Периодически, в очередное отсутствие Вадима, Ева рыдала, заламывая руки, понимая, что петля затягивается всё туже. Как могло так случиться, что желание иметь семью обернулось для неё таким кошмаром?
Разрешить ситуацию, вырваться из неё не получалось. Жизнь наслаивала события слишком густо, погружая Еву во мрак. Ей было страшно стыдно перед всем миром, перед собой. Она никому не могла рассказать, не могла поделиться, попросить защиты. Свекровь, конечно, знала о похождениях сына, глубоко его осуждала, была на стороне невестки, но ровно до того момента, когда в очередной раз Вадим исчез на четыре дня. Причем это было так жестоко с его стороны, что бедная Ева не выдержала. Они вместе вышли гулять, а оглянувшись, Ева увидела, что Вадим просто исчез и перестал отвечать на звонки. Она в отчаянии бросилась к свекрови, та сказала, чтобы собирала вещи и ехала к ней. Ева, побросав наспех пожитки и прихватив кошку, приехала к свекрови. Там с Евой случился настоящий нервный срыв: она рыдала три дня, ничего не ела кроме успокоительных, а Вадим даже особо и не искал её. Через три дня, не выдержав рыданий жены и невестки, свёкор позвонил Вадиму и сказал, что Ева у них. Вадим прибежал через десять минут. Он забрал обессиленную Еву домой. Помирились они с трудом. А свекровь теперь, хоть и была на стороне Евы, но больше принимать невестку у себя не захотела грязи от неё много, точнее, от её кошки, а безмерно любящей чистоту свекрови это не понравилось. Ева же без кошки ехать отказывалась друзей не оставляют у врагов. Да и так Ева понимала, что её уход на самом деле не изменит отношения матери и сына, всё же Вадим единственный сын, всё равно простит.
После этого случая Вадим продержался полтора месяца, но потом всё понеслось по новой. Отрезанная самой же собой от окружающего мира, Ева не могла просить о помощи. Она понимала, что если кому-то скажет, например, Муське, то та наорёт, тут же приедет и заставит уехать. А куда Ева поедет? С матерью они все ещё в ссоре, денег, которые она зарабатывала, на съем приличной квартиры не хватит. Она пыталась снять квартиру по средствам, но они были настолько убоги, что даже входить туда было страшно.
Ева начала болеть. От груза, который она тащила на себе и в своей душе, не выдержала спина. Она слегла на три недели с невозможностью даже повернуться. Любое движение отдавало страшной болью. Вадим же и не думал останавливаться даже на момент болезни жены. Как только подошёл срок, он исчез, совершенно не заботясь о том, что Еве нужно было делать уколы. Превозмогая боль, Ева поехала к свекрови. После, уже дома, она чувствовала себя настолько беспомощной, что, сидя на полу, могла только горько рыдать. Ночью Ева написала бывшему мужу, что ей нужна его помощь. Ей нужен был мужчина, мужской взгляд на вещи. Игорь приехал ближе к полудню, опасливо озираясь и боясь, не появится ли нынешний муж в дверях. Толком помощи он предложить не смог, но больше Еве было неприятно, что Игорь явно трусил. Она пожалела, что позвала его, но не расстроилась.
Хорошее в этой истории было только одно: мать, прознав про болезнь дочери, помирилась с ней. И больше никогда мать и дочь не вспоминали тот год размолвки. Ева была горда тем, что мама в преклонном возрасте была способна измениться.
Усугубилось же всё тем, что умерла бабушка, и Ева, только начавшая ходить, но ещё не имеющая возможности нормально сидеть, даже не смогла поехать на похороны. Слёзы, слёзы, слёзы
После примирения с матерью, Вадим и Ева стали приезжать на семейные праздники. Родные, видя обходительное отношение зятя к их Еве, полюбили его и души в нём не чаяли. Ева же, отворачиваясь, думала: «Если бы вы знали Если бы Вы знали, что он творит с вашей Евой, вы бы привязали меня к батарее, а его спустили с лестницы» Но Ева молчала, она не представляла себе, как омрачит их счастье, как разобьёт их сердца сообщением о том, что она несчастна. Ева держала марку и молчала.
Вадим действительно был нежен и внимателен. В периоды ремиссии это был совсем другой человек. Он нежно любил свою жену, делал все дела по дому, ежечасно звонил ей, и был милым, чистым, белым и пушистым.
Но проходило время, и все повторялось Из зеркала на Еву больше не смотрела веселая счастливая молодая девушка, теперь из зеркала на Еву смотрела уставшая постаревшая женщина с потухшими глазами, невыносимо одинокая, с вечной болью в груди
Но проходило время, и все повторялось Из зеркала на Еву больше не смотрела веселая счастливая молодая девушка, теперь из зеркала на Еву смотрела уставшая постаревшая женщина с потухшими глазами, невыносимо одинокая, с вечной болью в груди
Безответно Ева всё это выносить не могла. Она замыкалась в себе, не разговаривала, погружая дом в тяжелейшую атмосферу, иногда она огрызалась, когда Вадим приходил невменяемым, ругалась, не в силах превозмочь отвращение от совершенно чужого ей человека, которого она откровенно презирала. Его демоны начали порождать её демонов. Закончилось всё тем, что Вадим стал поднимать на неё руку. Хватка бывшего спецназовца давала о себе знать: он закрывал ей рот так, чтобы она не кричала, бросал её через колено на кровать, так, что она падала навзничь, теряя на секунды сознание, выкручивал ей руки, хватал за шею. На теле у Евы стали оставаться синяки, которые она прикрывала платочком или тональником перед походом на работу.
Ева с тоской смотрела на мир: неужели так живёт большинство, и сама не верила в происходящее. Не может быть, не может быть, чтобы весь мир был так несчастен! Сама же она, иногда горько усмехаясь, проходила все то, на что когда-то гордо вскидывала голову и отвечала: «Со мной такого никогда не будет! Я этого не позволю!»
«Я никогда не позволю, чтобы муж меня обзывал и мне грубил!» «Я никогда не позволю, чтобы со мной не считались, чтобы меня не уважали!» «Я никогда не позволю!» Всё позволила Ева, и даже немыслимое рукоприкладство. Некуда было бежать. Не к кому. Стыдно. Больно.
Ева теряла себя. Она все чаще плакала и хотела домой, к маме. Она вспоминала свою комнатку, безмятежность, и душа её рвалась туда, под родительское крыло.