Регина Сергеевна, вы нам очень нужны. Это социальный проект. Без вашей помощи и поддержки мы не справимся, заместитель главы города заглядывала мне в глаза и просительно складывала руки.
Не думаю, что могу быть вам полезна. Где я и где дети. Я не мама, вообще с трудом понимаю, что с ними делать.
Регина Сергеевна, миленькая, ну помогите. Без вас никто передачу смотреть не будет, а у вас получается, подключился начальник отдела опеки и попечительства, Вы так информацию подаёте, что за ними очередь выстроится! Расхватают как горячие пирожки.
Пирожки, пирожочки, я вздохнула, Честно. Я с детьми не очень. Они меня боятся. И я их тоже, если честно.
А, давайте попробуем! Выслушайте нас, устроим встречу с режиссером, обсудим.
Вот так я оказалась в самом центре событий, которые перевернули мою и так не единожды перевернутую жизнь.
Пять лет назад моя жизнь не остановилась. Если честно, она только началась. Мне пришлось учиться принимать события и не строить иллюзии. Учиться обнимать весь мир, если я не могу обнять моих ребят. Разбираться, кто я, и принимать себя. Это была сложная работа самоидетифицировать себя в жизни и научиться жить дальше.
Злой уехал. Я осталась. Как будто и не было нашей встречи спустя десять лет. Я приняла это. Мне пришлось разложить по полочкам мои эгоистичные побуждения, толкающие меня на отношения сначала с Шерханом, а позже со Злым. Пережить мой конец света. Цепляясь за парней, я старалась задержаться в разрушающемся мире, не обращала внимание на руины, разруху, боль от повреждений. Я выжила. Физически. А теперь пришла пора открыть глаза и сделать вдох моей душе.
Кто я была без Доброго? Я не могла ответить на это вопрос. Он был я. И познавать мир заново, как ребёнок, открывать для себя новые ощущения было страшно. Я так долго воспринимала себя как его, что за десять лет, что я жила без Димы, я так и не нашла ответа на вопрос кто есть я на самом деле? Что мне нравиться? Чего бы я хотела? Пора выдохнуть и отделить себя от него. Это больно. Потому что он врос в меня, и я отделяю его местами с частью себя. Но в большинстве своем, он всё же остаётся. Тонким слоем вперемешку с моими клетками он остаётся во мне. И меня это радует. Это значит, я смогу жить как я, с частичкой Доброго в моём сердце. Жизнь прекрасна. Всё чаще эта мысль приходит мне в голову. И тогда я сажусь играть что-нибудь из Scorpions на его гитаре.
Мужчины. С ними сложнее. Их по-прежнему для меня нет. Я до сих пор не могу принимать столь явное несовершенство, столь явное отличие от моего «я». Я только учусь прощать людям их ошибки, а также давать себе право ошибаться. Иногда я всё же хожу на свидания. Обычно не больше двух с одним мужчиной. На третье я уже не соглашаюсь, потому что отказываюсь принимать рядом с собой человека, так сильно отличающегося от меня. Не вижу в этом смысла. Это не компромисс, это издевательство над собой же.
Понять и принять меня ещё в детстве, чтобы взрослеть рядом и становиться старше, опираясь на друг друга. А потом оставить меня одну. Это был план? Интересно же, как я выкручусь, правда? Сценаристам моей жизни надо вручить «Оскар».
Я согласилась на участие в проекте, но только при условии, что буду вовлечена во все процессы от написания сценария до раскадровки и монтажа.
Сценарий был готов через две недели, он был согласован за три дня. Были выбраны дети, распределены по группам, и мы приступили к процессу.
С понедельника через месяц после совещания в администрации я впервые переступила порог детского дома, который по-модному назывался теперь Центром содействия семейному устройству.
Директор детского дома мне не понравилась сразу, и я с тоской подумала, что нам с ней ещё работать вместе какое-то время.
Регина Сергеевна Добровольская! Знакомьтесь, это Тамара Константиновна Лукьяненко, директор, и ваша правая рука в дальнейшей совместной работе, начальник отдела опеки и попечительства, улыбаясь представила она нас.
Высокомерная женщина с презрительно поджатыми губами, покосилась на меня и выдавила улыбку. С собранными в шишку волосами, на носу очки в оправе из желтого металла, строгая юбка карандаш, пиджак серого цвета. Женщина-кремень. Я непроизвольно поёжилась.
Мне сделали обзорную экскурсию по Центру, начали с крыла, где живут подростки. Очень непросто было наблюдать «ничьих детей». Обычные дети. Таких мы видим каждый день. Старожилов среди них не было, все попали в Центр относительно недавно. Дети как дети, контактные, не замкнутые, ходят в обычную школу, дружат, влюбляются. Они были уже достаточно взрослыми, и усыновителей не ждали, и спокойно реагировали на гостей. Они воспринимали детский дом как затянувшуюся поездку в пионерлагерь, шутили, смеялись и старались не думать, что они совсем одни на этой планете. Никто из них не представлял себя за пределами Центра, они не смотрели в будущее.
Тяжелее всего было в крыле с малышами. Детей было немного, все опрятные и ухоженные. И катастрофически одинокие. Даже в возрасте трех-четырёх лет одиночество уже опустило им плечики и поселило неуверенность в себе. Эти воробышки, раскрыв глазенки всматривались в лица, а в глазах читался вопрос «может, я твой?». Невозможно смотреть на их беспочвенную надежду без боли. Я спрятала все свои эмоции, и сосредоточилась на рабочем задании. Это работа. Только работа, Рина.
Когда мы покинули младшую группу, я услышала вопрос:
Регина Сергеевна, а у вас есть дети? с плохо скрываемым ехидством спросила директор Центра.
Высокая, статная, она представлялась мне как императрица в своих владениях, с очень плохо скрываемым превосходством, она испытывала необходимость показать, кто здесь главный.
Нет.
Я так и подумала. Вы очень отстранены, никаких эмоций не испытываете. Вы не любите детей?
В её голосе слышался вызов.
Тамара Константиновна, это личный вопрос. И он не имеет отношения к моей работе. У меня техническое задание и я готова его выполнить.
Да, это же для вас только работа, с наигранным разочарованием выдала она.
Она тронула за руку, Ольгу Валерьевну, начальник отдела опеки и попечительства, привлекая её внимание.
Ольга Валерьевна, напоминаю вам о нашей договоренности.
О чём вы, Тамара Константиновна, напомните, пожалуйста руководитель недоумевала.
Вы же понимаете, что это дети. Которые и так уже натерпелись в жизни. А тут еще чужая женщина без эмпатии будет нос свой совать. Да она на них как на инопланетян смотрит! Мы с вами договаривались, что детям никакого вреда съемочным процессом не причинят.
О Боже, детский сад какой-то, пробубнила я себе под нос.
Тамара Константиновна, вы неверно понимаете ситуацию
Всё. Я извинилась и вышла, пусть разбираются сами.
2
А что ты делаешь?
Отдельно от всех на полу сидел, подогнув колени, мальчишка, я видела только его спину. За полтора часа, которые я там находилась, никто из детей не подходил к нему, он ни разу не поднялся со своего места, даже ни разу не оглянулся по сторонам. Дети сновали небольшими группками, по два-три человека, затевали какую-то игру, присоединялись к игре соседей. Я откровенно разглядывала его минут пятнадцать, а потом встала и направилась к нему и села прямо на пол рядом с ним. Темноволосый мальчуган не обратил на меня никакого внимания. Я, не зная, как определить детский возраст, логически вывела, что ему может быть от четырёх до шести лет.
Разумеется, на мой вопрос он не ответил.
Он молчал. И я тоже. Он собирал из конструктора «ЛЕГО» что-то вроде крепости. Собирал не хаотично, а по какому-то только ему одному известному плану. Всё на удивление было очень рационально. Детали он захватывал и крутил основательно, активно использовал пальчики, значит, с мелкой моторикой всё в порядке, говорит должен, отметила я.
Вот тут стену надо толще сделать, ещё один ряд сложи, я показала место, где надо укрепить стену.
Он меня игнорировал и продолжал заниматься своим делом.
Несмотря на то, что съемки шли уже две недели, как нужно разговаривать с детьми я не знала. Я была вовлечена во все жизненные процессы детей в Центре, но как разговорить мальчишку я даже не представляла. А просто заставить его поговорить со мной я не хотела.
Наверное, что-то во мне сломалось, и дети это чувствовали. Большая поломанная тётя. И старались держаться от меня подальше. Хотя, следует отметить, что дети просто очень взаимны, видя, что я не проявляю к ним должного участия, они не особо интересовались мной. На самом деле, я еле справлялась с эмоциями, прячась за своим профессионализмом, потому что невозможно отключить чувства, когда видишь одиночество таких поражающих масштабов.
Я взяла детали конструктора и начала укреплять стену. Мальчик поднял на меня свои глаза.
Длинные черные ресницы, оранжево жёлтые глаза с крапинками.
Сердце на секунду замерло. Я вспомнила, что нужно дышать.
Спасибо, сказал он.
Как тебя зовут?
Димка, сказал он. И улыбнулся. Озорная улыбка, и один уголок рта выше, чем другой.
Я выдавила из себя улыбку, тронула мальчугана за плечо, пообещала, что обязательно вернусь, и быстро вышла из группы на улицу, не надевая пальто. Я вдыхала холодный морозный воздух так часто, как могла. Мелкий микроскопический лед в воздухе царапал мне слизистую носоглотки, но я не обращала на это внимание. Я дышала. Затем рухнула на скамейку и расплакалась. Эмоции прорвались наружу. Неважно, сколько времени прошло, неважно, сколько времени ещё пройдет. Есть моя constanta, и она неизменна. Он до сих пор мне снится. Он до сих пор приходит в мой сон и держит меня за руку, целует в нос и шепчет на ухо, чтобы я не сдавалась. Я до сих пор почти физически ощущаю гладкость кожи, рельеф плеч и его дыхание на моей щеке. Там, во сне я всегда трогаю руками его стриженый затылок и трусь щекой о его щетину.