Во сне ты часто борешься со своим отчаянием и всегда остаёшься побеждённой, ты не знаешь, где выход. Борьба происходит только внутри тебя, окружающим это кажется слишком мелочным и надуманным, но ведь они не могут влезть в твою шкуру и прожить жизнь твоими переживаниями и впечатлениями. Нет, мне не следует вдаваться в подробности своей душевной борьбы и мыслей, в конце концов, это слишком скучно.
Я допиваю чай и вижу, как мимо меня проходит Витя-трясучка, так его прозвали, потому что он постоянно кивает головой и ещё без повода улыбается. Его все считают здесь ненормальным, однако, я не думаю так. Я люблю наблюдать за поведением людей, присматриваюсь к ним, а уже затем делаю свои выводы, часто отличающиеся от мнения остальных. Витька-трясучка обитает на третьем этаже и раньше часто заглядывал к нам в комнату, чтобы только увидеть мою соседку Наташу Ремизову.
Она приехала сюда по путёвке ровно четыре недели назад по поводу радикулита, скоро она уедет домой в маленький городок Верховск. Говорят, его назвали так, потому что он находится в верховьях Волги, хотя даже не на всех картах он обозначен из-за малочисленности. Витька всегда приносил свежий шоколад и что-то говорил ей, затем они уходили. Наташа возвращалась одна. Я часто слышала, как она подсмеивалась над Витькой, над его стихами, которые он писал ей в простой ученической тетради по три рубля.
Не знаю, возможно, Витька понял, что превратился в посмешище благодаря сплетням, но он больше не заглядывает к нам, хотя Наташина путёвка ещё не истекла. Он даже не смотрит в её сторону, но мне он всегда улыбается и как обычно кивает своей стриженой головой. Иногда даже мне хочется поговорить с ним, несмотря на мою замкнутость, но он только кивает. На этот раз он неожиданно садится за мой стол, молчит и снова кивает. Мне становится неловко, ведь по сравнению с Наташей я выгляжу довольно невзрачно и не знаю, чем могла заслужить внимание Витьки, но чтобы как-то поддержать разговор я монотонно говорю: «Наташа завтра уезжает». Витька по-прежнему молчит, кто бы мог подумать, что в такой обычный день он будет так непонятен для меня.
Я прошу дополнительную порцию омлета, выслушивая небольшой наскучивший мне монолог тёти Клавы по поводу лишних калорий и дополнительных занятий по аэробике, ставлю напротив Витьки и так же монотонно говорю: «Угощайся. Это моя вторая порция». Витька упорно молчит, затем вдруг произносит, и я впервые слышу его голос так близко от себя: «Хочешь почитать стихи?» Я оживляюсь, потому что предложение Витьки более чем неожиданно, слегка смущаюсь, говорю: «Но ты же писал их для Наташи».
«Она не понимает», слышу в ответ. «Я тоже могу не понять, и тебе от этого будет ещё больнее». Витька трясёт головой и одновременно мотает ею, а затем, чуть заикаясь, произносит: «Я тебе доверяю». Я смотрю на Витьку недоумённо. Худой, с серым, почти безжизненным лицом и серыми глазами, неужели его может интересовать ещё что-то кроме этих казённых стен и скучной обыденности, от которой ты безрезультатно рвёшься, как из плена? Витька-трясучка болен шизофренией, но он не боится людей, как я, он просто давно отделился от жестокости своей непроницаемой стеной, которую сам создал для себя. Я не знала, что сказать в ответ, я путалась в догадках, что его заставило сесть ко мне и первому начать открываться, ведь никто в санатории не воспринимал его всерьёз. Машинально я кивнула, но в этот момент к столу подошла медсестра Нина Петровна и сказала, что доктор ждёт меня в своём кабинете. Эта новость была мне привычна, так как через день Светлана Савельевна мой лечащий врач проводит со мной профилактические беседы, где я рассказываю о своём состоянии. Порой эти беседы носят лишь формальный характер, но они мне не мешают за исключением того, что я не привыкла доверяться людям, только лишь занимающим соответствующую должность. «После ужина», бросила я и заметила, как Витька усиленно закивал в знак согласия.
В кабинете Светланы Савельевны тихо, мирно тикают часы, и это навевает сон и успокоение, на время снимается внутреннее напряжение, и если бы я была одна, я давно бы легла и уснула блаженным сном. Хотя сплю я очень редко, мешают посторонние мысли, думаю о своей жизни, обо всех несправедливостях, которым я подверглась и о многом другом и только под самое утро засыпаю.
Светлана Савельевна строгая дама в выглаженном белом халате с чёрными большими пуговицами, что совсем не к месту. Ей больше бы подошли белые, но она не обращает внимания на такие несущественные пустяки. У неё серо-голубые глаза, узкие ниточки губ, бесцветное лицо, чуть суховатое и всегда с холодным выражением. Сидит она прямо за обшарпанным столом с кипой бумаг и каких-то тетрадей. На столе бардовый телефон, она вызывает по нему медсестёр с постов, приглашая нарочито вежливо зайти в кабинет, всё расписано до мельчайшей подробности, и невольно ты начинаешь думать, неужели это общество хочет сделать из тебя такое же подобие психически здорового человека. Оно просто считает, что любое отклонение от этой стандартной нормы уже является болезнью. Светлана Савельевна соответствует этому стандарту полностью, хотя быть может и у неё иногда возникают страхи оказаться чуть-чуть другой.
Светлана Савельевна строгая дама в выглаженном белом халате с чёрными большими пуговицами, что совсем не к месту. Ей больше бы подошли белые, но она не обращает внимания на такие несущественные пустяки. У неё серо-голубые глаза, узкие ниточки губ, бесцветное лицо, чуть суховатое и всегда с холодным выражением. Сидит она прямо за обшарпанным столом с кипой бумаг и каких-то тетрадей. На столе бардовый телефон, она вызывает по нему медсестёр с постов, приглашая нарочито вежливо зайти в кабинет, всё расписано до мельчайшей подробности, и невольно ты начинаешь думать, неужели это общество хочет сделать из тебя такое же подобие психически здорового человека. Оно просто считает, что любое отклонение от этой стандартной нормы уже является болезнью. Светлана Савельевна соответствует этому стандарту полностью, хотя быть может и у неё иногда возникают страхи оказаться чуть-чуть другой.
Так я сижу ещё минут пять, пока она заканчивает свои записи в истории болезни очередного отдыхающего «пациента». Затем Светлана Савельевна кладёт ручку в сторону и внимательно смотрит на меня из-под своих очков. Я начинаю напрягаться, сосредотачиваюсь, отвлекаюсь от мерного тиканья настенных часов с кукушкой. Кстати, такие часы давно считаются редкостью, они уступили место упрощённым моделям с современным дизайном на кварцевых кристаллах. Она находит в бумагах историю моей болезни и начинает вслух читать:
Снегирёва Вера Николаевна. Маниакально-депрессивный психоз. Состояние удовлетворительное, тонус мышечной системы несколько снижен, расслаблена. Жалобы на симуляцию головной боли и боязнь людей. Бурно реагирует на сильных властных личностей. Любит уединение, чтение книг. Есть странности в поведении.
Всё это время я сижу, как мумия, мне становится даже неловко, неужели всё это обо мне, неужели это я такая плохая, и о моих «странностях» уже говорят во всеуслышание, ковыряю пальцем по твёрдой поверхности деревянного стула.
Сейчас у Вас ремиссия, поэтому мы поместили Вас в одну комнату с соматическими больными, продолжает Светлана Савельевна, Вера, как Вы сами оцениваете своё состояние?
Неважно.
Почему?
Меня замучили проблемы, связанные с моим прошлым, с семьёй, бытовой неустроенностью, одиночеством.
Но Вы же любите одиночество.
Я в течение некоторого времени молчу, не знаю, что сказать. Неужели я и в самом деле люблю одиночество? Пытаюсь ответить, правильно подбирая слова, чтобы доктор меня понял и не перебивал на полуслове.
Каждый человек мечтает о том, чтобы его понимали, невзирая на странности его поведения. Я хотела бы вернуться к нормальной жизни.
Что Вам мешает?
Выражение лица Светланы Савельевны по прежнему не меняется, меня это пугает, чувствую, что разговор возвращается на круги своя, ведь её задача доказать мне, что общество всегда и во всём право, и не нужно быть его изгоем. К горлу подступает ком, у меня начинается истерика, впрочем, давно знакомая картина. Неужели у меня действительно ремиссия?
Ничего. Я хочу, чтобы Вы скорее выписали меня отсюда.
Это невозможно, потому что у Вас осталось ровно три недели, по их истечению Вы можете забрать свои вещи и уезжать, Вас никто здесь не задержит.
Вы хотите показать, что заботитесь обо мне? Вы же сами знаете, что это не так. Вы хотите знать, что мне мешает? Боль.
Где у Вас болит?
Я окончательно отчаиваюсь объяснить ей всё, что у меня на душе. Бывают люди, которые слушают, но не слышат, до них невозможно достучаться. Светлана Савельевна принадлежит именно к такой категории. Тем более что бы я ни сказала, это не будет воспринято должным образом, так как я считаюсь психически больным человеком, а значит, меня нужно пичкать таблетками, чтобы я перестала молоть всякую чепуху. Я упорно молчу, чувствую, как моё лицо покрылось краснотой, глаза наполняются слезами.
Светлана Савельевна без следа эмоций задаёт всё тот же самый вопрос:
Так где у Вас болит?
Я показываю на область сердца, имея в виду своё нутро.
Сердце? Когда возникли боли?
Машинально отвечаю:
Три года назад, когда ушла с последней работы.
Какие таблетки принимали?
Никакие.
Хорошо, я выпишу Вам пока настой пустырника, если будет хуже, придётся подключить сердечные гликозиды.
Размазываю слёзы по лицу.
Вы же сами говорили, что мои проблемы идут из глубокого детства и связаны с детскими страхами и психическими травмами. Почему Вы не можете выслушать меня до конца?