Полагаю, что мне следует описать моё нынешнее жильё, тем более, что оно очень отличалось от того, как я жил-поживал в островной Англии.
По центру здания с северной его стороны располагалась высоченная деревянная дверь футов четырёх высоты и не менее двух футов ширины. Размеры этой двери были вполне сносны для того, чтобы я с трудом мог протискиваться сквозь неё, не рискуя застрять или задохнуться во время этих противоестесственных перемещений. С боков двери располагались симметрично два крошечных окошка, левое королевские кузнецы приспособили для того, чтобы просунуть массу железных цепочек (буду точен их было девяносто одна цепь) Меня поразило, насколько эти цепочки были схожи с цепочками, какие придворные дамы носят при своих часиках, и были один-в-один точно такого же фасона и размера. Тридцать шесть замочков, закрывавшихся на клбючики, приковывали мою левую ногу к башне, которая стояла прямо напротив храма, с другой стороны дороги. Башня была довольно высоким сооружением футов не менее пяти высотой.
Император на время исчез, чтобы скоро появиться на вершине этой башни в сопровождении целой кучи причудливо разряженных, похожий на ёлочные украшения, придворных. Целью этого демарша было внимательное рассмотрение моей персоны. Императору не терпелось рассмотреть такое ценное приобретение, как я, и учитывая, что я был в таком состоянии, что не обращал внимание ни на что окружающее, легче всего рассмотреть меня было именно с верхотуры этой башни.
По приблизительным подсчетам, не менее ста тысяч поданых с такими же намереньями рвануло через весь город, чтобы прикоснуться к величайшему из чудес мира, и я могу только предположить, сколько десятков тысяч любопытствующих, невзирая на вооружённых охранников и гвардию, в разное время топталось по моей шее, взбираясь на мою грудь по лестницам и верёвкам, которыми я был сплошь опутан. Эти экскурсии не могли продолжаться долго, и из вопросов безопасности скоро, тем не менеее, был издан королевский указ, строжайше запрещавший эти рискованные походы под страхом самой лютой смертной казни.
Я уж не скажу, сколько вокруг меня сновали кузнецы, пощёлкивая своими мелкими молоточками, да только как они закончили свою работу, и сочли, что я никогда не смогу порвать цепи и вырваться из плена, они сразу же обрезали все бечёвки и освободили мне руки и ноги. Разминая затекшие члены, я стал приподниматься, и хочу сказать, никогда в жизни у меня не было такого скверного состояния духа, как в те мгновения. Как только я стал приподниматься, пока не встал в полный рост, из глоток сотен тысяч наблюдателей вырвался такой громкий вопль изумления и радости, что я при всём желании едва ли смогу описать его в словах.
Левая моя нога была прикована цепью длиной примерно два ярда, что давало мне кое-какую возможность не только прогуливаться по помещению, двигаясь по кругу взад-вперёд, но оказавшись закреплённой в четырёх ярдах от двери, также давала мне возможность легко заползать в храм, чтобы вытянуться внутри во весь свой рост возможность, которую я со временем научился очень ценить.
Глава II
Император Лилипутии, окружённый огромной толпой вельмож, наносит визит автору в его аскетичном застенке. Наружность и наряды императора. Автор просит прислать ему учителя для изучения азов древне-лилипутского языка. Кротость и смирение Гулливера вызывают искренюю благосклонность императора. Обыск карманов заключённого и изъятие у него сабли и пистолей.
Проснувшись рано утром, я вскочил на ноги, и стал осмотриваться кругом, и почти пожалел, что судьба не соблаговолила сделать меня хотя бы художником дилетантом. Более привлекательной картины, должен признаться, что мне никогда и нигде не приходилось видеть более привлекательного вида.
Насколько позволяли мои глаза, я видел, что почти до самого горизонтьа окружён сплошными цветущими садами, чередующимися с квадратами огороженных какими-то щепками полей, каждое площадью не менее сорока квадратных футов. Они ужасно напоминали цветочные клумбы Средней Англии. Эти поля часто граничили с лесными угодьями, как правило высотой в полстанг. Самые рослые, самые древние деревья, как мне показалось, учитывая их извилистые, покрытые мхом и лианами стволы, не превышали семи футов высоты. Вдруг я подумал о том, не скрываются ли в лесу олени, не бегают ли под пологом леса кабаны, есть ли там медведи и волки, и вообще, не любят ли лилипуты, подобно европейцам, загонную и иную охоту? Слева от садов, лесов и полей распластался город, похожий на причудливую театральную декорацию.
Но как ни прекрасны были окружающие меня виды, растущая вот уже несколько часов острая физиологическая потребность всё более отвлекала меня, портя настроение и заставляя задумываться о том, как удовлетворить эту насущную потребность. Откровенно говоря, все эти несколько часов мне всё больше не терпелось сходить в туалет, что было едва ли удивительно, учитывая, что я последний раз воспользовался возможностью облегчиться без малого пару дней назад. Я уверен, что мой благосклонный читатель будет снисходителен к моей невольной откровенности, ибо, как я полагаю, ему присуще истинно христианское милосердие. Я держался как мог, но природа давала о себе знать всё сильнее, и стыд что-то сделать сопровождался всё более сильными позывами опорожниться. Наконец позывы превратились в мучительные, почти невыносимые, жестокие приступы.
И наступил моменть, когда моему терпению стал приходить конец. Я не смог удумать ничего лучше, кроме как уединиться в моей затворнической келье, отползти как можно дальше в угол храма, сообразуясь с тем, что мне позволяли цепочти, которыми меня приковали, расстегнуть пуговицы на штанах, и здесь стремительно и необратимо освободиться от переполнявшей меня тяжести.
Читатель может посчитать, что я смакую свою нечистоплотность, но эти обвинения будут явно излишни, учитывая, что подобный факт имел в моей истории неповторимое, но единственное место. Но даже при этих смягчающих обстоятельствах, я всё равно нижайше склоняюсь перед моими читателями и прошу у них снисхождения и пощады. Я уверен, что моим читателя в полной мере свойственно здравое милосердие и непредубеждённое сочувствие, учитывая длительное бедственное положение, в которое угодил мой бедный желудок!
Я учёл свой первый печальный опыт испражнения и с тех пор облегчался только ранним утром, когда, как я полагал, все ещё спали, и делал это, покинув храм и остановившись на максимальном от него расстоянии, насколько мне позволяли надоедливые железные цепочки. Теперь всё было организовано более-менее правильно, и по окончанию испражнения, двое присталенных ко мне для этой цели слуг, тут же грузили зловонные фекальные массы на большие широкие тачки и отвозили их восвояси, стараясь это сделать до начала посещения меня гостями.
Возможно, мне бы не следовало столь долго зацикливаться на предмете, неважном по мнению большинства, а кое для кого и вовсе предосудительном, но я не могу в силу воспитания не объясняться и порадоваться по поводу своей невольной нечистоплотности, учитывая, сколько недоброжелателей сосредоточили своё внимания на этих частных проявлениях, пытаясь подвергнуть осмеянию мою железобетонную чистоплотность.
Закончив процедуру, я выполз на улицу прогуляться и подышать свежим воздухом.
Императора на башне уже не было, оглядевшись по сторонам, я увидел, что он дефилирует навстречу мне верхом на кобыле. Это по всей видимости был весьма смелый человек, и как оказалось его смелость была слишком спонтанной, чтобы не привести к каким-нибудь непредсказуемым последствиям. Я сразу понял, сколь рискованным было это предприятие. Сколь ни была натренирована и покладиста его лошадь, он не мог предвидеть её реакцию на такое неожиданное обстоятельство будто гора вдруг на глазах стала приподниматься, двигаться и сходить с места. И как только это случилось, и гора вздыбилась ей навстречу, лошадь поневоле взвилась на дыбы. Седок же, бывший похоже, великолепным наездником, как ни странно, на сей раз сумел не вылететь из седла и удержалсяв нём, успокаивая свою лошадь, пока к нему на выручку спешили толпы слуг, которые мгновенно ухватили лошадь за уздцы и, успокоив её, позволили императору пристойно соскочить на землю.
Спустившись с кобылы, Его Величество отряхнулся и, пребывая по-прежнему в величайшем изумлении, поднеся к глазам блестящий монокль, стал снова и снова внимательно оглядывать меня со всех сторон, держась при этом на почтенном от меня расстоянии, где, как он полагал, его безопасность обеспечивали эти сортирные цепочки. Потом он щёлкнул пальцами, как ловкий фокусник в цирке, давая этим знак своим поварам и дворецким, которые выстроились поодаль, всегда готовые к услугам, подавать мне еду и питьё, и мгновенно всё зашевелилось и заходило пред ним ходуном, слуги стали подкатывать ко мне бочки и носить корзины с провизиею и приправами, но подходили только на такое расстояние, чтобы я не мог достать их. Тогда я увидел в этом проявление инстинктивного уважения. Могу только представить себе их тайные опасения, что в один прекрасный миг я вдруг протяну руку и прихлопну кого-нибудь из них своим огромным ногтем! Представляю, как запищала бы вся эта свора, пятясь назад и начиная разбегаться! Я стал разбираться, что они мне нанесли, и первым делом опорожнил их крошечные дубовые бочечки. Оказалось, что примерно в двадцати тележках были закуски, а десять содержали разнообразные напитки. Я внимательно изучал содержание каждой тележки, и изучив каждую, оперативно опорожнял бочкуза бочкой, вызывая восхищённые вздохи стоявших поодаль прислужников. Вероятно, им был виден только мой ходивший ходуном кадык. Я опорожнял тележку в два-три заглота, а что касаемо напитков, их вина, то тут пришлось прибегнуть к упрощенчеству и манипуляциям я слил содержимое десяти ли двадцати глиняных фляг в одну такую тележку и одним махом опрокинул в глотку все их запасы. Точно таким же образом я расправился и со всеми их запасами вина, поставленными для меня. Скоро я заметил, что вблизи императора стала собираться элита королевства, и императрица, а рядом с ней и гоп-компания молодых принцев и принцесс крови в плотном кольце придворных дам, они расселись в огромных креслах на приличном от меня расстоянии, но как только с лошадью императора случилась оказия, они все как по команде вскочили и устремились к его особе, как будто могли в чём-то помочь ему. Это лишний раз доказало мне, что лесть и лизоблюдство при дворах таких маленьких императоров едва ли даже не превышает лизоблюдство императоров нормального размера.