Аллочка вышла, смущаясь, в центр, на небольшую сцену, где в обычные дни играл какой-нибудь ансамбль и пела какая-нибудь средняя певичка местного уровня.
Сегодня она была настоящей королевой подиума: в чёрном до пят платье с люриксом и пышными, как у пуделя, каштановыми кудрями. Её глаза сверкали, как маленькие агаты, и вообще, по её состоянию, как я поняла, она была жутко рада, что ей, наконец, выпала возможность «выступать» перед самим мэром города Новочеркасска. Всё же, это был самый главный в городе представитель власти и чиновничества, и от него теперь во многом зависела судьба театра.
Что-нибудь из Есенина, просили гости.
Раздались громкие аплодисменты.
Аллочка засмущалась в десятый раз и всё же, наконец, решилась:
О, верю, верю, счастье есть!
Ещё и Солнце не погасло.
Заря молитвенником красным,
Пророчит благостную весть.
О, верю, верю, счастье есть.
.
Звени, звени, Златая Русь,
Волнуйся неуёмный ветер!
Блажен, кто радостью отметил
Твою пастушескую грусть.
Звени, звени, Златая Русь!
.
Люблю я ропот буйных вод,
И на волне звезды сиянье.
Благословенное страданье
Благословляющий народ.
Люблю я ропот буйных вод!
Браво! Браво! раздалось с разных концов столов, как будто бы эти люди в самом деле разбирались в поэзии.
В чём уж они, действительно, разбирались, так это в деньгах, шмотках и моде.
Мне было неприятно видеть то, как постепенно поминки превращаются в некий фарс, и я, извинившись и сказавшись больной, поспешно оделась и покинула всё это сборище самонадеянных людей.
Светка сначала хотела увязаться за мной.
Ленок, ты куда? спросила она.
Неважно. Я плохо себя чувствую. Здесь присутствуют те люди, которые могут сделать твою жизнь богаче и успешнее, поэтому ты оставайся.
Это была колкость, произнесённая мной в её адрес, но Светка, увлечённая всем, что происходило вокруг неё, казалось, вовсе не заметила этого.
Она отцепилась от моей руки и обратила своё внимание на Аллочку, приготовившуюся читать следующий стих из Есенина.
Я вышла на улицу, было холодно, а там в кафе слишком душно. Там пахло зефиром и икрой, здесь же дул свежий ветер, уносивший в никуда все эти запахи элитного мира, так далёкого от меня.
Я подняла воротник своего пальто и вызвала такси. Оно прибыло очень быстро так, что мои ноги ещё не успели замёрзнуть.
Куда? спросил водитель, востроносый парень в серой кепке.
На улицу Разина, дом 18, спокойно ответила я.
Дом 18 по улице Разина представлял собой обычную пятиэтажную хрущёвку, он не был элитным, как тот дом, где жила я, и там даже не было консьержа.
Даже двери не имели домофонную систему и были без кодового замка. Я поднялась на второй этаж и долго не могла решиться позвонить. Наконец, решилась.
Мне открыла сама Валентина Николаевна, и теперь я увидела её лицо полностью, не скрытое зимней норковой шапкой. На ней был синий фланелевый халат, она была ещё стройной, хотя постепенно с возрастом эта её природная стройность уходила, давая место полноте.
Я знала, что ты сегодня придёшь, услышала я на пороге.
Почему именно сегодня? поинтересовалась я.
Потому что так нужно. Проходи.
Квартира была обычной двухкомнатной и всё же по сравнению с той, где я жила до сих пор, она показалась мне бедной.
Валентина Николаевна провела меня в гостиную, усадила за стол с какими-то фарфоровыми кошечками на нём и скрылась на кухне.
Я сейчас чаю поставлю! выкрикнула она с кухни.
Я не возражала.
Вскоре на столе возникли ватрушки, ещё горячие из самой духовки (у нас точно такие же пекла наша домработница Сима), варенье в аккуратном маленьком блюдечке и чашки с ароматным чёрным чаем «Гринфилд», который я очень любила.
Разговор начала Валентина Николаевна.
Знаешь, почему я переехала из Саратова в Новочеркасск? спросила она меня.
Нет, не знаю. Глупый вопрос, откуда я могу знать?
Конечно, она закивала, в Саратове я проживала в общежитии, а здесь твои родители сделали мне вот эту квартиру.
Конечно, она закивала, в Саратове я проживала в общежитии, а здесь твои родители сделали мне вот эту квартиру.
Просто так? спросила я.
Нет, она покачала головой.
Ушла во вторую комнату и вышла с каким-то свёртком.
Держи, это тебе. Мария Степановна оставила именно эти две вещи и просила передать их тебе, если что-нибудь произойдёт непредвиденное.
Я с любопытством развернула свёрток.
Там была тетрадь в красной обложке и очень красивое ожерелье-кулон с красным камнем. Похоже, это был рубин, хотя я не разбираюсь в драгоценностях.
Что это? спросила я, разглядывая свои новые «приобретения».
Дневник Марии Степановны, ты должна его прочесть, чтобы всё понять.
А это? я показала на ожерелье-кулон.
Это очень дорогая вещь, и она когда-то принадлежала твоей семье. Я рада, что наконец-то избавляюсь от неё, потому что боюсь за свою жизнь. Она очень дорогая, а сейчас развелось много охотников до чужих ценностей.
Моей семье?
Валентина Николаевна, казалось, смутилась.
Все ответы на свои вопросы ты найдёшь в этом дневнике, который я хранила у себя столько лет.
Я допила чай с ватрушкой, немного согрелась.
Вы одиноки? спросила я.
Да, раньше я была замужем, потом развелась, а сын живёт в Москве и совсем почти не пишет мне.
Глава 3
«Дорога в Неизвестность»
«Однажды
ты вдруг поймёшь,
что путь твой
безбрежный и бесконечный.
Однажды ты вдруг поймёшь,
Что у тебя опускаются руки
От этой Бесконечности.
Ты захочешь посмотреть на свою жизнь
Совсем по-другому,
Потому что однажды
Тебе захочется начать всё с начала»
(Мысли на досуге).
..Я никогда не считала себя приверженницей спиртного. Более того, на всевозможных вечерниках и тусовках в школе, музыкальном колледже, я всегда придерживалась трезвости. Почему?
Не знаю. У меня нет своей философии, мне просто было неприятно видеть рядом с собой все эти пьяные лица, постепенно теряющие свой человеческий облик. Наверное, подруги меня осуждали, считали ханжой, но меня тогда это мало заботило.