Рывок был настолько сильный, что хруст можно было услышать на соседних этажах. Свет погас сразу, хотя руки инстинктивно попытались потянуться к голове. Но сразу же опустились.
Длину и толщину верёвки Софрон взял с запасом, потому что знал, что даже такое способен пережить. Ему очень не хотелось думать о процедуре, но приходилось. Каждый раз он продумывал одну деталь, и сразу же недюжинной силой воли давил дальнейшие размышления. Он очень не хотел причинять неудобства соседям снизу, однако, сколько бы он не воображал, более экологичного и при этом эффективного способа в голову так и не пришло.
Дарственную на квартиру брату писать было нельзя, потому что для этого нужно его присутствие, и брат бы тут же понял, что к чему. Чтобы труп начал разлагаться до нескорого прибытия спасателей он тоже допустить не мог. Извечная дилемма, постоянный поиск баланса между своими интересами и интересами других.
Глава 2
Белый свет, нежность, мягкость и невесомость облаков. Слабый, едва заметный ветерок и тёплое одеяльце из более тёплого воздуха. Это первое, что он ощутил при пробуждении. И было это таким, не нуждающимся в словах, таким очевидным, словно так было и будет всегда и везде. Хотелось только слегка повернуться и укутаться потеплее и уютнее. Но нет, это была просто больница, и он лежал на обычной медицинской кушетке.
Когда Софрон, нехотя, открыл глаза, он увидел лишь размытые светлые пятна. Слух выдавал такие же размытые, бестолковые и кривые звуки. Ничто не тревожило его блаженный покой. Кроме здоровенной штуковины на шее. Он потрогал её, постучал очень жёсткая по идее, спать в ней неудобно. Захотелось повернуться, но боль намекнула, что не стоит.
Подняться удалось довольно легко, и, усевшись и оперевшись руками в лежанку, Софрон стал ощущать происходящее. Глазки сами закрылись, а губки растеклись от приятной истомы. Вскоре голова закружилась, и пришлось открыть глаза. Всё вокруг поплыло: стены, койки с незнакомыми телами, тумбочки, окно всё искривлялось и словно дышало. Софрон старался растянуть эти чувства как можно дольше, но голова была, словно набита ватой, в горле пересохло и захотелось в туалет. Когда мужик позади застонал, и показалось, что койки ездят, он принял решение пройтись во имя спасения.
На выходе из палаты он потерял равновесие и чуть не упал. И вдруг нахлынуло другое ощущение: всё происходящее замедлилось, грани вещей расползались, словно серые полупрозрачные змеи. Врач, проходящий мимо, тоже ни с того ни с сего стал падать. Удержаться за стойку с инструментами, нагруженными на неё, он не смог, и всё рухнуло с адским грохотом. Слух барахлил, так что неприятных ощущений Софрон не испытал. Он хотел было помочь упавшему бедняге, но тот встал своими силами. Жалкое зрелище: словно пьяные, едва держатся, чтоб опять не поскользнуться на ровном сухом месте; тщатся помочь друг другу, а мужичок, сидящий на диванчике невольный наблюдатель смотрит таким же безучастным взглядом на всё это безумие. Раньше Софрон бы усмехнулся, но сейчас у него была явная цель добраться до туалета любой ценой.
Добравшись, он тут же принялся справлять нужду в первую попавшуюся раковину. От этого поглаживания и внутренних ласк Софрон невольно закатил глаза, и на какое-то время ушёл из реальности. Он поразился тому, что тело делает хорошо само себе.
Вскоре зашёл врач постарше, который, видимо, услышав грохот, решил посмотреть, что творится. Он посмотрел на происходящее непотребство и вышел. Через минуту он зашёл вновь и увидел уже, как Софрон, извернувшись словно змея, корчась и терпя боль, пьёт воду из-под крана. Он вновь вышел на минутку.
Ионов? спросил врач, начинающий свой седой этап жизни.
Вы мне? не понял С..
Да. Вы Ионов Софрон Васильевич?
Видимо да. Что-то знакомое Что-то и в правду завертелось в его голове, но оставалось неуловимым и затуманенным, витающим и близко и, одновременно, вдалеке. Для простоты он решил согласиться.
Не гнитесь так больше, начал вопрошающий с важным беспристрастным видом. И в женский туалет не ходите, пожалуйста, больше
Софрон резко дёрнул головой, не понимая, как можно распознать, и не понимая, как на санузлы вообще может распространяться монополия. Разумеется, таких умных слов он ещё не знал. Но он помнил слово «обладание».
А где я вообще?
А где я вообще?
Не помните, как начал мудрый врач, и тут же осёкся.
От С. не ускользнул задумчивый взгляд врача, он захотел узнать больше. И ему это удалось. Мыслеобразы и метасообщения подсказали, что он, Софрон Васильевич Ионов, тридцати четырёх лет отроду, покончил с собой, повесившись. Врач не боялся, он именно не хотел говорить об этом. Он вообще не о чём говорить особо не хотел, а то, о чём хотел, стеснялся спросить.
Что это за штука? спросил без злобы, даже со снисходительной улыбкой, Софрон, постучав по пластмассе на горле.
Это корсет. У Вас повреждён позвоночник, придётся поносить его некоторое время
Как долго? перебил его С.
Тот стал долго думать, и Софрон понял, что от трёх до десяти дней.
Спасибо. И спасибо, что помогаете. Я это ценю, искренне сказал Софрон, не дожидаясь ответа.
Вы ничего не помните? вдруг спросил седой низкорослый эскулап с некоторой озабоченностью.
Смотря что я должен помнить Софрон не понимал: как дышать, как пить, как ходить в туалет, как разговаривать, даже имя с какими-то, видимо, важными словами знал, что ещё нужно?
Врач призадумался, провёл взглядом диагональ от пола до стены, и сказал:
Я Вас направлю на осмотр в другое учреждение. Я сообщу Вашему брату, что Вы пришли в сознание. Отдыхайте. Врач завершил речь и ушёл.
«О Боже, брат! пролетело у С. в голове. Я решил уйти из жизни, видимо, без его одобрения. Я подвёл его. Нужно извиниться. Кстати, а его-то как зовут?».
«А-а, неважно, пойду опять на облака», быстро переменился Софрон в настроении. Теперь, когда тело освободилось от обузы и жажды, жизнь вновь виделась светлой и нежной.
Занавески всё ещё едва подрагивали на невидимых волнах. Пахло спиртом, нашатырём, грязным бельём и много ещё чем неразличимым. Все запахи были одинаково слабые, и Софрону хотелось угадать каждый, но, разумеется, пока у него не получалось.
На диванчике всё ещё сидел мужичок и смотрел в окно с надеждой. За столом сидела девушка в белом халате и что-то без конца писала «наверное, писательница», подумал Софрон. Кроме них во всём длиннющем коридоре никого. И было так тихо и так легко, что ему хотелось раствориться в этой тишине и плыть и лететь куда-нибудь, где нет ни времени, ни пространства, а есть только Божественный Свет.
С улыбкой опьянённого, раскачивая руками в такт шагам, он, с этой башней вместо головы, доковылял до своей палаты и вновь улёгся спать. И даже нельзя было понять, что приносило больше наслаждения лежать или ходить.
Вновь удалось проспать несколько часов. «Потрясающе! Несколько часов! удивился Софрон. Потрясающе! Темно за окном!» восхитился он. В самом деле, когда он вышел в коридор, чтобы удостовериться, что ему не показалось, улыбка растеклась и надолго не сходила с лица.
«Даже смотреть в окно не надо и так чувствуется задумался С., усевшись на свободный кожаный изодранный бордовый диванчик. Мы можем чувствовать Тьму и Свет. Вдуматься только!» произнёс он вслух с очарованной мордашкой.
После этого он, проголодавшийся, прошёлся от конца до конца коридора своего этажа в задумчивости, вновь пытаясь прочувствовать как можно больше.
Вот пришло время уколов. Он сам не заметил, как народ столпился у процедурного. Злая сексуальная медсестра в фиолетовом халате заставила бедного, ничего не понимающего первого попавшегося мужика штаны приспустить прямо в коридоре при всех. «Медсёстры», теперь он вспомнил, как их зовут. «Медсёстры и медбратья как это мило». Она больно залепила бедняге шприц в задницу. Жертве показалось даже сначала, что он ей нравится. Софрон слышал довольно прямые и громкие отрывистые мысли, ясно дающие понять, что её хотят. И их можно было понять: высокая, с Софрона ростом, может чуть пониже, хотя роста ей добавляли босоножки на высокой платформе. Быстро двигается, уверенно и деловито. Волосы русые, фигуру тщательно скрывало монашеское одеяние, но по меняющимся очертаниям Софрон хорошо её представлял. Кожа светлая, но не слишком. Носик с немного излишней округлостью на кончике. Ладошки узкие, пальчики тонкие, ими ей и приходилось трогать грязные жирные волосатые мужские задницы.
Софрон услышал, что фиолетовую сегодня ударил пьяный пациент, и поэтому она захотела сорваться на ком-нибудь. Но это ничего не меняло животная сущность всегда несёт в себе что-то сексуальное. Однако потом кто-то из мужиков, увидевших это, усмехнулся, прокомментировав унижение жертвы.