Мама замолчала, увидев выражение лица Николая.
Что..? Не поешь разве ничего? А я
Отец снова отложил газету.
Вот. Вот видишь? Убегает. А ты всё сыночек, сыночек эх! и снова закрылся газетой.
Николай почувствовал себя полным подлецом Но что ещё он мог сказать отец всё за него сказал.
Мам, мамулечка, ну, прости ты меня. Я вечером пораньше приду и посидим мы с тобой, поговорим. А сейчас ты же знаешь, ты же все понимаешь
Ладно, сынок, лишь вздохнула мама. Зубы хоть не забудь почистить, умойся. А вечером ждём тебя к ужину.
Как же, как же! Жди-пожди, придёт он к ужину! это снова отец. А мама только грустно улыбнулась и махнула Николаю рукой беги уже. И Николай собрался выскочить из гостиной, но мама окликнула его.
Возьми, вот. Приготовила для тебя и Лены твои же любимые, пока тёпленькие.
Мамуля, лучшая ты у меня на всём целом белом свете!
Взял кулёк с ватрушками, ещё раз чмокнул маму в щёку, выскочил в коридор, положил кулёк на полочку под зеркалом, кинулся в ванну, тщательно поскрёб щеткой во рту, плеснул в лицо водой, пронёсся к себе в комнату, натянул брюки, схватил рубашку и уже на бегу, заправляя её в брюки, вспомнил про мамины ванильные ватрушки. Вернулся к зеркалу, и, протопав обратно на выход по небольшому коридору, сорвал с вешалки куртку и хлопнув входной дверью, «выкатился» на лестничную площадку. Четыре этажа пролетел на «автопилоте» и наконец оказался на улице в нос ударил пряный осенний аромат воздух, настоянный на опавших листьях, согретых солнцем. Оно ярко светило, высвечивая собой чистую синеву неба и играя рыжей листвой деревьев и в воздухе почти не было осенней стылости.
«Так, пять минут, и я у Ленки. Бего-ом, марш, курсант Хрусталёв!»