Ну хорошо, согласилась она. Чувствовалось, что она не верила моим словам, а воспринимала их как компенсацию за своё желание.
Мы спустились в ЦПУ, и Инночка тихонько прошла и села в уголочке за столом, где мы обычно пили кофе. К ней тут же подскочили дядя Витя с дядей Сашей. Они услужливо сделали ей кофе, сели рядом и начали увлечённо что-то рассказывать.
Мне некогда было прислушиваться к этим разговорам. У меня была совсем другая задача. Вахтенным механиком был третий механик. Это был толстый, неповоротливый верзила. А так как и второй механик был в ЦПУ, то мы все вместе начали готовить машину к отходу.
Глава четвёртая
Запустили еще один дизель-генератор, взяли его в параллель, провернули главный двигатель валоповороткой, а затем и на воздухе. Спросили разрешения мостика на запуск главного двигателя. Это для того, чтобы быть уверенным, что под винтом никого и ничего нет, а то винт размолотит всё в щепки.
* * *
Судно было оборудовано винтом регулируемого шага. Сейчас его шаг был ноль, и поэтому при запуске главного двигателя судно не получало хода. Вот когда нужен был ход вперёд или назад, то увеличивать разворот лопастей винта можно было с мостика, если управление было передано на него. Сейчас управление главным двигателем было из ЦПУ, поэтому его можно было запускать, не опасаясь, что судно получит ход.
* * *
Закрыли индикаторные краны и запустили двигатель на топливе.
Двигатель неохотно стал разгоняться, потом всё быстрее и быстрее начал набирать обороты. Для начала он набрал сто пять оборотов. Это была его первая скорость.
После этого механики проверили работу всех цилиндров. Форсунки на всех цилиндрах должны были работать нормально. Проверили температуру выхлопных газов по цилиндрам и на компьютере.
Я выставил на компьютере диаграмму, по которой можно было наблюдать за нагрузкой и температурой по цилиндрам и следить за процессом прогрева главного двигателя. Когда температура по цилиндрам достигла двухсот градусов, то двигатель был переведён на режим сто семьдесят пять оборотов. После того как температуры и на этом режиме стабилизировались, двигатель оставили работать в таком режиме, и я доложил на мостик:
Машина готова, можно пользоваться.
И получив подтверждение, что меня поняли, передал управление на мостик.
Иди отдыхай, обратился я ко второму механику. Завтра утром, при подходе к Корфаккану, спустишься в ЦПУ, чтобы помочь Серёге и дяде Саше.
Понятно, бодро подтвердил второй механик, а то у него был что-то очень кислый вид. Наверное, он думал, что я его здесь буду держать до самого конца.
Ну, а нам теперь осталось только сидеть и смотреть за всеми параметрами, которые были выведены на компьютер. Переключая схемы, я наблюдал за температурой и давлением масла на главном двигателе, воды, первого и второго контура, и то, как вода поступает к некоторым точкам. На схемах было всё видно, поэтому мониторинг работы главного двигателя и всех механизмов можно было осуществлять постоянно и без каких-либо проблем из ЦПУ.
На этой линии отходы и подходы были очень частым событием. Переходы были, как и на всех контейнеровозах, длинные, а стоянки короткие.
Так как мы ходили только на Кандлу, то переход до неё занимал двое с половиной трое суток и стоянка у причала трое. Путь назад до Дубая тоже занимал двое с половиной суток. От количества груза зависела и стоянка в Дубае. Она могла быть от шести часов до суток.
В этих районах забортная вода никогда не опускается ниже двадцати градусов. А летом в Персидском заливе она была ещё выше. Иногда она приближаясь к тридцати шести градусам, поэтому наблюдение за температурами во время манёвров было особенно важной задачей. У нас это наблюдение уже дошло до автоматизма. Мы уже знали значение всех температур наизусть, поэтому можно было сидеть вполоборота к компьютеру, глядя одним глазом на приборы, и разговаривать между собой.
Ну, а сейчас, конечно, всё внимание было сосредоточено на Инночке. Дядя Витя и дядя Саша развлекали её морскими побасенками.
Серёге, третьему механику, было лет двадцать пять. Это был высокий, под метр восемьдесят, жизнерадостный пацан весом за сто килограммов покушать он любил. Сейчас он сидел спокойно на стуле перед пультом управления. Перед ним был журнал, который он периодически заполнял. Я сел с другой стороны от пульта, там у меня был свой столик с компьютером, и тоже начал заносить данные по расходу топлива.
Серёге, третьему механику, было лет двадцать пять. Это был высокий, под метр восемьдесят, жизнерадостный пацан весом за сто килограммов покушать он любил. Сейчас он сидел спокойно на стуле перед пультом управления. Перед ним был журнал, который он периодически заполнял. Я сел с другой стороны от пульта, там у меня был свой столик с компьютером, и тоже начал заносить данные по расходу топлива.
Оформив свои расчёты, я передал данные об остатках топлива на мостик.
После окончания манёвров почувствовалось, что двигатель начал работать с бòльшей нагрузкой. Это значило, что лопасти винта развернулись вперёд, и нагрузка стала постепенно увеличиваться. Для нас же это значило, что мы уже отошли от причала, манёвры прекратились и судно с лоцманом начало выходить из порта.
Главный двигатель ещё работал с нагрузкой процентов на семьдесят. Потом, когда судно прошло все волнорезы, волноломы, через борт послышался шум винтов подходящего буксира. Он уткнулся в борт, и через некоторое время шум его винтов стал стихать. Было ясно, что он забрал лоцмана.
Тут же позвонил капитан:
Всё, лоцман сдан, набираем полный ход.
В ответ я отрепетовал ему:
Тогда ставь ручкой телеграфа на полный ход, а мы тут уже сами доведём его до режима полного хода.
Капитан поставил ручку телеграфа на «полный вперёд», и я сразу зафиксировал это время в рабочем журнале. Механик прошёлся по машине и записал показания счетчиков топлива, по которым я пересчитал количество оставшегося топлива и передал эти данные на мостик. Вахтенный механик постепенно начал добавлять нагрузку до полной. Когда нагрузка на двигатель достигла полной, то дядя Саша перевёл питание электросети на валогенератор, а Серёга после этого пошёл останавливать обесточенные дизель-генераторы. Когда он вернулся в ЦПУ, то я обратился к нему:
Ну что, Серёга. Оставляю тебя тут в гордом одиночестве. Наблюдай тут за всем. Мы тебя покидаем. В случае пожара меня выносить первым, пошутил я вдобавок. А потом обратился к ловеласам:
Так, дядя Витя и дядя Саша, пошли отсюда по каютам. А то у Инны от ваших побасенок, наверное, уши опухли. Серёга сам тут будет за всем смотреть.
Потом ещё раз обратился к Серёге:
Когда все параметры войдут в норму, а это будет часа через полтора, то и ты иди в каюту.
* * *
Когда главный двигатель в море работает в режиме полного хода, то на ночь мы все покидаем ЦПУ и оставляем включённой только сигнализацию, переведённую в каюту вахтенного механика, и ещё несколько постов в надстройке.
Ночью в ЦПУ никого нет, и только периодически механик, который числится на вахте, раз в четыре часа спускается в машину для осмотра работающих механизмов. Он осматривает всё, после этого возвращается к себе в каюту досыпать.
Иногда этого и не надо делать, потому что всё отработано, все механизмы в норме, и иной раз сутками ничего не надо трогать. Ну, иногда бывает, что где-то потекло топливо, то он вытрет его, а уже капитальную приборку, или замывку, или подкраску сделают утром два моториста-филиппинца.
* * *
Мы с Инночкой вышли на главную палубу. Погода была изумительной. Ночной тёплый ветерок охлаждал тело. Огни Дубая остались за кормой, и зарево от них освещало полнеба. Тёмное море, штиль, и только шипение, которое раздавалось от волн, расходящихся от форштевня, нарушало общую идиллию.
Бурун воды от работающего винта за кормой определял наш путь. А так как в воде было очень много планктона, то вся кильватерная струя светилась серебром. Создавалось впечатление, что кто-то снизу, из самой глубины моря просвечивал толщу воды огромным фонарём.
Для Инночки это было необычно. Она, заворожённая красотой такой картины, смотрела не отрываясь на уходящую далеко за транец кормы кильватерную струю. Наконец-то оторвавшись от такой красоты, она посмотрела на меня:
Вот это красотища!
Море, освещённое на полнеба оставшимся за кормой Дубаем и всполохами от его зарева, занимало почти весь горизонт. Чёрное море и светящаяся серебром кильватерная струя, уходящая вдаль, завораживали.
Обнявшись, мы постояли ещё с полчаса, подышали прохладным ночным чистым воздухом и поднялись в каюту. Закрыв светонепроницаемыми шторами лобовые иллюминаторы, стали укладываться спать.