Ой, а я вас высматриваю!
Плохо смотришь, ага!
Колька хмыкнул и смущенно потупился. Наверное. Застеснялся своих старых штанов, сапог нечищеных, вернее просто грязных Ну да, Фишовица она Фишовица и есть. Откуда там чистоте-то взяться?
Здравствуй, Люба, вежливо произнес Костя. Сказал, и почувствовал, что краснеет. Ботинки ведь тоже нынче не почистил. Да и рубашка застиранная почти что до дыр, и пиджачок какой-то кургузый. Одна мать у Костика не пошикуешь. Впрочем, в те времена мало кто и шиковал, почти все жили трудно.
Ну, что, поезд уже скоро. Давайте-ка на платформу пойдем! Любка властно подхватила ребят под руки, правда, тут же замялась, подозрительно оглядывая толпу. Да уж Тут мы, пожалуй, не пройдем.
Так в обход давайте! Ну, через сквер, тут же предложил Рокотов. Да побыстрей. Через пять минут уже и эшелон.
Люба недоверчиво прищурилась:
Через пять минут? Все-то ты знаешь.
Ну, не все Колька важно повел плечом. Но, многое.
Многое? девушка ехидно улыбнулась. Кольку она поддевать любила, чего уж! А чтоб не важничал!
Раз ты все знаешь, тогда скажи. «Рио-Рита» это фокстрот или танго?
Что еще за Рита такая? обиженно напрягся Рокотов.
Это, Кольша танец, Костик тоже решил вставить в разговор свою лепту. Думаю, что фокстрот.
На самомто деле, ничего он такого не думал. Музыкой это вот только Любка увлекалась. У них дома и пластинки, и патефон был. Когда в классе огоньки устраивать разрешили, она
Эх, парни, парни. Рио-Рита это вообще-то пасодобль.
Поня-атно! Буржуйский танец.
Сами вы Ну, что стоим-то? Пошли.
Друзья быстренько обошли вокзал, и очутились в небольшом сквере. Густые кусты акации и сирени скрывали сидевшего на лавочке человека в длинном плаще с накинутым капюшоном. Завидев ребят, незнакомец как-то нервно дернулся, глянул Но, ничего не сказал. Лица его приятели не рассмотрели все ж темновато было.
Странный какой-то, пробираясь к платформе, прошептал Рокотов. И что там одному сидеть?
Костик согласно кивнул:
Ждет чего-то, наверное. Подозрительный тип. Надо бы в милицию сообщить.
Лучше патрульным.
Да ну вас, негромко засмеялась Люба. Ну, сидит человек, и что? Может, от топы устал. Или свидание там у него.
Вот-вот свидание. С вражеской агентурой!
Забравшись на край платформы, Колька протянул руку:
Люб, давай
Какие красивые у Любки туфли вдруг подумал Костик. Настоящие «лодочки». Наверное, ленинградские. Фабрики «Скороход», модные. И белые носочки тоже модные. Вообще, вся Любка
Кость! Ну, ты там что застрял?
Костик тоже забрался. Правда, не так ловко, как Колька. С натугой. Все же ГТО он только на третий разряд сдал. А вот Любка с Колкой на первый.
Стоять! ударил по глазам луч фонаря. Внезапный, как молния и режущий, словно кинжал.
Начальник караула? Да нет. Просто обходчик. Китель, обмотки, седые усы.
Кто такие? Куда? Зачем?
М-мы пионеры, дяденька, первой оправилась Любка. Почти комсомольцы уже. А сюда пришли За тем же, зачем и все!
Ну, все-то ясно, зачем. А вот вы А ну-ка А ну-ка, пошли!
С неожиданный проворством дядечка ухватил Кольку за ухо, явно намереваясь тащить «куда следует»
Тут вдруг громко заговорило радио, точнее сказать вокзальный громкоговоритель. Проинформировали:
Товарищи, эшелон с эвакуированными из Ленинграда задерживается на два часа
На два часа
Рокотов, конечно, вывернулся. Да и обходчик или кто он там был на миг отвлекся, и ребята бросились со всех ног к стоявшим в тревожном ожидании людям. Затерялись, затерлись в толпе.
А много народу-то! начал было Колька, невзначай толкнув локтем высокого парня в сером добротном костюме «паре», при белой рубашке и светлой пижонской кепочке. Парень оказался знакомым но, так, шапочно. Раньше в одной с ребятами школе учился, а сейчас работал, что ли, где. Звали его, кажется, Лаврентий. Или Леонтий. Как-то так. Ну да Леонтий. Леонтий Тихомиров.
Ты что толкаешься-то? оглянувшись, парень погрозил кулаком, красивое, как у какого-то знаменитого артиста, лицо его исказилось. Сейчас вот, как дам!
Наверное, он и в самом деле ударил бы, не посчитался бы с народом. Колька, понятно, ответил бы, завязалась бы драка, а там
Однако, вмешалась Любка.
Здравствуйте, Леонтий, произнесла она с неожиданно смущенной улыбкою. Что же вы вчера в клуб не пришли?
Здравствуйте, Леонтий, произнесла она с неожиданно смущенной улыбкою. Что же вы вчера в клуб не пришли?
Ой, здравствуй Леонтий растянул губы в улыбке. Не очень-то приятной, как почему-то показалось Костику. Какой-то хищной, оскаленной Нет, ну, впрямь показалось.
Я приходил, да. Правда, поздновато уже. Часов в одиннадцать.
А-а, вот потому-то я вас и не видела. Мы с девочками недолго совсем были.
А Валя Кретова с вами была?
Н-нет Люба покусала губу с некоторой досадою. Хотя, не знаю. Наверное. И была. Но, не с нами. Она ведь старше.
Жаль, что не видела Ну, пока, Леонтий отвернулся и, прощаясь, хотел было дать Кольке «леща» да промахнулся, раззява.
Пижон чертов! крикнул ему в спину Рокотов. Костик ничего не сказал, а Любка Любка почему-то вздохнула до прошептала себе под нос:
И что вы все о Кретовой спрашиваете? Что в ней такого-то?
Через два часа поезд не пришел. Не пришел и через три. Наверное, что-то случилось. Вовсе не обязательно страшное. Вполне могли задержать пропустить воинские эшелоны. Время такое война
Уже забрезжил рассвет, и где-то на востоке, за лесом, вдруг вспыхнуло солнце. Резко, словно бы вынырнуло, ударило по глазам расплавленным золотом
Как раз в этот момент где-то за лесом и раздался, наконец, паровозный гудок. Уже совсем-совсем близко.
Эшелон! по всей платформе прокатился радостный гул. Едут уже. Едут!
Вот показался поезд. Сбавляя ход, выскочил из-за леса. Подрагивая на стрелках, плавно проплыл мимо платформы черный, окутаны паром, локомотив. Запыхтел, останавливаясь. Машинист дал гудок. На платформе разом вспыхнули фонари. Как видно, начальник станции взял на себя ответственность. Решился-таки осветить зачем-то! Заечм? Ведь утро уже. Наверное просто перенервничал, как и многие.
Темно-зеленые вагоны с шумом причалили к краю платформы. Распахнулись двери
Товарищи, товарищи, осторожней!
Давайте вот, как для разгрузки, встанем Вы сюда. А вот вы туда
Наводя порядок, на платформе деятельно распоряжался какой-то парень лет двадцати пяти, в железнодорожной фуражке с черным околышем¸ в светлой гимнастерке и синих брюках-галифе, заправленных в запаленные сапоги. Костя его знал, да многие знали. Илья секретарь комитета комсомола.
Так, товарищи! А вы вот туда встаньте
Илья! А нам можно? это спросила Любка, Костя не успел просто, не сразу сообразил в суматохе.
Вам? комсомольский лидер озабоченно хмыкнул, глянув на ребят. Потом улыбнулся, хорошо так, совсем по-свойски. А не уроните?
Что вы! Да мы ж взрослые уже.
Взрослые они хмыкнув, Илья махнул рукой. Ну, коли взрослые Становитесь. Вот здесь, цепочкой. Ну, все, товарищи. Передаем!
Вдруг послышался детский плач. Потом смех тоже детский.
Дети были маленькие, ясельные года по два, три. Их предавали из рук в руки, бережно и осторожно. Из вагонов, через платформу и вокзал А дальше уже везли на подвохах, но в большинстве же несли на руках, как самую великую драгоценность. На руках, через весь город. Маленький ленинградских детей. Эвакуированных.
Длинная вереница колонной растянулась по всему городу.
Вот же фашист, гад какой слышались приглушенные разговоры. Даже таких малышей не жалеет.
Фашист, он фашист и есть.
О том, что скоро в город прибудет эшелон с маленькими детьми, эвакуированными из Ленинграда, стало известно еще в начале июля. Мама у Костика работала на почте телеграфисткой. Она и проговорилась, хотя, наверное, не должна была. Откуда сама мама узнала? Кто знает Вряд ли правительственную телеграмму прислали бы на обычную почту. Верно, кто-то из подруг просветил.
Ну, как бы то ни было, совсем скоро об эшелоне знали все. Потому как в телеграмме так и говорилось «Обеспечьте встречу и размещение 1500 детей ясельного возраста».
Помещения для детей подготовили быстро, остался один вопрос как доставить малышей из вагонов? В грузовые машины или автобусы их ведь не посадишь маленькие совсем. Вот начальство и решило перенести детей на руках. Указание донесли до всех организаций и учреждений. Впрочем, и не нужно было указывать
Все-таки, хороший у нас народ, щурясь от утреннего солнышка, с гордостью произнес Колька. Вон как сейчас как своих
Любка согласно кивнула. Пушистые ресницы ее дрогнули:
Так они и есть свои. Ну, все эти дети. А как же иначе-то? Ведь война