И внезапно, точно в подтверждение этих слов, начинали завывать сирены воздушной тревоги.
Кира поспешно одевалась, хватала заранее приготовленную сумку и мчалась к метро, ежась от громкого треска зениток, гула самолетов и барабанящей, точно град, шрапнели зенитных снарядов.
Иногда бомбили так сильно, что в метро приходилось бежать прямо после работы.
С шести часов вечера переставали ходить поезда. На путях снималось электрическое напряжение, на рельсы укладывались деревянные щиты, где на ночь устраивались люди. В первую очередь пускали женщин с детьми и стариков.
В такие ночи Кира чувствовала себя особенно несчастной. Но следующим вечером Кира возвращалась домой; ежедневный ритуал повторялся: печка, чай, блюдце с сахаром, хлеб, книга- и жизнь уже не казалась такой беспросветной.
***
Кира отколола щипчиками крохотный кусочек сахара, положила его в рот и отхлебнула еще глоток чая.
Сегодня у неё было припасено нечто лучшее, чем томик Шарлотты Бронте.
Тетрадь. Совершенно чистая, толстая тетрадь в клетку, уже ставшая дефицитом, как и все остальное.
Кира нашла её утром по соседству с разрушенным домом, где жили женщина с мальчиком.
Это здание тоже было разрушено; оба этажа сошли с фундамента, а перед входом зияла огромная воронка, около которой белела стопка книг и вот эта тетрадь.
Сама еще не зная зачем, Кира взяла её.
Теперь тетрадь лежала перед ней на столе.
И снова, как утром, Кира вдруг перенеслась на ту странную улицу, на этот раз мысленно.
Там явно не было войны: все дома целы, стекла не заклеены полосками крест-накрест, а витрины магазинов не заложены мешками с песком; нигде не стоят , ощерившись, противотанковые ежи и не возвышаются баррикады на случай, если немцы все же прорвутся в город. Да и все встреченные Кирой люди- женщина с ребенком, мальчик с мороженым- выглядели спокойными и счастливыми. И они могли себе позволить швырять пшено голубям.
Там не было войны, и там была весна. Да, листья на деревьях были не желтые, как здесь и сейчас, а нежно-зеленые, будто только что распустившиеся. И воздух пах как-то по-весеннему свежо и опьяняюще.
А девушка в окне? Какая она, должно быть, счастливица. Она живет в мире, где весна и нет войны.
«Весна и нет войны», вслух повторила Кира.
Странное дело, не прошло еще и года с тех пор, как она сама жила в таком!
Нет, это было много столетий назад.
Кира снова мысленно вернулась к девушке. На вид ей было лет двадцать с небольшим. Она, наверное, где-нибудь учится или работает. А по вечерам ходит на свидания.
На глаза навернулись слезы.
Кира крепко зажмурилась: то ли для того, чтобы сдержать слезы; то ли в надежде, что таким образом сможет перенестись в тот заветный и недостижимый мир, где стоит весна и никто не уходит на фронт.
Через минуту Кира открыла глаза и тяжело вздохнула- нет, все было по-прежнему: горел огонь в маленькой печурке, белели крест-накрест полоски на окнах и где-то совсем рядом завывали сирены воздушной тревоги. Но вместо того, чтобы бежать в убежище, она придвинула к себе тетрадь, решительным движением обмакнула перо в чернила и написала на обложке:
ВЕСНА И НЕТ ВОЙНЫ
***
Так! Это на помойку! На помойку! На помойку!
Одну за другой Аля швыряла на пол старые тетрадки. Арифметика, литература, география.
ВЕСНА И НЕТ ВОЙНЫ
На по-
Слова застыли у неё на губах. Что за странное название? Может, это школьное сочинение?
Аля с сомнением повертела в руках выцветшую тетрадь с серой кромкой пыли по краям.
Нет, не похоже. Слишком толстая. Впрочем, какая разница? Раз уж взялась разбирать антресоли, надо выкидывать все старье.
На помойку!
Тетрадь сделала короткий полукруг и шлепнулась на пол.
Аля довольно оглядела пустую полку. Пожалуй, на сегодня хватит.
Положи тетради на подоконник и дай мне тряпку! скомандовала она сыну, веснушчатому мальчику лет пяти с добрым личиком и хитрющими глазами. После обеда пойдем гулять и выкинем на помойку.
Костик послушно подхватил стопку тетрадей и водрузил её на подоконник, рядом с цветущей геранью.
На левой щеке у мальчика красовался большой фиолетовый синяк и краснело несколько ссадин.
Накануне Костя ходил с отцом гулять. Проезжавший мимо трамвай взвизгнул на повороте- муж схватил сына, плашмя рухнул на асфальт и подмял ребенка под себя. Сработал фронтовой рефлекс- мина!
Аля вздохнула и отправилась готовить обед.
Аля вздохнула и отправилась готовить обед.
На просторной кухне было пусто. У стены справа стояли три столика- у каждой семьи свой- над ними висели деревянные шкафчики.
Аля открыла крайний у окна, достала большую эмалированную кастрюлю, налила в неё воды и принялась чистить картошку.
Наверное, ей не стоило торопиться с замужеством.
Она вспомнила 1946 год и себя, восемнадцатилетнюю. Родители умерли в войну, и девочку взяла к себе родственница. Аля звала её тетей.
Тетя относилась к девочке довольно прохладно, и Але всегда хотелось иметь настоящую семью и свой собственный дом.
Она мелко нарезала картошку, положила кубики в воду и поставила кастрюлю на плиту.
Да, теперь Аля его имеет. Вот только счастлива ли она?
***
Осторожно! Осторожно! Не помните!
Худощавая старушка суетилась вокруг грузовика, куда двое грузчиков с развеселыми лицами затаскивали мебель и огромные тюки.
Стояла середина июня. Было еще не жарко, но небо уже голубело совсем по-летнему и солнышко припекало.
У грузовичка топтались двое мальчиков-погодков в коротких коричневых шортиках, белых отутюженных рубашечках и панамках с подвернутыми полями. Один из братьев держал в руках сачок, другой- маленький аквариум с рыбками.
Очевидно, семейство переезжало на дачу.
Может быть, в июле, когда Аля будет в отпуске, они тоже снимут дачу где-нибудь в Подмосковье.
Она представила себе раннее летнее утро; крохотный домик, утопающий в зелени; прохладную гладь пруда; крынку с парным молоком и свежий деревенский хлеб на столе в чистой прохладной горнице, и сразу стало легче на душе.
Мусорный контейнер располагался за домом и был забит до отказа. Аля положила тетрадки на краешек газона: вдруг кому-нибудь пригодятся? Хотя, кому могут пригодиться школьные тетради довоенной поры?
Уходя, Аля оглянулась. Та странная толстая тетрадь, на обложке которой было написано «Весна и нет войны», лежала сверху, и ветер уже трепал её страницы.
Аля развернулась, взяла сына за руку, и они медленно пошли к парку.
На повороте Аля обернулась еще раз. Листья тетради колыхались на ветру, будто махали, приглашая её вернуться и прося не оставлять их.
«Все-таки я слишком впечатлительная», с сожалением подумала Аля.
Она вспомнила, как несколько лет назад выбрасывала ботинки, в которых ходила всю войну. Они были уже очень старые и изношенные; подошва на одном ботинке давно прохудилась, и носить их было совершенно невозможно даже в сухую погоду.
Аля вот так же вынесла их на помойку и поставила на край газона. И, уходя, все время оглядывалась. Ей казалось, ботинки жалуются и просят не оставлять их.
«Разве мы не служили тебе верой и правдой? будто вопрошали они. Вспомни только, сколько мы с тобой пережили! Помнишь, как мы бежали в бомбоубежище? А вокруг горели дома ? И как мы стояли в очереди за хлебом и сахаром? Если бы не мы, ты бы замерзла! Всю войну мы спасали тебя от холода, снега, слякоти, дождя. Разве мы не заслужили покойной старости в каком-нибудь пыльном шкафу?»
Вот и сейчас ей чудилось, что тетрадь хочет что-то сказать ей.
***
В парке в этот послеобеденный час было людно: катили коляски гордые молодые мамаши, играли в футбол подростки и копались в песочнице дошколята.
При приближении Али две женщины, лет на пять старше, о чем-то разговаривавшие между собой, внезапно замолчали и с укором, смешанным с неприязнью, посмотрели на неё.
Аля была шапочно знакома с этими женщинами: у обоих мужья погибли на фронте и они воспитывали сыновей-подростков в одиночку. Наверное, именно поэтому они Алю и недолюбливали.
Костик уже отыскал своего приятеля- белобрысого, худенького Генку- и теперь они с визгом носились друг за другом.
Аля снова поймала на себе завистливый взгляд. Как, должно быть, обе женщины мечтали оказаться на её месте! Ведь с их точки зрения, она просто баловень судьбы. У неё все есть: муж, хоть и инвалид, но зато непьющий и хорошо зарабатывает; работа; своя комната, да не где-нибудь в подвале, а в просторной, светлой квартире. Просто идеальная жизнь? Чего еще желать?
Если бы они узнали, что Аля по ночам плачет в подушку, то страшно удивились бы. С жиру разве бесится?
И в самом деле, чего же ей не хватает? Почему она несчастна? Может быть, оттого что муж иногда во сне зовет другую женщину?
Они никогда не рассказывали друг другу о своем прошлом. Впрочем, у Али, вышедшей замуж восемнадцатилетней девчонкой, никакого прошлого не было.