Везет тебе, Николай, его напарник неопрятный испитый мужичонка, еще не полный алкоголик, но уже близко к тому покачал головой и завистливо рассмеялся. Моя очередь банковать.
Николай потянулся к бутылке, допил остатки дешевого крепкого пива. Ему и в самом деле сегодня везло.
Проиграл с получки отдам, кивнул головой мужичок. Ты меня знаешь.
Знаю, Силыч, усмехнулся Николай. Потому и не верю.
Да ты че, Колян? Силыч привстало было, но напарник быстро толкнул его кулаком в грудь, сиди, мол, и не вякай.
Л-а-адно, Силыч обиженно махнул рукой и вдруг настороженно привстал, прислушался
Слыхал? Вроде как, кричал кто-то? Схожу-ка я в сторожку, мало ли. Михаловна предупреждала: сопрут доски погонит с работы. И ведь выгонит же! А куда потом идти?
Да уж, тяжело кивнул Николай и пристально посмотрел на собеседника. А мне б несколько досочек сгодились, сарай перекрыть.
Округлив глаза, сторож испуганно замахал руками:
Что ты, что ты, Никола! Тебе-то что ты воспитатель, а мне? Выгонит Михаловна, точно выгонит.
Да не выгонит, землистое лицо Николая озарилось хищной улыбкою. Мы вот что с тобой сделаем, на них свалим! он кивнул вверх, на второй этаж, где находились спальни.
Да уж, невесело рассмеялся Силыч. Эти-то придурки? Поверит Михаловна, как же!
Там не все придурки, вскользь заметил Николай. И Михайловна про то знает лучше, чем мы с тобой. Помнишь, Эд у нее тачку чуть не угнал?
Проводив взглядом ушедшего в сторожку напарника, он задумался, закурив «беломорину». Оно, конечно, да о проделках если так можно выразиться Елены Михайловны Барабаш, директора интерната для детей с задержками психического развития (сокращенно ЗПР) или, проще говоря олигофренов он, старший воспитатель того же учреждения, Николай Петрович Зубов, мог бы поведать немало. И о банальном воровстве всего, что попадется под руку продуктов, краски, стройматериалов, и об использовании труда подопечных в личном подсобном хозяйстве, и да о многом. Ну, махинации с квартирами само собой. Некоторые из несчастных детей являлись наследниками, им бы квартиры и достались, если б не уговаривала их Михайловна уйти со временем не в настоящую жизнь страшную и непонятную, а в такой же интернат, только для взрослых, где так хорошо, уютно, привычно. А квартирки, что ж раз наследник невменяемый, да на попечении государства
Приятные открывались комбинации, Зубов и сам бы был не прочь к ним присосаться, да только вот Михайловна ему покуда не доверяла слишком уж мало еще работал. И года не прошло, как откинулся Николай с зоны, где мотал срок за кражу. Вернулся в родную деревню, где был на него записан старый, дедовский еще, дом, погулеванил малость, осмотрелся, да и подался на работу в интернат, как многие деревенские делали почти все, кто не спился еще до конца, да не перебрался в город.
Михайлова власть имела! Все кругом деревенские, а в деревне, кормившейся от интерната, директор опора, надежда и власть, почище, чем у какого-нибудь там депутата иль старосты. Вот и Николай не стал зря зубы щерить присматривался пока.
А доски-то на сарай нужны бы. Немного, штук пять-шесть. Зря этот черт Силыч упирается.
Тем временем, Силыч, придя к себе в сторожку маленькую, у самых ворот, будочку, смахивавшую на собачью оглянулся по сторонам, и, чуть посидев, выглянул в окно показалось вдруг, будто за воротами кто-то ходил. Сторож открыл дверь, высунулся ну да, за воротами метнулась к кустам чья-то черная тень. Ну вот, как же! Наверняка, кто-то из деревенских прослышал про доски и вот, хотел уже поживиться, сволочуга такая!
Выйдя из сторожки, Силыч тщательно осмотрел штабель вчера ведь только эти чертовы доски и привезли, перестелить полы. Часть уже сразу к Михаловне в дом пошла, а часть вот они, лежат, хорошие доски, крепкие.
Тоже самое думал и Зубов. Поднявшись на второй этаж, прошелся по коридору, услыхав донесшиеся из мальчишечьей спальни приглушенные крики.
Замерев у двреи, вопситатель прислушался Так и есть, стонал кто-то! Недобро прищурившись, Зубов вытащил из брюк ремень ужо, получите! Так, для порядка. Сказано, всем ночью спать значит спать, а не орать. Да не скрипеть зубами.
Бесшумно открыв дверь, Николай, сжимая в правой реке ремень, заглянул в спальню и, услыхав стон, тигром ринулся к койке, стоявшей у самого подоконника, замахнулся
Бесшумно открыв дверь, Николай, сжимая в правой реке ремень, заглянул в спальню и, услыхав стон, тигром ринулся к койке, стоявшей у самого подоконника, замахнулся
И, скрипнув зубами, пустил приготовленный было ремень. Стонал новичок, Эдик, которого должны еще были осматривать всякие комиссии и психиатр потому Михаловна строго-настрого всех предупредила не трогать. Пока
Не трогать, так не трогать. Зубов пожал плечами. Так всегда бывало с новичками поначалу не трогали, ну а потом Николай ухмыльнулся. Странный он парень, этот Эдик. Молчун, и явно не похож на олигофрена, хотя, конечно, уже тоже с диагнозом наверное, в обычном интернате чего натворил, вот они его сюда и списали, сволочи, загубили жизнь парню. Впрочем, сколько их тут таких, загубленных?
Воспитатель вдруг потянул носом воздух. Вот ведь, курили, черти! То-то табачищем на всю спальню несет!
Поигрывая ремнем, Зубов направился в угол именно оттуда явственно тянул запашок неужели, Димуля? Наклонившись над кроватью, Николай принюхался. Нет! Не ДимуляХа! Шога, увалень толстый!
Хмыкнув, Николай разбудил двоих: Шогу и его дружка, Грюлю, приказав обоим спуститься во двор. Силыч как раз стоял у досок. Что ж, тем лучше
Ну, куряги! выйдя во двор, грозно рявкнул Зубов. Счас получите дрына.
Меня-то за что, дядя Коля? жалобно заверещал Гриля здоровенный малый, на голову выше самого Николая. Это ведь этот все, гад он нехорошо покосился на глупо хлопавшего глазами Шогу.
Заткнись! Зубов осклабился и вдруг резко понизил тон. Вот что, парни
Уже начинало светать, ожнаок же, небо, хоть и окрасилось уже на горизонте малиновым, однако в массе своей все еще оставалось темным, ночным. Мелко накрапывал дождик. Николай поежился, подмигнув показавшемуся из будки Силычу, и снова обернулся к парням:
Видите доски?
Оба олигофрена кивнули. Шога точно олиго, но вот Гриля Имелись у Николая на этот счет большие сомнения.
Дядя Коля, а Шоге-то аппендицит недавно вырезали, тут же высказал Гриля вполне разумную мысль. И в самом деле Как Зубов мог забыть? Ну его к черту, этого Шогу, еще случится чего доски-то не легонькие, массивные. Самому что ли нести, в паре с Грилей? Ну, вот еще дураков что ль в интернате мало?
Вот что, Шога, иди спи, да позови кого-нибудь, хоть того же Димулю.
Гриля скептически посмотрел на доски, обернулся:
Димуля не сможет, дядя Коля маловат еще. Лучше другого кого хоть новенького.
Новенького? Николай почесал затылок. А и в самом деле больше-то некого, остальные все мал-мала меньше, не сильнее Димули. Ну, черт с вами, зовите новенького.
Обрадованный Шога быстро побежал в палату и принялся будить новичка.
Эй, ты там Вставай, дядя Коля зовет!
Какой еще дядя Коля?
Элнар Эд Эдик спросонья покачал головой, золотистые волосы его растрепались, чуть смугловатое лицо выглядело таким утомленным, словно Эд и не спал вовсе, не лежал на пружинной койке, а а скакал куда-то, спасаясь неведомо от кого. Бесшумно взмахнув крыльями, взмыла с подоконника в небо хищная черная птица
Тряхнув головою, новичок откинул в сторону одеяло, оделся и, зевнув, покинул палату. Шога посмотрел ему вслед, подошел к своему углу шмонило! вздохнул, и, вдруг хитро улыбнувшись, направился к освободившейся койке новичка, недолго думая, повалился в нее, и тут же уснул, блаженно похрапывая.
Черный коршун, недолго покружив в небе, вдруг, встав на крыло, круто повалился в ольховые заросли, что тянулись по всему периметру интерната. Словно спикировал на добычу, или Или эту зловещую птицу просто кто-то позвал?
Гриля и новенький, Эд, примостили на плечах тяжелую доску и, пройдя в ворота, свернули к деревне. Впереди, показывая путь, шагал Зубов, ведя ребят обходным путем, лесом, что б ненароком не попасться на глаза директору. Хоть и рано еще Николай скосил глаза на часы пять утра да всякое случается, вдруг бессонница у Михайловны? Увидит не обрадуешься, а так Всего-то шесть досочек в штабеле и не заметит никто.
Остался далеко позади интернат, показалась речка с темной прохладной водою, луг с высокой некошеной некому косить-то! травою, околица. На чьем-то дворе забрехал пес. Зубов прислушался, потом махнул ребятам рукой несите.
Первый луч солнца ярко-оранжевый, и словно бы какой-то звонкий, вырвался вдруг из-за синих туч, взметнулся в небо, и снова погас, осветив на миг кружившую над интернатом черную птицу. В когтях птица держала тяжелую стрелу с зазубренным наконечником из угрюм-камня.