Откуда взялись, мать их, девки?! зло ответил ему голос подальше.
А хер их знает. Сейчас спросим. Эй ты, на дереве! Ну-ка спустись! Петрух, ты привязал собак? Спускайся, слышишь!
Пошёл ты на взвился в ночи истеричный голос Яринки, было слышно, как она перевела дух и снова заголосила: Помогите! Помогите, убивают!
Да кто вас убивает, дура?! тоже заорал мужик. Вы какого лешего на моём огороде делали?!
Я, до сих пор лежавшая без движения, снова начала ощущать своё тело. Оно было сплошной пульсирующей болью, но мне удалось приоткрыть глаза и чуть повернуть голову вбок, в сторону звучащих чужих голосов.
Один из мужчин, худой, как палка, стоял прямо надо мной, сжимая в руке яркий фонарь. Второй, тот, что гнался за нами по огороду, чуть в стороне, возле привязанных к дереву собак. На собаках я задержала взгляд и даже почувствовала что-то вроде любопытства. Мне, выросшей в таёжной деревушке, до сих пор была знакома лишь одна порода славного собачьего племени сибирская лайка. Это благородные, очень умные и смелые животные, весьма симпатичные внешне. Пушистые, остроухие, с хвостами-калачами и живыми раскосыми глазами на узких волчьих мордах.
А тех зверей, которых я сейчас видела перед собой, даже назвать собаками не поворачивался язык. Чёрные как ночь, гладкие и блестящие, словно вместо шерсти у них была змеиная кожа. С выступающими под этой кожей буграми мышц, с приплюснутыми к лобастым головам ушами и такими массивными широкими челюстями, что оставалось только удивляться, как они просто не перекусили меня пополам.
Увидев, что я открыла глаза, худой присел на корточки и удручённо покачал головой:
Петрух, звони-ка в «скорую», тут твои кобели такое натворили
Раздались приближающиеся шаги, и я во второй раз за ночь увидела над собой мясистое лицо хозяина огорода. Только теперь оно было не злым, а напуганным.
Да погоди какую «скорую»? Меня же сразу Надо как-то это договориться.
С кем договориться? хмыкнул худой. С детьми? А где их родителей искать хрен знает. Пока ищем и договариваемся, эта вот кровью истечёт, тогда ещё веселее будет.
Погоди я знаю. Ща Макару позвоню, я его столько раз выручал, пусть он теперь тоже
Раздалось негромкое попискивание кнопок мобильника.
Макар? Макар, брат, помогай! Ты на смене? Слушай, беда! Мои собаки девку порвали мелкую да не знаю какую! В огород они залезли, ну я сдуру псов и выпустил, думал, бичи опять пришли, в прошлый раз у меня гуся упёрли Что? Нет, за посёлком. Друган, подъезжай, тут ждать нельзя
Он говорил что-то ещё, но я уже не слышала, снова соскальзывая в темноту.
Следующим, что привело меня в себя, были чьи-то бесцеремонные, вызывающие боль прикосновения. В первый миг, решив, что это снова собаки, я дёрнулась, попыталась закричать и услышала чей-то удовлетворённый смешок:
Живая!
С трудом приоткрыв веки, увидела вокруг себя несколько мужских фигур, затянутых в чёрную форму, а неподалёку машину с синими маячками, яркий свет фар которой заливал всё вокруг. Грузный хозяин огорода суетился рядом, заискивающе заглядывая в глаза одному из прибывавших полицейских.
Что скажешь, Макар? Можешь помочь?
Служака фыркнул:
Ты натравил собак на детей! Чем я могу тебе помочь?
Но ведь ведь можно же связаться с их родителями, договориться Я заплачу, сколько надо, ты знаешь, дружище! И тебе
Да погоди ты, «заплачу», передразнил дружище Макар. Сначала надо узнать, что это за птицы вообще. Может, их родители мне больше заплатят за то, чтобы я тебя твоим же псинам скормил, а?
Судя по раздавшемуся вокруг гоготу, это была шутка, но хозяину огорода она смешной не показалась.
Макар но ты же я же тебе всегда мы же
Да не суетись Эй, на дереве! Слезай уже, к маме-папе поедем!
Я попыталась повернуть голову, чтобы увидеть Яринку, но тело снова перестало мне подчиняться. Оно стало совсем слабым, моё бедное тело, и уже не чувствовало ничего, кроме онемения и подступающего холода. К счастью, я ещё могла слышать. И, судя по тому, что дрожащий Яринкин голос раздался совсем рядом, поняла, что с дерева она всё-таки слезла.
Помогите ей, пожалуйста, отвезите в больницу!
В ответ буркнули что-то неразборчивое, а ко мне снова прикоснулись чьи-то руки. И на этот раз не оставили в покое, подняли с земли, понесли, положили на что-то мягкое.
Суки, хоть подстелите что-нибудь! взвыл чей-то голос. Сейчас всё сиденье мне кровью уделаете!
Я оплачу химчистку! снова залебезил где-то неподалёку хозяин собак, а Макар велел:
Так, рыжая, ты тоже лезь назад! А остальным придётся пешком до участка топать.
Я всех довезу снова зашелестел хозяин псов, а я почувствовала прикосновение к щеке прохладной ладони и услышала над собой тихий Яринкин плач:
Дайка Даечка, прости меня, я испугалась
От того, что теперь она рядом, мне стало спокойно, окружающее пространство качнулось, поплыло, и я наконец-то сумела ускользнуть в темноту, где больше не было ни голосов, ни безжалостного света.
Молочные реки не вынесли меня на кисельные берега. После того как я невольно услышала сквозь багровое марево разговор двух незнакомых голосов недовольного мужского и колокольчикового женского, прошло, как мне показалось, совсем чуть-чуть времени, и я не успела забыть ни слова из этого разговора, хоть и не пыталась понять его смысл. И думала именно об этих двух голосах в тот момент, когда сознание, на этот раз ничем не замутнённое, наконец-то вернулось ко мне.
Это оказалось похоже на обычное пробуждение. И, как обычно, мне понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить, кто я и где. С вопросом «кто» заминок не возникло, а вот «где» внезапно стало серьёзной проблемой.
Во-первых, я обнаружила себя в постели. В чистой, белой, мягкой постели, понимаете? И это по сравнению с последними ночами, проведёнными на картонке под открытым небом, показалось чем-то нереальным. Оказывается, очень просто отвыкнуть от того, что раньше являлось само собой разумеющимся.
Во-вторых, это был не приют и даже не какой-нибудь приёмник-распределитель, в которые, как я слышала, попадают все беспризорные дети. Вряд ли такие заведения могут позволить себе роскошь селить каждого человека в отдельной, пусть и маленькой, комнате. А я была одна здесь, на единственной и довольно большой кровати. Кроме неё, в комнате обнаружились окно, занавешенное полупрозрачной шторой, из-за которой доносилось пение птиц, тумбочка, стол и два стула возле него. А ещё меня очень заинтересовала большая, вогнутая ярко-красная кнопка на стене, прямо над моей головой. Она так и притягивала взгляд. Тем более что, кроме неё, смотреть больше было особо не на что. Несколько минут я лениво размышляла о предназначении красной кнопки (почему-то это заинтересовало меня куда больше всего остального), потом с трудом подняла ослабевшую руку и нажала её.
В первые секунды ничего не произошло, и я уже собралась вдавить кнопку второй раз, когда открылась дверь и в комнату впорхнула девушка в наброшенном на плечи белом халате. Она была юна, возможно, всего лишь на три-четыре года старше меня, и потрясающе красива. Тоненькая, как берёзка, с большими голубыми глазами в обрамлении чёрных и очень длинных ресниц, с широкими бровями, такими симметричными, что они казались нарисованными, и с распущенными совершенно белоснежными волосами.
Ты проснулась? обрадованно спросила девушка, подходя к моей постели. Как себя чувствуешь?
Я не отвечала и даже не поняла вопроса, до такой степени меня поразила её внешность девушка буквально ослепляла.
Я сейчас позову доктора, поспешила сообщить прекрасная гостья. Подожди минутку.
И она исчезла за дверью, будто её и не было. А может, и правда не было? Ведь таких на самом деле не существует. У людей не может быть белых волос: даже полностью седые, они выглядят скорее серыми. А ещё у блондинов ресницы всегда светлые, возможно, золотистые, но никак не чёрные. И таких симметричных бровей, как и ярко-алых губ, не бывает тоже.
Я тревожно нахмурилась, вспомнив истории об ангелах, наделённых неземной красотой. Что, если я умерла, и эта девушка на самом деле ангел? Но ведь, если ангелы существуют, выходит, что существует и всё остальное, о чём нам рассказывали нам на уроках слова божьего? А тогда получается, что скоро мне крепко влетит и за сожжённую церковь, и за богохульные высказывания, коими я так грешила в последнее время.