Мне кажется, великие княжны мечтали иметь близких подруг, но они, также, понимали то, что из-за своего рождения в императорской семье они должны держаться чуточку отчуждённо с людьми и никого и никогда не приближать к себе. Мне думается, им часто говорили об этом, поэтому на балах юные княжны вели себя и держались обособленно. А когда в редкие минуты об этом неожиданно забывали, они вдруг превращались в обычных девушек, и хохотали, если кто-нибудь смешил их. И лишь затем, одёрнув себя, они становились другими, понимая то, что в очередной раз потеряли контроль над собой, а это являлось «недопустимой и неуместной выходкой» для них.
Но они никогда не подчёркивали своего превосходства над остальными, напротив, даже смущались и чуждались этого.
В тот памятный для меня год на бал были допущены лишь Ольга и Татьяна, остальные княжны были ещё слишком юными для выхода в свет.
Пахло хвоей и закусками, которые разносили официанты среди гостей на подносах, уставленных канапе и шампанским. Я видел, что Владимир поклонился великой княжне, галантно довёл её до ожидавших княжну членов царственного семейства, окружённых слугами. Ольга улыбалась, затем поочерёдно представила подошедшего Владимира Николаю и Александре Фёдоровне. Владимир отдал честь и отошёл.
Я разыскал его на лестнице стоявшим в уединении, несмотря на то, что лаже лестница казалась оживлённой из-за непрерывно пребывавших гостей. Владимир стоял в задумчивости. Увидев меня, он улыбнулся мне.
А, Николай, я рад, что ты здесь, произнёс он, и я знаю точно, что ты запомнишь это рождество навсегда.
Он сам того не ведая, сказал пророческие слова. Я действительно запомнил это рождество.
Я видел, как ты танцевал с великой княжной.
Да, она удивительно легко двигается.
Вы о чём-то шутили, и вообще, на вас было приятно смотреть.
Очевидно, мы были под прицелом всех присутствующих.
Владимир обернулся, ища кого-то.
А где Линда?
Линда?
Я знаю, она была здесь среди гостей, но куда-то исчезла.
Я проследил за ещё двумя скользившими в вальсе парочками возле огромной ёлки; зал был заполнен до предела, везде царила атмосфера радости и какой-то необычной воодушевлённости.
Ты, ведь, знаешь, Линда больше выделяет тебя, чем меня, сказал я.
Ты любишь её?
Вопрос мне был задан прямо в упор, Владимир, вообще, не любил говорить обиняками, однако и не резал правду-матку, никогда никого не унижал этой «правдой», высказывал своё мнение так, чтобы это было понятно и доходчиво для собеседника. Я был сбит с толку, вокруг царило веселье, и сам Николай II был здесь со своей семьёй, но что-то глодало меня изнутри, и я не мог понять, что именно.
Люблю ли я Линду?
Да.
Люблю.
Владимир улыбнулся. В этот момент, впрочем, как и всегда, он был особенно хорош собой; проходившие мимо дамы в шикарных французских платьях оглядывались на него и шептались друг с другом, затем смеялись. Им явно нравился подтянутый статный гвардеец императорского полка.
Я хочу, чтобы ты был счастлив, Николай.счастлив с Линдой.
Последние слова дались ему с большим трудом.
А ты? Ты любишь её? спросил я, надеясь, что он растеряется, но Владимир не растерялся.
Да, люблю. Я люблю её давно.очень давно с тех самых пор, как был представлен ей в тот день на Пасху. Помнишь?
Помнил ли я? О, да, я помнил.
Это случилось 2 года назад в 1911-м в Самаре, куда я приехал погостить к своим родственникам в год окончания гимназии. Я планировал поступить в Санкт-Петербургский университет, но был так истощён после болезни, что родители настояли отправить меня в имение, располагавшееся недалеко от Самары. Я не стал возражать.
Был солнечный день один из тех, что нередки в апреле, в воздухе чувствовался запах обновления, несмотря на сырость, которая была так вредна для моих лёгких. Перелётные птицы уже прилетели с южных краёв, чтобы начать вить гнёзда.
Иван Семёнович мой дядя по материнской линии, сидел во главе стола, уставленного всевозможными пирогами, огромным куличом и закусками. Пасху здесь любили и чтили, как и традиции русского дворянства.
Иван Семёнович Ивачёв представлял собой пузатого, однако довольно симпатичного человечка с чувственными глазами и толстыми губами, что, впрочем, совсем не мешало ему быть хорошим врачом, несмотря на то, что его родители настаивали на том, чтобы он стал юристом.
«Врач это слуга, а ты дворянин», говорили они, но Иван Семёнович добился своего, и в конце концов, мои родственники по материнской линии смирились и даже пользовались его умением ставить диагнозы и искусно лечить.
Пару раз мне посчастливилось побывать на его лекциях в университете, я был под впечатлением, и именно на тех лекциях я впервые познакомился с Владимиром, который очень интересовался медициной, хотя уже принял твёрдое решение после окончания юнкерского училища поступать в Измайловский гвардейский полк.
Дядя был довольно эмоционален, впрочем, именно эта его эмоциональность и смогла увлечь многих, сформировать целый кружок его поклонников. Владимира я выделил из всех остальных меня, в первую очередь, заинтересовали его глаза, показавшиеся мне не совсем обычными.
Что в них было такого необычного? Сейчас уже спустя много лет, я затрудняюсь ответить, а тогда я просто подошёл к нему и долго смотрел на него. Он резко обернулся и тоже заинтересованно посмотрел на меня.
Владимир, вдруг произнёс красивый подтянутый молодой человек в военной форме юнкерского училища, затем кашлянул и уточнил, Владимир Юрьевич Баймаков.
Николай Андреевич Кудрявцев, свою очередь ответил я.
Оказалось приятной неожиданностью, что семья Баймаковых, потомственных самарских князей, была вхожа в семью моего дядюшки, и мы часто встречались с ним на различных вечеринках и даже балах, а затем, когда он поступил в гвардейский корпус Измайловского полка, я часто видел его при дворе, мы сдружились.
В тот день два года назад в 1911 году, когда я приехал в Самару поправить своё здоровье и был тут же приглашён дядей на Пасху, в гостиной за огромным овальной формы столом сидело так много гостей, что у меня зарябило в глазах, ибо большую часть этих людей я не знал. Затем я стал приглядываться.
По правую сторону от дядюшки сидела его жена Антонина Петровна, всё ещё красивая и держащаяся уверенно и с некоторым тщеславием. Среди военных я различил Владимира, он улыбнулся мне и поклонился. Тётя не дала мне сразу возможности занять место рядом с моим другом.
Подожди, Николай, скала она, отложив в сторону чай, боже мой, Никки, как невежливо с твоей стороны!
Простите меня, Антонина Петровна.
Я недоумевал, что происходит, и почему я веду себя «невежливо». Но тут ко мне подвели очаровательное создание, одетое в великолепное розовое платье с кринолином. Помню, этому очаровательному созданию было не более шестнадцати лет, она смущалась, но ни тени жеманства не было в её поведении.
Познакомься, дорогой, госпожа, а, вернее, юная мисс Линда Велингтон. Здесь в Самаре живёт какой-то знакомый её знаменитого деда, лорда Джона Веллингтона, и Линда приехала погостить. Я думаю, ты простишь ей её незнание наших обычаев и некоторый акцент, ведь Линда несколько сезонов жила в Лондоне.
Девушка сделала неловкий реверанс, и в этот момент для меня замерло время. У неё были голубые глаза, в которых, казалось, отражался весь мир, не затронув красоты её души. Несколько свежих веснушек вовсе не портили красоту и очарование её лица. Хотя, нет, холодной классической красавицей её вряд ли можно было назвать, но это очарование..
Я посмотрел на Владимира, и мне показалось, что выпускник юнкерского училища смутился.
Так получилось в тот день, что Линда в сопровождении своей матери, урождённой княгини Марии Измайловой, только-только незадолго вслед за моим приходом, вола в гостиную. Её мать принялась здороваться с хозяевами, а девушка была тут же окружена сонмом незадачливых кавалеров к неудовольствию остальных дам, присутствовавших на пасхальном торжестве у Ивана Семёновича.
Я заметил, когда к девушке приблизился Владимир, он долго смотрел в её глаза, в эти удивительные глаза своим не менее удивительным глубоким взглядом, способным охватить всего человека насквозь. Казалось, в тот момент между этими молодыми людьми происходил невидимый диалог, и не только я один это заметил.
По ухмылкам дам я понял, что они угадали секрет столь долгого взгляда. Затем он поцеловал ей руку и представился:
Владимир Баймаков, будущий унтер-офицер Гвардейского Измайловского Полка.
Линда Веллингтон, просто произнесла девушка со слабым акцентом.
Она покраснела от смущения, и этот румянец придал ей ещё большее очарование.
За окном стояла весенняя капель, а с рынка доносились крики зазывал: