«Где! Где же она?»
до станции Детское Село посадка заканчивается
Николай метнул взглядом по электричкам, стоящим у края платформы «головой» к вокзалу, и в ту же секунду увидел ту, что ему и была нужна последние пассажиры заскакивали в её нутро.
Одной рукой придерживая на бегу фуражку, а второй отчаянно размахивая в немом призыве «подождите!» кинулся к электричке. А двери уже поползли, закрываясь.
Мужик, стоявший в тамбуре и видевший призывы курсанта, схватил ползущие двери, и натужно упираясь всем телом, приостановил их движение.
Давай!
Николай схватился за створки, не позволяя им схлопнуться, и, напирая, боком протиснулся в тамбур.
Ну, браток, ты даёшь! Думал, останешься ты ночевать на платформе. Силён бегать!
Николай только кивал в ответ, переводя дыхание.
Он и сам уже было подумал ночевать ему на вокзале до первой электрички, но характер не позволил всё до конца привык доводить. Ночевать-не ночевать, но вернуться в училище пришлось бы, и увольнительная была бы испорчена, а так хотелось переночевать дома, в своей комнате, на своём любимом узеньком диване.
Мужик начал возиться, доставая папиросы.
Кури, браток, протянул Николаю пачку.
Спасибо, не курю я, всё ещё тяжело дыша, выдохнул Николай.
Вот это ты даёшь! Курсант, офицер уже, считай, а «не курю-ю». Счас и девки-то через одну смолят. А ты «не курю-ю-ю».
Мужик потер в заскорузлых рабочих пальцах папиросу, сунул в рот и демонстративно, выражая своё мужское презрение, отвернулся от Николая, закуривая. Было похоже пожалел он, что помог этому курсантишке-чистоплюю в электричку заскочить.
Николай улыбнулся про себя привык он уже к такому критическому отношению к себе представителей рода мужского, и дёрнув дверь вагона, вошёл внутрь.
«Если бы он узнал, что и не употребляю я, тогда вовсе бы распрезирался. Ладно, главное в электричке я. Дома буду спать. На своём любимом диванчике. Мама чаем сладким с ватрушками ванильными напоит. А с утра можно сразу и к Ленке наведаться. Воскресенье, в парк пойдём».
В вагоне, кроме него, скрючившись на деревянных сидениях, уже дремали несколько пассажиров. Николай выбрал свободную скамейку в середине вагона и сел к окну. Там, за окном, уже была ночь без звёзд, без луны небо ещё с вечера затянуло тучами. На темном фоне ночи за окном в его стекле отражался вагон со скамейками и силуэтом Николая.
Он с облегчением откинулся на спинку сиденья и сразу представил, как уже через двадцать минут будет идти по ночному Пушкину к своему дому, а завтра завтра не додумав, что же будет завтра, Николай задремал
Слышь, курсант! Не проспишь свою остановку-то?
Николай с трудом разлепил глаза и увидел склонившееся к нему круглое, озабоченное лицо пожилой женщины.
Тебе до куда? Шушары проехали.
Николай выпрямился, глянул в чёрное ночное окно.
Спасибо, мне в Пушкине выходить.
А Ну смотри, снова не засни.
И женщина села на скамейку напротив, сложила руки на холщовой сумке, поставив ту себе на колени, и устало прикрыла глаза.
Николай вышел в тамбур.
Мужика-спасителя там уже не было. Только остатки папиросного дыма размыто витали в воздухе.
***
«Ваниль! Ватрушки! Мамуля».
Николай, не открывая глаз, потянул носом воздух.
«Мои любимые!»
Он, всё ещё нехотя, открыл один глаз, потом другой.
Интересно, сколько сейчас времени?
Солнечные лучики гуляли по комнате, преломляясь в висевшем на стене зеркале и весело отражаясь на стенах комнаты и потолке.
Николай сел и спустил ноги на пол. Прислушался. Из-за двери доносились неясные голоса мамы и отца. Мама что-то быстро говорила, а отец гудел приглушённым басом в ответ.
Николай знал, чем недоволен отец.
Он был совсем неплохим сыном и курсантом, и маме редко приходилось за него отдуваться перед отцом. Но на четвёртом курсе училища кое-что произошло, и маме стало тяжелее выгораживать его. И дело было совсем не в том, что он стал плохим сыном, или перестал хорошо учиться. Нет. Он просто Он влюбился. По-настоящему влюбился Нет-нет, он давно был в неё влюблён! Ему даже казалось, что это чувство и есть любовь! Однако то, что он начал испытывать в этот год, было чем-то совсем иным Редкие встречи с Ленкой и недолгие прогулки с ней по парку вдруг перестали устраивать его, ему все больше, все чаще и все дольше хотелось видеть её, даже не так он начал непрестанно думать о ней и хотеть видеть её и он начал бегать в самоволки. Скрывать это долго было невозможно отец, конечно, узнал обо всем как-никак заместитель начальника училища. Начались постоянные разборки его поведения дома, но мама горой встала за сына и оправдывала его, напоминая мужу о его собственных проделках ради встреч с ней в их молодости: курсантом он точно так же бегал в самоволки на свидания к ней. Отец на это только мотал головой, краснел и ненадолго умолкал, поджимая губы возразить ему было на это нечего. Но в результате, каждый очередной такой раз он все же грозил, что это первый и последний раз, когда он закрывает глаза на проделки сына. Этим всё пока и заканчивалось.
Основное, конечно, что спасало Николая от гнева отца и принятия им в отношении сына надлежащих воспитательных мер, была отличная его учёба. Он шёл на «красный» диплом. А мама мечтала о том, чтобы сына после выпуска оставили проходить службу в училище.
Сын был единственный, долгожданный и выстраданный ею в тяжелых родах. В нём сосредотачивалась теперь вся её жизнь. Никогда она не работала ни одного дня: сначала гарнизоны и забота о муже, потом рождение долгожданного сына вся её жизнь была в них одних, а сын сын был её светом в окошке. Когда мужу предложили преподавательскую должность в Ленинграде, да ещё дали квартиру, она наивно решила, что вот оно, счастье, и что теперь всё самое тяжёлое в её жизни закончилось.
Однако, как говорится, человек предполагает, а Господь располагает. И никогда нельзя ничего предугадать
Николай потянулся во всю длину своего стройного, крепкого тела, до хруста в самых мелких косточках и хрящиках, и улыбнулся от удовольствия, предвкушая встречу с Ленкой и целый целый! день с ней. Пойдут сначала в парк, потом в «Колобок» угощаться обедом. Потом в «Руслан» мороженое шариками с сиропом (много сиропа!) и в зал киношку как бы смотреть, а на самом деле, забурившись на последний ряд, целоваться до конца фильма. Название и содержание фильма при этом не имело значения
Аккуратно застелив диван, он вышел наконец в коридор, соединявший его комнату с кухней. Справа была дверь в комнату родителей, а чуть дальше гостиная. Голоса слышались оттуда. Конечно, у мамы сегодня праздник сын дома, значит, стол накрывается в гостиной и по всем правилам семейного обеда. Ух, ты! значит, уже давно за полдень.
«Вот это я дал стране угля!» безмятежное состояние ума и тела мгновенно улетучилось: он весь подобрался, готовый действовать. Ватрушки, мама, отец все ушло на второй план и стало неважным.
«Совсем мало времени осталось до вечера!»
И он, на ходу быстро соображая, как же сейчас скажет маме о том, что уже уходит, почувствовал себя виноватым. Потому тихонько приоткрыл дверь и осторожно заглянул в гостиную.
Отец сидел во главе стола, и держа перед глазами в одной руке газету, второй подносил ко рту чашку. Перед ним на фарфоровой тарелочке лежала ватрушка, а в маленькой розеточке рядом мамино варенье из крыжовника, его любимое.
Мама сидела напротив отца, сложив руки на белоснежной скатерти, специально накрытой на стол по случаю увольнительной сына и доставшейся ей по наследству от свекрови (потомственной жены потомственных военных генеральши), и нежно смотрела на отца видимо, в очередной раз отстояла сына. Услышав, как сзади открывается дверь, она радостно встрепенулась и улыбнувшись, повернула голову.
Коленька, мальчик мой! А мы тебя дожидаемся. Отец хотел разбудить, да я его упросила дать тебе поспать. Твоих любимых, ванильных ватрушечек, вот, напекла
Она не успела договорить, потому что Николай, схватив ватрушку, уже обнимал маму за плечи и чмокал в щеки.
Мамуля, самая ты моя любимая! Самая ты моя лучшая!
Вот потому ты мать и заставляешь волноваться, оторвался от газеты отец.
Димуля, ну я же просила тебя
Хорошо, хорошо. Только учти, Маня, что маменькиного сынка взращиваешь. А ему мужская жизнь предстоит. И как он без тебя будет жить-поживать?
Мама укоризненно посмотрела на отца, и тот замолчал, по обыкновению недовольно запыхтев, и снова взялся за газету.
Садись, сынок, сейчас салатика тебе положу, как ты любишь морковного. Вареников с картошкой с утра налепила сейчас горяченьких принесу
Мама замолчала, увидев выражение лица Николая.
Что..? Не поешь разве ничего? А я
Отец снова отложил газету.
Вот. Вот видишь? Убегает. А ты всё сыночек, сыночек эх! и снова закрылся газетой.
Николай почувствовал себя полным подлецом Но что ещё он мог сказать отец всё за него сказал.
Мам, мамулечка, ну, прости ты меня. Я вечером пораньше приду и посидим мы с тобой, поговорим. А сейчас ты же знаешь, ты же все понимаешь
Ладно, сынок, лишь вздохнула мама. Зубы хоть не забудь почистить, умойся. А вечером ждём тебя к ужину.
Как же, как же! Жди-пожди, придёт он к ужину! это снова отец. А мама только грустно улыбнулась и махнула Николаю рукой беги уже. И Николай собрался выскочить из гостиной, но мама окликнула его.