Помещение центрального тамбура занято «раздаточной» с окошком выдачи пищи. Отметить надо, порции через это окошко не выдаются, разве что добавкой. Что случается редко. Несколько дней к ряду это только по завершению сбора урожая. Ещё одним днём в единственный праздничный в Отрадном день «День колхозника». Блюда в завтрак, обед и ужин(зимами не всякий раз, а вёснами только по дням рождений кого из полеводов) поступают на половину приёма пищи через проёмы в смежных с кухней и трапезной стеновых перегородках, арочных под самый потолок. Арка в трапезной расположена по центру перегородки, слева от неё раздаточное окошко и кухонная дверь в углу.
Накрывается обеденный стол загодя к приходу полеводов. Причём, не в трапезной, не в раздаточной, а в стряпной, прямо из кастрюль на плите. Наполняет глиняные жбаны и жбанки(в завтрак и ужин), солдатские походные котелки и кружки(в обед), кашевар Хлеб(позывной и прозвище Глеба Хлебонасущенского), самолично, помощников не держит; провинившихся солдат назначенных в наряд на кухню не пускал. Стол он необычен, не какой-то там общий длинный для много-посадочного застолья. Вместо такого используется конвейерный транспортёр с обрезиненной лентой, несколько потрёпанной и зачем-то выкрашенной половой краской жёлто-коричневого цвета. Впрочем, в атомных парниках Твердыни всё этой краской выкрашено. Применялись такие транспортёры для погрузки ящиков с парниковыми овощами в вагоны, а те уже доставлялись в порт к причалу и грузились на суда в ряду морских контейнеров. У нас в вагоне-ресторане стрела транспортёра покоится на стоечном из металлического уголка каркасе с колёсиками, по обеим сторонам к которому приторочены скамьи из сварных труб и листовой стали. Этот «стол-нестол» Хлеб называет не иначе как «агрегатом». Уже сервированный, из кухни через раздаточную в трапезную выкатывается по вмонтированным в пол рельсам-швеллерам; возникает в проёме под аркой и катится, полязгивая болтовыми соединениями. А как займёт всю трапезную с конца в конец, стопорнёт между страждущими вкусить чего после изнуряющей прополки, всю дорогу бежавшими от поля к столовке наперегонки, теперь покорно поджидавшими трапезы, выстроившись рядами вдоль стен вагонных.
Трапезная освещена четырьмя по стенам плошками с плавающими в масле свечными огарками. Света добавляет украшение неприхотливого интерьера камин, встроенный в стену посередине, и топившийся на том же что и в плошках масле с ворванью. Места за столом напротив огня самые в зиму желанные потому как, и поешь, и согреешься. Кто в числе первых примчится и коснётся дощечки «ВХОД СТРАЖДУЩИМ», тому и занимать.
Никто кроме кашевара Хлеба, меня председателя, да завхоза на кухонную половину не вхож потому как в подполье здесь устроен продсклад, где хранятся все колхозные припасы. Из материальных не густо оно понятно, какие у беглых арестантов вещи. Из продовольственных собранный урожай, вернее, «устаток» от сбора после сделки с менялой Зямой. Да «скудный прибыток» в углу.
В столовку я зашёл через тамбур кухонной половины вагона. Намеревался снять пробу с блюд завтрака, но кашевар Хлеб встретил с известием, что запозднился я, полеводы макароны по-флотски уже съели. Мне завтрак подать норовил тут же в кухне, сулил накормить чем-то особо вкусненьким, но я потребовал подать мою порцию в трапезную, со всеми поем. Хлеб, кивнув, пожаловался:
На второе приготовил я, Председатель, кофе, вместо компота. Зяма, невидаль такая, расщедрился с барской чалмы. Но киселя затребовали, сидят, ждут.
«Киселя с утречка на завтрак? Да хрон им», возмутился я про себя и потребовал, посторонившись и пропуская кашевара к двери из кухни в раздаточную, Вперёд.
В раздаточной кивнул на красного цвета в белый горошек клеёнку, занавешивавшую сегодня арку в перегородке с трапезной:
Обломилось от чалмы?
Располосованная на полосы, клеёнка свисала в арочном проёме и укладывалась концами на край ленты-столешницы агрегата. «Камзолы»******* из такой носило чиновничество среднего звена, да начальствующий состав офисов в атомных парниках дорогой материал.
Ага, от Зямы отломится, держи карман шире, фыркнул Хлеб, кок его корабельный, приятель мой, подогнал. И агрегат, увидишь в трапезной, накрыть хватило, с умилением глядя на занавеску в арке, похвастался кашевар.
Открой.
Хлеб вставил ключ вагонного проводника в замочную скважину, провернул, прислушался и подивился:
Обломилось от чалмы?
Располосованная на полосы, клеёнка свисала в арочном проёме и укладывалась концами на край ленты-столешницы агрегата. «Камзолы»******* из такой носило чиновничество среднего звена, да начальствующий состав офисов в атомных парниках дорогой материал.
Ага, от Зямы отломится, держи карман шире, фыркнул Хлеб, кок его корабельный, приятель мой, подогнал. И агрегат, увидишь в трапезной, накрыть хватило, с умилением глядя на занавеску в арке, похвастался кашевар.
Открой.
Хлеб вставил ключ вагонного проводника в замочную скважину, провернул, прислушался и подивился:
Уснул, кажись. А то весь завтрак пронудил дай, да дай. Спрятаться в кухне, как-нибудь ночью, и там сдохнуть грозился, алкаш конченый. Странно как-то, осмелел вдруг, оборзел вконец, или допился «до белки».
«Камса» понял я о ком сокрушался кашевар, только он, колхозный фельдшер, так с переливным посвистом храпел. До сего дня ни чем таким не грозил, вообще ни как не бунтовал. Я налёг плечом на дверь и, ступая в трапезную, впечатал пьяницу в угол.
Председатель, я за макаронами, через минуту подам! тут же заперся на ключ кашевар.
По мере привыкания к полутьме, я всё явственнее различал на красном среди россыпи белого гороха солдатские котелки и кружки. «Ляпота», похвалил я кашевара, снял и повесил плащ-накидку на гвоздик в углу. Завесил храпевшего фальшиво фельдшера Камсу. Тот узнал меня, потому и притворялся, выводя рулады с пузырями под носом.
Жар от камина и тепло из кухни добавляли духоты воздуху и без того в трапезной тяжёлому. Принюхался. Обычную вонь резиной и камсой сегодня разбавлял душок просроченной тушёнки. А что другого ожидать от даров менялы в чалме. За застольем Зяма хвастался: тушёнку выменял у волков-копателей, те на бывшей территории Германии нашли под землёй стратегические запасы Третьего Рейха, тушёнку из мяса морской черепахи. Банки кашевару доставил юнга, с поклоном от корабельного кока и презентом «достопочтенному приятелю и земляку дорогому». Оба повара белорусы, единственные по национальности, и в составе роты, и в команде Зяминого парусника. Потому и сдружились накрепко. У них, я об том знал, тайная мечта, уйти в отставку и на пенсию, отбыть в родную Беларусь и найти-таки захоронение «Капитана бин Немо»********. Нет, не с тем чтоб «станцевать на могилке», у них желание и действия покруче с присядкой и поливом. Тушёнку и растворимый кофе малец принёс завёрнутыми в кусок клеёнки, которой, располосовав на полосы, и украсил кашевар стеновую арку. БОльшую радость Хлебу доставил и благодарность приятелю вызвал целый рулон этой же клеёнки. Раскатав её по ленте агрегата, котелки и кружки расставлял с огорчением портил такую красоту.
На мой приход и возню с Камсой полеводы внимания, казалось, не обратили. Хлопцы бросали на пальцах кому допивать колу из остатков вчерашних гостинцев от менялы. Мужики потягивали из кружек чай чифирили. Оно понятно, за здоровье Зямы, такую роскошь доставившего; пили сосредоточено и без лишних разговоров.
За агрегатом все сидели без бушлатов, но обутые в рыбацкие резиновые боты, что меня возмутило: моё требование разуваться в тамбуре до сего дня безукоризненно выполнялось. Что ослушались председателя колхоза, конечно, возмущало, но вывело из себя то, что сапожными отворотами, вечно замызганными на работах в поле, елозили сейчас по дощатому полу, всегда добросовестно выдраенному кашеваром до безупречной чистоты, к тому же, непременно навощённому свечным воском до лоска. Где только брал столько воска. Подозревал я, что экономил Хлеб на Зяминых сладостях, на той же коле, чтоб выменять у ребятни из соседней деревни Мирное свечные огарки. Рвению кашевара я благоволил, ставил в пример, но чистоты в спальном бараке у полеводов как не было так и не появилось, потому-то я однажды и потребовал в сердцах не только в тамбуре бушлаты оставлять, но и боты скидывать.
Несколько мест за агрегатом под аркой пустовали. Ухватившись за ручку потолочного люка, я перемахнул здесь через котелки с кружками и подошёл к камину. Грелся у огня и прихлёбывал из жбана, стоявшего и всякий раз меня поджидавшего на каминной полке. Собрался было гаркнуть «почему в ботах» по-председательски мягко, чтоб не сорваться на тон полковничий как услышал:
Ротный, товарищ полковник, да сколько нас испытывать будут?!
Я поперхнулся. Вытер рукавом губы и повернулся на голос спрашивал бригадир Кабзон, бывший старший сержант Кобзон, заместитель ротного старшины.