В конце 1930-х в Польше ужесточились преследования коммунистов страна пыталась сохранить хорошие отношения с западным соседом, нацистской Германией. Политическая деятельность Шмерке заставляла власти подозревать, что литературная группа представляет собой революционную ячейку. Почти все экземпляры литературного журнала «Юнг Вилне» были конфискованы, а в конце 1936 года Шмерке, как издатель журнала, арестован. Его судили за нарушение общественного порядка. Суд состоял из длительных публичных разборов смысла отдельных стихотворных строк. В итоге судья, пусть и неохотно, освободил Шмерке от тюремного срока и отменил постановление о конфискации последнего номера журнала. Когда члены «Юнг Вилне» и друзья Шмерке отмечали свою победу в местном кафе, с шутками и хоровым пением, Суцкевер предложил тост: «За шмеркизм!» Шмеркизмом называлась способность справляться с любыми трудностями благодаря решительности, неукротимому оптимизму и чувству юмора[14].
Как ни парадоксально, начало Второй мировой войны подарило Шмерке еще один повод для радости. 1 сентября 1939 года на Польшу с запада напала нацистская Германия, Варшава оказалась в осаде, и одновременно СССР оккупировал восточную часть Польши в соответствии с немецко-советским Пактом о ненападении. В Вильну вошла Красная армия. Для большинства евреев Советы по сравнению с нацистами были разве что меньшим злом. А вот для Шмерке приход Красной армии стал сбывшейся мечтой коммунизм в его любимом родном городе. Вечер следующей пятницы они с друзьями провели за пением, выпивкой и мечтаниями.
Впрочем, всего несколько недель спустя радость Шмерке сменилась разочарованием: Советы решили передать Вильну независимой Литве, стране капиталистической и авторитарной. Шмерке уехал в Белосток, расположенный в ста пятидесяти километрах к юго-востоку от Вильны: город остался в составе СССР, и Шмерке хотел и дальше воплощать в жизнь свою мечту о строительстве коммунизма. Там он прожил около года, работал учителем и служил в армии. Когда в июне 1940 года СССР повторно захватил Вильну и превратил город в столицу Литовской Советской Социалистической Республики, Шмерке отправился домой в полной уверенности, что рабочие теперь станут хозяевами собственных фабрик, а безработица уйдет в прошлое.
Ко всеобщему изумлению, Шмерке вернулся в Вильну не один, а с женой, беженкой из оккупированного немцами Кракова. Барбара Кауфман тоже была убежденной коммунисткой, в остальном же ничем не походила ни на Шмерке, ни на его прежних пассий. Она происходила из семьи среднего класса, безупречно говорила по-польски, не знала ни песен, ни литературы на идише. Товарищам Шмерке она не очень понравилась: показалась чопорной и холодной да и ее совсем не радовало то, что приходится соперничать за внимание молодого мужа со всеми этими его друзьями[15].
Шмерке же был счастлив. Он вернулся домой, в дружеский круг, он был влюблен в юную утонченную красавицу, считался гражданином «самого справедливого общества в мире». Чего же еще желать?[16]
То, что Шмерке из сироты стал писателем, далеко не типично: его младший брат выучился на слесаря и даже газеты читал редко тем не менее в Вильне, с ее прозванием Литовский Иерусалим, где книги и ученость пользовались всеобщим уважением, эта история была отнюдь не исключительной. Всевозможные учебные заведения, такие как Талмуд-тора и вечерняя школа Переца, превращали уличных ребятишек в ненасытных читателей. Впрочем, что касается Шмерке, его связи с книгами носили более глубокий характер. Он понимал, что именно книги спасли его от преступности и безысходности. Нужно было как-то отплатить им за это одолжение хотя бы спасти их от уничтожения, когда потребовалось.
Глава вторая
Город книги
Шмерке Качергинский любил хвастаться своим городом перед еврейскими писателями и интеллектуалами, приезжавшими погостить из Варшавы или Нью-Йорка. Случалось, он являлся без предупреждения к ним на порог или в гостиничный номер с предложением показать главные достопримечательности. Население Вильны составляло 195 тысяч человек, 28,5 % из них были евреями. Это была четвертая по численности еврейская община в Польше (после Варшавы, Лодзи и Львова), в культурном же отношении Вильна была столицей восточноевропейского еврейства, Литовским Иерусалимом[17].
Согласно легенде, Вильна приобрела этот почетный титул еще в XVII веке, когда ее попросили стать членом Литовского Ваада совета еврейских общин Великого княжества Литовского. Более древние общины Гродно, Бреста и Пинска отказались дать ей место за столом, усмотрев в ней молодого выскочку, мелкого и ничем не примечательного. В ответ главы виленской общины написали прочувствованное письмо, где отмечалось, что у них в городе проживают 333 человека, которые знают наизусть весь Талмуд. Авторы письма подчеркивали символическое значение этого числа. На иврите у каждой буквы алфавита есть численное значение (алеф 1, бет 2 и т. д.), а 333 соответствовало слову «снег», шелег. Вильна, писали они, столь же чиста и незапятнанна, как свежий снежный покров.
Члены совета изумились и устыдились. У них в общинах набиралось едва ли по дюжине ученых людей, которые знали Талмуд наизусть. Один из раввинов встал и провозгласил: «Вильну надлежит принять в совет. Она есть Литовский Иерусалим»[18].
Прежде чем начать экскурсию, Шмерке излагал гостям из Америки основные факты: Вильна расположена между Варшавой и Санкт-Петербургом (Ленинградом), последние четыреста лет находится под польским либо русским правлением. Однако в Средневековье Вильнюс так именовался город в те времена являлся столицей Великого княжества Литовского, могучего государства, занимавшего территорию от Балтийского до Черного моря и включавшего значительную часть Белоруссии, Польши и Украины. Жители этого города были в свое время последними язычниками Европы; в католицизм их крестили только в 1387 году, а говорили они на литовском, не славянском языке, тесно связанном с санскритом.
Потом соседи Литвы начали расширять свои владения и брать под контроль литовские города. В 1569 году Великое княжество вошло в состав Польши, что повлекло за собой насаждение польского языка и культуры. Вильнюс превратился в Wilno, польский университетский город и центр польского книгопечатания. В 1795 году воспоследовало русское завоевание последняя стадия раздела Польши, название города теперь писалось на кириллице, а сам он стал губернской столицей на северо-западной оконечности Российской империи. Власти сделали русский единственным языком школьного образования, превратили многие католические храмы в православные. После 125 лет русского правления, когда улеглась пыль Первой мировой войны, город снова стал польским.
Однако сколько бы ни менялась власть, евреи продолжали называть этот край Литвой, а Вильну ее Иерусалимом.
Свою довольно своеобразную экскурсию Шмерке начинал у собора, общепризнанного центра города, расположенного неподалеку от реки Вилии. Внушительная постройка стоит на том месте, где литовцы приняли католицизм здесь они крестились в речных водах. Старое языческое капище было разрушено, а на его месте возведен собор.
Шмерке указывал на фигуры святых, украшающие здание снаружи, в их числе Моисей, изображенный в полный рост, с длинной бородой и рогами[19], и с Десятью заповедями в руках: он помещен на фасаде у самого входа. Моисею редко отводится столь почетное место, и это породило среди виленских евреев легенду: зодчий собора, итальянец, был выкрестом. Создав фигуру Моисея, художник объявил, что намерен начать работу над последней скульптурой образом самого Бога. Однако, когда он приступил к исполнению этого дерзкого замысла, на город внезапно налетела буря, художника сбросило с лесов, и он погиб. Статуя Моисея взирала на него в гневе, указывая пальцами на вторую заповедь: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху»[20].
В Вильне даже к собору прилагалась своя, еврейская, повесть.
Дальше Шмерке вел гостей по Виленской улице оживленному торговому бульвару, где располагалось множество еврейских и польских магазинов: домашние принадлежности, вязаные изделия, лекарства, пошив качественной одежды, кабинеты дантистов. По пути он указывал на театр «Гелиос», где в 1921 году состоялось первое в Вильнюсе представление знаменитой пьесы на идише «Дибука» С. А. Анского (Шлойме-Занвла Раппопорта) (18631920), а также на редакцию самой уважаемой еврейской газеты города «Дер тог» («День»).
Шмерке доводил гостей до Немецкой улицы и узких кривых переулков старого еврейского квартала, с которым она пересекалась. Евреи поселились здесь в начале XVI века, и польский король Сигизмунд II Август издал в 1551 году указ, определявший, где им дозволено жить. На Еврейской улице они в 1572 году построили синагогу, которой впоследствии предстояло стать Большой синагогой, или, на идише, штотшул.