней календарю,
Не хватит искорок салюту
И жёлтых листьев сентябрю,

Не хватит всех советских фильмов,
Не хватит букв от А до Ю,
Сказать тебе насколько сильно
И безвозвратно я люблю.

И я молчу. В молчанье  правда,
А все слова  про прочих жён.
Откуда мне пришла награда?
За что тобою награждён?

Какое праведное дело
Соткало вдруг в моей глуши
И каждый сантиметр тела,
И каждый миг твой души?

Не знаю, что на небе сталось,
Кто в ночь не потушил огня, 
Но ты пришла. И ты осталась.
И по-другому нет меня.

И я клянусь в любви как в первый
Далёкий раз далёких дней
Самоотверженной и верной
Прекрасной женщине моей.

Дабы возвысить мир до счастия вершин,
Две вещи надобны, чтоб зря в поту не мокнуть:
Всем молчунам начать уж говорить,
                                                         о чем молчим,
А прочим ныне говорящим  подумолкнуть!

Ты всякий раз желаешь счастья
И ожидаешь встречи с ним,
Хотя оно, пускай отчасти,
С рождения сделалось твоим.

Ты это счастье помнишь мало:
Когда на третий шаг упал,
Тебя взяла на руки мама,
И страх падения пропал;

Когда из школы брат вернулся;
Когда в сгущенку хлеб макал;
Когда в ручье, пробившем русло
Весной, кораблики пускал.

И счастье было недалёко,
Когда нежнейшая из фей
Тебя поцеловала в щеку
За то, что ты донес портфель;

Когда зимой томились в супе
Грибы, что с осени припас,
И наконец венгерский кубик
Собрался честно в первый раз;

Когда венчанья дня на склоне
Твоя любимая жена
Тебе шептала в полудрёме
Насколько страстно влюблена;

Когда мороз соткал орнамент,
Когда прибоя полоса, 
Всегда за тучами над нами
Лазури светлой небеса

Вся наша жизнь  как шар танцпола,
Где отраженьям счета нет, 
То там, то там, лучом-уколом
Нам дарит счастья силуэт.

Не надо об пол бить посуду,
Мечтою счастье не смеши 
Не жди его. Оно повсюду.
Ты просто глубже им дыши.

Из цикла «Годовые кольца»

А что теперь? А то же, что и прежде.
А прежде что? Всё то, что до того:
Стучаться в двери, верить лишь надежде,
И знать, что не изменишь ничего.

За подготовкой к громким медным трубам
Прошли и сорок три и сорок пять,
Чтоб пояснить, где ласково, где грубо:
Предписанного нам не избежать.

Но унывать причины я не вижу,
Как та лягушка, что, упав в кувшин,
С надеждою взбивала масла жижу
За упокой подружкиной души.

И всем должно быть безусловно ясно:
Надежда есть, когда её и нет 
Взбивай руками воздух, словно масло,
Чтобы однажды вылететь на свет.

Подобно тому, как лежал на диване Обломов,
Стараясь покой свой и самую сущность сберечь,
Цементом лежит на истории русская речь,
Скрепляя пласты разномастных эпох и разломов.

Пусть где-то не помнят
                                  российских смешных медвежат,
Но как бы чужие края не казались просторны,
Куда ни посмотришь 
                                   повсюду славянские корни,
Где пальцем ни ткнёшь 
                                   всюду мёртвые наши лежат.

Они разгоняли тяжёлые грозные тучи,
И думали с людом простым в унисон об одном,
Хоть многим кириллица
                                   кажется странным письмом,
А русский язык непонятным набором созвучий.

А после, когда отпевали войны соловьи,
Оставив зарубкой звучание русского слога,
Вела их прямая к родимому дому дорога,
Где можно без жестов друг другу сказать о любви.

И в городе шумном
                                    и в тихой крестьянской глуши
Улыбку блаженства с лица отереть не просите:
Я счастлив уж тем, что великого слова носитель, -
Живой бесконечной светящейся русской души.

Ах, кассеты мои, кассеты,
Четырёхугольные сёстры,
Сколько было на вас напето,
Чисто, искренно и серьёзно,

Сколько вами чудесных песен
Было выучено навечно
Да минуют вас тлен и плесень,
В этом времени быстротечном!

Дорогие подружки с лентой
В цвет молочного шоколада!
В мёрзлый век цифровых агентов
Придыханья шумов не надо.

Но в звучаньи, вокруг разлитом 
В цифре дёготной мёда ложка:
Всё манит меня, как магнитом,
Намагниченная дорожка.

Похоже, я плохой поэт определённо:
Я не страдаю от любви неразделённой,
Я не меняю жён на тех, что помоложе,
И не кладу подруг в супружеское ложе.

Я не предрасположен к пагубным привычкам,
Я не предрасположен смысл отдать кавычкам
И не веду себя как именитый автор,
Слагая о запретном хитрый строй метафор.

Я не принадлежу
                        к различным секс-меньшинствам,
И не согласен с тем, что Сталин был фашистом,
Я не сторонник, но и не противник власти,
В моей крови всего лишь гран еврейской масти.

Я не стремлюсь любить Россию на чужбине,
Мне не поставлена дилемма «или/или»,
Я не ношу платков и губы не помажу,
И в телевизоре мой профиль не покажут.

Пусть о мирском поэту думать не пристало,
В мирских заботах я, лишь только солнце встало:
Хоть без работы не сижу, но очень даже
Люблю удачно сэкономить в распродажи.

Вот так оглянешься и понимаешь точно:
Никак не вырасти стихам на этой почве!
И что бы там из-под пера уже не вышло,
Известно всякому: поэт я никудышный.

А я в поэты вовсе не стремлюсь, пожалуй.
Ты в белый стих мой прозаический пожалуй,
Почувствуй ритм,
                       почувствуй рифму и размерность,
И поэтическим святым канонам верность.

Не тот поэт, кто пьёт  он поступает глупо,
Не тот поэт, кто член писательского клуба,
Не тот поэт, кто слово в книги облекает,
А тот
          Давай-ка чаю! Самовар вскипает!

Майскими косматыми вечерами
За столом меж сыном и дочерями
В городе, который не потеряли,
На земле, которую сберегли,
Я сижу и слушаю разговоры,
Смысл не ясен мне до конца которых:
Скрыл надёжно сленга и стёба ворох
Суть того, о чём говорят они.

Веселятся дети и байки травят,
Жить, любить, смеяться и верить вправе,
И ответом шумной родной ораве
По душе расходятся кружева.
Им война  что нам продразвёрстка с НЭПом,
То, о чём никак не расскажешь рэпом,
Что-то из времён, где ни разу не был
Ни ты сам, ни чья-то душа-жива.

Я напомню вновь, если будет место,
Из чего у них получилось детство,
Из какого слеплены с ними теста
И отцы, и деды, и вся страна,
А они дождутся конца рассказа,
И, хотя меня не прервав ни разу,
Перейдут на прежние темы сразу,
И исчезнет, чуть промелькнув, война.

Вечер словно нехотя катит к ночи,
В фиолет лазурь переплавить хочет,
Хоть вдали чужая гроза грохочет,
Засыпают дети и видят сны.
Пусть они их даже с утра не помнят,
В памяти лишь клочья, обрывки, комья,
Но без них не стало б того застолья,
Как не стало б мая и всей весны.