В санаторном саду тихо, скучно даже как-то. Облезшие деревья, давно сбросившие листву, кажутся какими-то унылыми, но к своему удивлению я совсем не замечаю холода, даже руки не мёрзнут, хотя я не позаботилась запастись зимней одеждой, совсем не предполагала, что когда-нибудь выйду в сад, ведь никто из отдыхающих этим не занимается и вряд ли занимался раньше. Я имею в виду обычные прогулки вдоль пустынных аллей. Да и одна я никогда бы не решилась на это. Не могу представить себе, как это я брожу вдоль аллей и о чём-то думаю. О чём?
Саша глядит почему-то высоко в небо, на котором уже успели появиться первые перистые облака, ведь ещё только утро. Вечером бы небо чуть-чуть потемнело, лишившись своей свежести и лёгкости. Раньше я никогда не замечала ничего подобного, мне было неинтересно смотреть на небо.
Ну, как? спрашивает Саша.
Скучно, отвечаю я упавшим голосом. Здесь как-то спокойно, безобидно и свободней дышится.
Мне было бы тоже скучно, если бы я чувствовала себя глубоко несчастным человеком.
Я гляжу на неё и не могу понять, то ли она читает мои мысли, то ли просто делится своими впечатлениями, но Александра внезапно прерывает мой внутренний диалог:
Ты ведь чувствуешь себя несчастной?
Я киваю:
Конечно. Я воспитывалась в интернате и совсем одна. Правда, я не знаю ни одного человека, который бы признался мне, что он до конца счастлив, у всех находится что-то, чем они недовольны, даже мелочи.
Земля это маленькая планета по сравнению с теми, что есть в космосе. Знаешь, а я верю, что жизнь есть ещё где-то и не на одной планете, а на многих. Только учёные пока не смогли доказать это, у них слишком ограничены возможности. Где-то в огромной Вселенной существует множество планет, где люди абсолютно счастливы, потому что у них гармоничное общество, нет бедных и все богаты и счастливы. Земля это всего лишь маленькая частица во Вселенной, и не следует принимать образец жизни на ней за стандарт.
Ты правда веришь, что Земля не единственная планета, заселённая жизнью?
Да.
И ты не боишься, что тебя сочтут сумасшедшей?
Ты хочешь сказать, что человек должен отбросить свои поиски, чтобы только прослыть нормальным среди какой-то группы людей, установившей рамки нормы?
Я смолчала, потому что в действительности не знала ответа на этот вопрос.
Витька тоже считал себя нормальным, и я не верила никогда, что он болен. Он просто отличался от остальных.
Кто такой Витька?
Он повесился недавно.
А чем он отличался от остальных?
Не знаю, я пожимаю плечами, судорожно пытаясь найти нужные слова, Он не был равнодушным.
Саша молчит, затем смотрит на заснеженные пригорки, и вдруг я замечаю лукавую улыбку на её уже порозовевших от мороза щеках.
Ты никогда не пробовала играть в снежки?
Нет.
Но ты любишь побеситься.
Побеситься?
Она не даёт мне времени для раздумий, потому что я прихожу в себя уже от лёгкого удара снежного кома в спину. Александра стоит в сугробе и держит наготове второй.
Берегись!
Не надо! протестую я.
Надо! вопит она, и вновь ком летит в меня только уже побольше.
Я не могу усидеть на месте, беру охапку снега голыми руками, наскоро леплю из неё шар и бросаю прямо в Сашу. Она увёртывается, я повторяю свои движения, и новый ком уже вновь летит в неё, но только на этот раз она остаётся на месте, дав мне возможность почувствовать себя победительницей.
Я хочу, чтобы игра была честной! кричу я вдогонку, потому что Саша ловко убегает от меня и лепит следующий шар.
Снег хороший, влажный, как глина. В детстве я любила лепить из глины всяких зверушек: собак, зайцев, лис. Помню, в наш интернат частенько завозили глину для всяких поделок, правда, ею занимались только малыши, но я всегда охотно присоединялась к ним. Они смотрели за моими руками и задавали вопросы: «А это кто?» Я придумывала новых сказочных героев, потому что фигурки каждый раз были необычными. Затем мне пришлось рассказывать им сказки, и даже воспитательницы просили меня об этом, потому что дети без моих сказок отказывались спать и устраивали галдёж.
А что если нам попробовать слепить снежную бабу, предлагаю я.
Саша охотно соглашается, стряхивает снег с варежек и протаптывает небольшую площадь, где должна стоять будущая баба.
Мы поставим её здесь, говорит она.
А что если нам попробовать слепить снежную бабу, предлагаю я.
Саша охотно соглашается, стряхивает снег с варежек и протаптывает небольшую площадь, где должна стоять будущая баба.
Мы поставим её здесь, говорит она.
Хорошо.
Я скатываю первый ком, она чуть медленнее второй, с трудом водружаем один на другой, а затем и третий, получается нечто совершенно бесформенное, что не удовлетворяет меня.
А если нам сделать из неё снегурочку? спрашивает Александра.
Только придётся много поработать.
Я согласна, отвечает она, совсем не страшась перспективы долгого барахтанья в снегу.
Мы осторожно сглаживаем углы, приделываем ей руки, далее следует тонкая работа, почти что художественная, потому что я работаю над чертами лица, а Саша просто наблюдает за моими движениями, ей самой интересно, что же получится. Спустя какое-то время мы обе отходим и смотрим на произведение искусства, глядя оценивающими взглядами. Придраться не к чему.
Слушай, а ты настоящий художник, говорит Саша, Ты никогда не обучалась рисованию?
В детстве я только лепила из глины, но я никогда не думала, что у меня есть какой-то талант.
Поверь мне, он у тебя действительно есть.
Александра восхищённо глядит на снегурочку, и я ловлю её невысказанные мысли.
И ты не пробовала окончить курсы рисования или нечто вроде художественной школы?
Нет.
Почему же?
Я воспитывалась в интернате.
Ты сильный человек.
Сильный? Мне никогда так не казалось.
Но у тебя же не было близких и родственников, ты была одна. Так очень легко сойти с ума, если только не опираться на свою волю.